Куплю любовницу для мужа
Шрифт:
— А ты меня не пугай! Ты куда смотрел? В жопу без телескопа? Это твою жену в таком состоянии привезли? А моя баба знаешь где? Дома! С детьми сидит, мультики смотрит, котлеты жарит. А ты как допустил, что твою подстрелили? А? Так что можешь себе отгрызть хобот по самое "не могу", чтобы по мозгу не хлестал. Понял? А теперь отвали! А то сейчас прямую кишку извлеку через трахею без анестезии!
Гордей разжал пальцы. Хирург зашел в операционную. Гордей устало прислонился к стене, сполз по ней, сел на пол, вытянул ноги и закрыл глаза.
— Пойдемте со мной. Вам нужна помощь, — к нему подошла медсестра.
— Мне ничего не нужно, — не открывая глаза, покачал головой Гордей.
— Но у вас же разбита
Гордей открыл глаза, уставился на нее невидящим взглядом и процедил:
— Оставьте меня в покое! Мне ничего не нужно! Я не могу отсюда уйти, потому что… — он замолчал.
Разве можно такое объяснить? Его сочтут сумасшедшим. С ним поступят так же, как он сам пытался поступить со своей женой. Гордею казалось, что сейчас они с Настей связаны одной кровью. Пока течет его кровь, бьется ее сердце. В его руках зажата тонкая нить ее жизни, и пока он сидит у этой стены, скорчившись, и из последних сил держит ее жизнь в скрюченных судорогой пальцах, с Настей все будет в порядке. Но стоит ему отойти хотя бы на пять минут, и жена упорхнет куда-то туда, в белую марлевую, как балетная пачка и крылья бабочки даль, куда всегда уходят бабочки и балерины.
Вся их совместная с Настей в один миг жизнь пробежала перед глазами. Вот Настя в белой балетной пачке. Вот она танцует Жизель. Вот кружится в свадебном платье, смеясь от радости. А вот их первая встреча, когда Гордей приехал с однокурсником в хореографическое училище. Однокашник-задрот был влюблен в подругу Насти и хотел поздравить ее с днем рождения. Но будучи робким ботаном, сам ехать стеснялся, поэтому попросил Гордея помочь и поехать с ним. А Гордею жутко не хотелось тащиться черт знает куда. Дел было по горло, впереди маячил сложный зачет, и настроение упало ниже плинтуса. Но отказать приятелю, который часто помогал ему с учебой, было неудобно. Скрепя сердце, Гордей шел по нескончаемым коридорам хореографического училища, слушая нудное бормотание однокурсника. И вдруг увидел Настю, которая бежала с репетиции. Он так и застыл. За огромными высокими окнами моросил противный дождь, хмурилось серое небо. А навстречу Гордею легко порхало по коридору солнце. И от него во все стороны били лучи. И когда солнце в короткой марлевой юбочке, розовом топе и черных вязаных гетрах проплыло мимо, он просто сказал:
— Привет!
— Привет! — Настя остановилась и улыбнулась.
Гордей замер. Никогда в жизни он не видел такой гаммы чувств в одной единственной улыбке. И удивление, и смущение, и скрытая радость, и даже недоверие: мол, это ты мне? А точно ни с кем не перепутал?
— Отомри, болван! — мысленно приказал себе Гордей, а вслух сказал: — Мне сейчас страшно хочется посвятить вам стихи. Но я не умею их слагать. Можно посвятить вам Ленинскую библиотеку?
— Всю? — уточнила Настя.
— Нет, — он приложил руку к груди. — Только отделы классической и античной поэзии.
— Болтун, — тяжело вздохнула она.
— Нет, будущий адвокат, — объяснил он.
— Вообще-то это одно и то же, — она наклонилась поправить сползшие гетры и посмотрела на него снизу вверх.
Из заколотых в высокую прическу волос выбилась светлая прядь. И вдруг тучи, которые с утра висели над Москвой, разошлись, и из-за них выглянуло солнце. Его робкий луч проник сквозь стекло и запутался в этой светлой пряди, упавшей на лицо Насти. Гордей даже не смог придумать что-нибудь остроумное, чтобы легко парировать и блеснуть интеллектом. Он просто молча любовался этой хрупкой красотой.
На следующий день он пошел сдавать зачет. Лучший студент на курсе, на это раз он был рассеян и отвечал невпопад. Перед глазами застыл вчерашний стоп-кадр: луч солнца
— Вы себя плохо чувствуете, Гордей? — обеспокоено поинтересовался преподаватель.
— Наоборот, — горячо заверил его Гордей. — Очень хорошо.
— Тогда почему же вы не нашли времени, чтобы подготовиться? — нахмурился преподаватель.
— Извините, был занят, — улыбнулся Гордей. — Времени на зачет не нашел. Зато я нашел себе жену.
Гордей не умел молиться, потому что никогда этого не делал. Его отношения с богом были чисто юридическими и основанными на договоре: ты — мне, я — тебе. В сложных жизненных ситуациях Гордей обещал Самому вести себя хорошо в обмен на помощь и благоволение. Иногда в небесной канцелярии выдавали меньше, чем хотелось бы, и тогда Гордей, как истинный адвокат, предъявлял иск и подробно расписанные претензии. Но никогда не обращался непосредственно к Хозяину, ограничиваясь общением с Его канцелярией. Ответы сверху никогда не приходили напрямую, но обращения обычно принимались, и за ними следовали послабления и молчаливые подарки.
И сейчас в первый раз в жизни Гордей обратился к Нему:
— Господи, если ты меня слышишь… я тебя никогда ни о чем не просил, — мысленно взмолился он. — Не произносил имя твое. Так что опыта общения у меня нет. Но прошу тебя: давай заключим сделку. Ты вернешь Настю к жизни, а я изменюсь. Совсем. Полностью. На сто восемьдесят градусов. Я только сейчас понял, что не могу без нее, Господи! Совсем не могу! — он закрыл руками лицо и заплакал.
В первый раз за много лет. С самого детства. Гордей даже не помнил, с какого возраста. Ведь его всегда учили, что мужчины не плачут. Вранье! Мужчины плачут. Мужчинам нужно плакать, чтобы их слышал бог и родные женщины. Чтобы слышала Настя, которая сейчас гуляет там, на радуге, пока врачи пытаются выдернуть ее из тихих рощ и золотых полей, над которыми никогда не заходит яркое и теплое солнце. Гордей верил, что она сейчас его слышит. Потому что она всегда слышала мужа. Его Настенька, его девочка.
Она не просто любимая, она — родная. Это ведь совсем другой смысл. Любимые приходят и уходят, а родные остаются навсегда. В крови, венах, под кожей. Остаются светом, воздухом, водой. Для них нужно и можно пожертвовать всем, потому что иначе — никак. Иначе — космос, безвоздушное пространство, в котором ни звука, ни движения.
Глотая горькие слезы, Гордей обратился к ней, к своей жене:
— Я знаю: ты меня слышишь, Настюша! Я никогда тебе этого не говорил, потому что я дурак и мудак. А теперь скажу: бог уже послал мне счастье, а я не понял. Думал обо всем, кроме любви. Глупо, но не помню, когда последний раз говорил, что люблю тебя. И никто не подсказал, что нужно делать это все время. Это ведь так просто и банально. Я люблю тебя, Настенька. Я люблю тебя, девочка моя. Видишь? Твой сухой и холодный идиот это произнес. Ты не зря иногда называла меня сухариком. Правильно называла. Я ведь думал обо всем, кроме этого. И вот теперь все, что казалось важным, так далеко! Где-то там, за кирпичной стеной, которая перекрыла мне кислород. Зачем мне все это без тебя? Одиннадцать лет мы прожили вместе. А я и не заметил, как прошло время. Не ценил эти счастливые минуты. Не понимал, как здорово, когда просыпаешься утром, а ты мне говоришь: "Привет!" Столько боли я причинил тебе! Столько горя! Я сейчас слышу твои мысли. Ты думаешь о том, как устала от меня. Знаю, родная! Позволь мне все это исправить. Я превращу твою боль в свою молитву. Только не уходи! У меня ведь ничего не осталось, кроме любви к тебе. Ничего, девочка моя! Потому что без тебя я человек лишь наполовину. Без твоей любви меня нет. Но теперь я знаю главное: в этой жизни вообще ничего нет, кроме любви. Вернись ко мне, Настенька! Не оставляй меня, родная!