Куплю любовницу для мужа
Шрифт:
Три месяца спустя. Анастасия
Вот и пришло то долгожданное счастье, за которое я так боролась. И тот покой, которого мне так не хватало. Гордей таким не был даже во время медового месяца: нежным, чутким, заботливым мужем и отцом. Он настоял на том, чтобы забрать Белку из Англии и перевести в частную московскую школу. Гордей очень сблизился с дочкой. Каждый вечер он подробно расспрашивает ее о том, что было в школе. Каждое утро они вдвоем делают зарядку в саду, а после этого бегают по поселку. Белка — засоня
Меня даже пугает эта внезапная перемена. Я никак не могу привыкнуть к этому новому Гордею, потому что чем лучше он относится ко мне и к Белке, тем сильнее мое чувство вины.
— Люби мужа, как душу, но остерегайся, как лютого волка, — так говорила моя бабушка.
И я так и жила долгие годы. И это казалось нормальным. Потому что знала: нам с Белкой нужно выжить, и я обязана дать ей все то, чего не было у меня. Долгие годы меня разрывало от этой двойственности: с одной стороны — любовь к мужу, с другой — к дочери. И вечный страх, что Гордей не любит Белку, не верит, что она его ребенок и просто терпит, не желая расставаться со мной. Но любому терпению приходит конец. И эта моя раздвоенность и была причиной того кошмара, что мы пережили. И теперь мне нужно точно знать для себя: чья дочь Белка?
— Доверие, вот что главное, — всегда говорил Гордей.
Чтобы доверять ему, мне нужно научиться сначала доверять себе. Если бы я раньше точно знала, что Белка — дочь Гордея, ничего бы этого не случилось. Но я всегда боялась этого знания. А теперь устала бояться. Наверное, страх вышел из меня вместе с кровью там, в реанимации. Выписавшись из больницы, я обратилась в хорошую частную клинику. Там меня направили в лабораторию, где делают тесты ДНК. Я незаметно взяла несколько волосков из расчески Гордея. И вот сейчас я сижу в коридоре клиники и жду результатов. И сердце, как на американских горках, поминутно падает и снова взлетает.
Из лаборатории выходит врач, держа в руках две распечатки. Я встаю. Вот они, последние секунды неведения. А за ними — или вечный страх, или вечное доверие. Так как я теперь законная владелица нашего дома, половины денег и равноценный партнер Гордея в бизнесе, то мне нечего бояться того, что Белка останется ни с чем. Что бы ни случилось в дальнейшем между мной и мужем, дочка не окажется в нищете. Но мне, как воздух, необходима уверенность в том, что у нее будет родной отец.
Врач улыбается мне и говорит:
— Вот, возьмите бумаги. Здесь все расшифровано.
Разворачиваю один белый лист. Сверху написано: " Вероятность отцовства носителя генетического материала составляет девяносто девять процентов". Закрываю листом бумаги лицо и сползаю по стене, плача от счастья. А с другой стороны, меня немедленно охватывает горечь потери. Аристарх был моей первой любовью, а она не забывается. Никогда! Горькая или сладкая — она остается внутри сердца. И иногда я даже радовалась, что Белка от него. Что она — живая память о том большом огне, который был у нас с Аристархом. И, как и Гордей, я часто ловила дочку на сходстве со своим бывшим. Взгляд, жест, интонация — что-то такое неуловимое, от чего мое сердце делало один лишний удар. И вот оказалось, что это сходство было фальшивым.
Дураки эти ученые. Ищут черные дыры в космосе. Женское сердце — вот настоящая черная дыра. Затягивает намертво, поглощает энергию и любовь, и ничего не выпускает, оставляя внутри навсегда. И, как вблизи черной дыры, все, кто оказался рядом с женским сердцем, меняют массу, искривляя пространство. Ломая судьбы, страны, государства. И создавая такие странные уродливые вещи, как открытый брак.
Открытый брак — это узаконенное вранье. Это попытка скрыть тайны прошлого. Одна маленькая ложь вызывает большой страх, который застилает глаза. Недаром сказано: "Единожды солгав, кто тебе поверит?" Я сама нагромоздила ложь. Соврала мужчине, который спас меня от нищеты. А потом влюбилась в него по уши, и, боясь потерять, врала еще больше. Потому что уже не могла остановиться. Потому что подчинилась своей слабости. А нагромождение вранья, как снежный ком, все росло и росло.
Открытый брак. Его придумали не у нас. Наверное, он больше подходит тем, кто его изобрел: европейцам. Они умеют дружить по-французски, изредка спать друг с другом, встречаться без обязательств и жить шведской семьей. Они научились не ссориться с бывшими женами и мужьями, растить детей от разных браков и знакомить друг друга с любовниками. Мы так не умеем. У нас все серьезно и по-настоящему.
Наотмашь! Так, чтобы сердце рвалось! Так, чтобы ни с кем не делиться. У нас отношения между мужчинами и женщинами очень напоминают Масленицу: сначала пьем, гуляем так, что небо содрогается и падает на землю. Горшки бьем, чтобы осколки во все стороны веером. Все сжигаем, как чучело Масленицы на площади. А потом молим о прощении и неистово крестимся:
— Прости мя, грешного, господи!
Поэтому и заканчивается наша Масленица Прощеным Воскресеньем. Чтобы отмолить все то, что наотмашь отлюбили. У нас мало кто дорос до этой европейской легкости. И вряд ли дорастет. Мы не лучше и не хуже. Мы просто другие. Наш открытый брак — это попытка оставить разбитую чашку целой в глазах окружающих. Но, по сути, наши мужчины похожи на Кин Конга: любят заграбастать свою женщину и рычать:
— Моя!
А наши женщины, забыв про образование, университеты и прогулки по вольным Европам, при появлении соперницы, ведут себя так же, как наши бабушки в деревнях сто лет назад. Снимают серьги, запихивают их в лифчик, чтобы не потерялись, и вцепляются сопернице в волосы с криком:
— Ах ты сучка крашена!
Мы такие, какие есть. Плохо это или хорошо, я не знаю. Может быть, нам нужно поучиться этой европейской легкости. А, может быть, наоборот: избегать ее. Время покажет, когда вырастут наши дети. Пока мы не готовы к открытому браку. Конечно, если действительно любим, а не ищем оправдания своим изменам и вранью.
Фотографирую результат теста ДНК, складываю лист бумаги и кладу в сумку. В ее шелковой глубине звонит телефон. Это Гордей. Как чувствует, что думаю о нем.
— Рыба или мясо? — не здороваясь, спрашивает он.
— Что? Ты о чем, Гора?
— Просто скажи, Настюш: рыба или мясо?
— Ты решил устроиться стюардом в авиакомпанию? — смеюсь я.
— А что, думаешь, не возьмут? — огорчается Гордей. — По-моему, я еще вполне ничего. Особенно, если меня к теплой стенке прислонить. Ну давай, говори уже.
— Рыба, — отвечаю я.
— Отлично! Это я нам, всем троим, планирую поездку на Рождество. И вот думаю: где красивее? На юге Франции или в Германии?