Куплю свадебное платье
Шрифт:
Анна Львовна Князева жила в этом доме как раз со времени его постройки в сорок восьмом году и знала всех-всех…
«А по существу ничего-то и не сказала», — выходя из квартиры, поморщилась Ольга Леонардовна. Ну, разве что:
— В подъезде да и во всей «сталинке» знали: Н. И. давно уже нуждалась в деньгах, их у нее было ровно столько, сколько она выручала от сдачи комнат, но… У Н. И. должны были сохраниться драгоценности. От бабушки и мамочки, которые вели обеспеченную жизнь, по тем меркам. Все-таки в России сейчас не война, и фамильные драгоценности на хлеб и пшено не меняют, хотя,
Анна Львовна тихо посмеялась и, вытерев от слез глаза, сказала, что скучает по Наташе, которая лежит в больнице, и по Глашке…
Три собаки сидели как три свечи у порога и кивали головами по очереди. Ольга Леонардовна тогда же и попрощалась, пожав старушке ручку, и нажала вскоре на кнопку звонка квартиры 35.
Кузькина, бывшая торговая работница, пригласила старшего следователя в комнату, полную достатка по-русски — стенка, два мягких дивана, ковры везде и люрекс-люрекс!
— Хорошо я живу? — тоном, не терпящим никаких «но», спросила Ирина Касымовна.
— Нет слов! — серьезно кивнула Оля Солодкина, разглядывая сильно потасканную хозяйку, хотя по паспорту все было не так уж запущено… У всех богинь прилавков одинаковые морщины вокруг больших накрашенных ртов и в зрачках — пепел давно убежавших надежд. Так смотрят люди, которые очень хотят денег, не к ночи будет сказано.
Ни-че-го вразумительного Ирина Касымовна тоже не сказала, хотя жила с квартирантами убитой дверь в дверь. Зато пространно и с жаром описала житие бомжа в трансформаторной будке под своими окнами.
— Смотрите! Вон он! — вскричала Кузькина и ткнула рукой в форточку. По дороге «лунной походкой» и с триллером в глазах шел абсолютно пьяный человек.
— Что же это деется?.. — с обидой спросила Кузькина. «Мать!» — как любовно называл ее бомж.
В 33-й квартире наконец-то объявились люди и открыли сразу, хотя до этого старший следователь Солодкина звонила дважды и все без толку.
— Ну, чего надо?! — выскочил на площадку в одних трусах и пьяный ответственный квартиросъемщик Винников. — Соли?! Перцу насыпать?.. Может, сахару?.. Томки нет — в баню пошла! — выпалил на одном дыхании и, оттянув губу пальцем, начал вглядываться в старшего следователя прокуратуры с усталым презрением. — Ну?! — наконец рявкнул он и, получив ответ, зевнул: — А-а, эти чертовы жильцы-ы… Заходите.
Большая квартира Винниковых сияла идеальной чистотой, которая несказанно удивила Ольгу Леонардовну. У нее, дамы занятой и замужней, в квартире не убиралось неделями. Так, мели пол иногда. И муж, и она были на работе с утра и до вечерней зари. Горели просто.
«Что же за жена такая у сиплого алкоголика?» — с невольным уважением подумала Ольга Леонардовна, глядя на Льва Ивановича Винникова, у которого сквозь бред в глазах плясали черти.
Винников, развалившись в кресле, поправил складку на семейных трусах и молча стал о чем-то думать. Наконец спросил:
— А эта?..
— Кто? — вздохнула Ольга Леонардовна.
— Жена убийцы… ну, слушай, она не цыганка? Не «дай погадаю»? — Винников потряс тощими плечами.
— С чего вы взяли?
— Маленькая, смуглявая, глазами так и пронзает… ну и что-то во взгляде еще такое — будто видит насквозь, что я, к примеру, о ней думаю.
— А что вы о ней думаете? — сверкнула синими глазами Ольга Леонардовна.
— Попала она крепко, — трезвым голосом вдруг сказал Винников.
— Да, — задумчиво согласилась Ольга Леонардовна.
— Видел, как она переносила свои вещи из опечатанной квартиры к бабке-собачнице, — мстительно стал вспоминать Винников.
— Да? — заинтересованно подняла брови Солодкина.
— И еще, ездил тут пикап с красноуральскими номерами, как раз перед убийством Нинки появился. Японский… Какая-то сволочь его на мое место поставила, гады, блин! — просто крикнул Лев Иванович. — А сейчас — нету!.. Уехали… Хотел… я им, но не успел! — тихо добавил он и сузил глаза.
— А номер? — на всякий случай спросила Солодкина.
— Давай ручку! — зло сказал Лев Иванович. — Память не пропил пока. — И он написал на клочке газеты номер красноуральского пикапа.
А тем временем участковый Сазанчук имел содержательную беседу с соседкой Нины Ивановны снизу — Варварой Ивановной Колодцевой.
Из эффектной, грудастой и задастой гранд-дамы полежаевского райпищеторга Варвара Ивановна с течением времени превратилась в тощую старушонку с густым басом. А былые надменность и апломб — в склочность и черствую неприязнь ко всем окружающим, даже к собственной дочери, которая приезжала за ней ухаживать.
Именно Колодцева стучала по батарее в ту роковую ночь, когда услышала топот и крики наверху, в квартире Нины Ивановны.
Проработав всю жизнь на руководящей работе, Варвара Ивановна не допускала мысли, что хоть кто-то отваживается мешать ей спать ночью, и выразила свое возмущение избиением палкой собственной батареи, благодаря чему перебудила полподъезда.
— Заходила ко мне эта ящерица с четвертого этажа, так я ее выгнала! — вспомнила самое интересное во всей этой кутерьме Варвара Ивановна. — Кляча! Еще будет учить меня, как мне жить! Нет, а! Какова?..
— Да, — согласился Автандил Георгиевич и пожал, уходя, Варваре Ивановне ручонку. — Много на себя берет… А куда она от вас пошла, не видели?
— Да наверх! — ткнув палкой в потолок и чуть не пробив его, пнула ногой воздух Варвара Ивановна, в которой злость так и бурлила. — Туда побежала, дура!
«Нужно будет поговорить с Альбиной», — слушая, как за только что закрытой дверью Колодцевой раздался душераздирающий крик яростной старушки, подумал Автандил Георгиевич.
— И в один прекрасный день я спросила себя — сколько я еще буду изображать зад лошади?.. — впуская Ольгу Леонардовну в квартиру, задала ей вопрос Дарь Иванна Кокуркина, игравшая в молодости лошадей. — И выпила!.. Да. И ушла из театра! А вы кто такая? Вам чего? — вдруг быстро спросила Дарь Иванна, у которой с утра была повышенная температура и еще — она на дух не выносила молодых женщин. — Ах, следовательша… — протянула старушка.