Купол над бедой
Шрифт:
– Ну что - город мы спасли. К сожалению, не от смерти, но по крайней мере от продолжения посмертного позора. Безобразно мало, но сделать больше вряд ли было возможно.
Вот так Санкт-Петербург и отметил сто вторую годовщину Февральской революции.
02 Чужие воды
28.02.2019. Augmentina:
Добрый день, друзья и прохожие. Вчера мы с вами - кто заметил, конечно - знатно отметили сто вторую годовщину Февральской революции. По поводу состоявшейся встречи "Живого Города" с наместником, о которой в общих чертах мне рассказала подруга Марина, успевшая к шапочному разбору и первой рефлексии участников событий, могу сказать только, что эти люди всегда были для меня образцом настоящего питерского поведения. Я бы хотела хоть сколько-то быть похожей на них. Еще больше я бы хотела, чтобы условия не предоставляли им больше возможностей демонстрировать свое мужество и интеллигентность настолько открыто. Но тут уж не мне решать, и не им, к сожалению. "Времена не выбирают, в них живут и умирают" -
Но я хочу поговорить о другом. О великой силе фотографии. Записи видео и аудио можно смело причислять к этой же категории, но они появились позже, а великая сила фотографии распространилась на них по чрезвычайно важному общему признаку: возможности беспристрастно фиксировать события, какими бы они ни были. Согласитесь, очень трудно быть живым человеком и писать батальное полотно или хотя бы наброски к нему, а потом еще и оставаться в здравом уме и хотя бы относительно стабильным. А фотоаппарат не будет плакать и материться по ночам, он не перестанет спать и есть, фиксируя на пленку или переводя в цифры все, что попало в кадр. И тем он хорош. Именно фотографии из Освенцима и Заксенхаузена обеспечили какой-то части авторов и исполнителей преступных деяний явку в суд. А фотографии с оккупированных территорий помогли прояснить судьбу казненных без суда и следствия оккупационной властью. Ну и конечно, характер отношений местных жителей с "пришедшими дружить строем" тоже выявлялся в том числе фотодокументами. Он и так вряд ли будет ясен до конца, но сохраненные свидетельства могут, попав на глаза потомкам, кого-то все же заставить задуматься.
А конкретно-то, друзья, я вот про что: если кто-то центр города все-таки фотографировал, особенно начиная с Нового года и по прошлую неделю, и этот человек с железными нервами вдруг увидит мой текст, то у меня просьба. Вы фотографии припрячьте, мало ли пригодится, какой-никакой, а документ. И, по возможности, перешлите на сайт "Свет в окне" - кликнув на название в кавычках, вы на него попадете, прямо в форму связи. Надежда пока невелика, но это пока. Рано или поздно накопится фактаж по реальной политике власти, и вопросы заданы будут. И официальные ответы на них к тому времени хорошо бы иметь возможность прокомментировать весомо и наглядно.
Движуха в городе, на взгляд Полины, началась с заметным прирастанием светового дня: сперва оживились саалан и даже начали вылезать в город. Зиму все они провели не ближе Гатчины, за исключением Скольяна да Онгая - заместителя мэра по должности и графа согласно сааланскому титулу, - вместе со своей немногочисленной командой оставшегося в Санкт-Петербурге, несмотря на все предложения земляков перебраться в Стрельну или Кавголово. Было их, что ли, шестеро вместе с графом. А весной в Питер зачастили - из Петергофа, Всеволожска, из Зеленогорска, где у красавчиков было что-то вроде промежуточной базы, и из Выборга, где они тоже окопались. Полина наблюдала за этими шевелениями в основном по новостям из части - из-под Пскова мелкие события в Питере было не разглядеть иначе, чем по спецканалам для своих или служебного пользования. Но достался сюрприз и на ее долю: в очередной раз приехав в город в пересменок между командировками, она открыла дверь на звонок - и увидела Алису. Та явилась к Полине домой в компании странного парня. Совпадение оказалось очень приятным, но как ни классно было видеть Алису живой и относительно активной, поводы для радости от встречи были очень неубедительными. А вот причин для беспокойства было хоть ковшом черпай. Во-первых, на всей барышне, от глаз до пальцев рук, был крупными буквами написан трехмесячный недосып. Во-вторых, она проявляла в каждом движении и в каждой реплике нехорошую заторможенность, характерную для состояния шока. Кроме того, у нее уже сформировалась очень подозрительная нацеленность, хотя еще не было понятно, на что именно. Эмоции и выводы были грубоваты и плосковаты, решения и поведение в целом казались ближе к подростковому, чем Полина привыкла видеть, когда Лелик был жив. Сложив факты с наблюдениями, Полина поняла, что Алиса не сумела пережить его смерть. Психолог с друзьями и близкими не работает, это непреложное правило профессиональной этики, но невозможно было не попытаться выяснить, что у Алисы стало невротической целью или вот-вот станет ею. Чтобы хоть успеть подставить ладошки, когда барышню снесет. В том, что это неизбежно случится, Полина уже не сомневалась. Она провозилась с Алисой почти час, но цель, точнее, точку фиксации, так и не определила: барышня забывала тему разговора, периодически замирала, глядя в пространство и не слыша обращений, и срывалась то в слезы, то в агрессию, теряя связность и адекватность. В общем, была нехороша.
Она пришла вдвоем со странным парнем, Максом, кажется, итальянцем или греком, которого она не то подцепила на нервном перевозбуждении, не то подписала ее сопровождать, чтобы найти мужа. Этот самый Макс некоторое время понаблюдал за беседой, потом уснул, а утром ушел до рассвета и без завтрака. Вероятно, не хотел присутствовать при встрече Алисы с фактом провала ее затеи, суть которой так и осталась неясной, похоже, даже ей самой. Утром Полина еще раз попыталась вернуть барышню в реальность, увидела очень мощное сопротивление и прекратила попытки, чтобы не развалить бедной девке остатки стабильности. Искать и надеяться получить помощи психиатра в городе, как и места на отделении клиники, выглядело даже на первый взгляд наивным оптимизмом. Полина очень жалела женщину погибшего сослуживца и друга, фактически его жену - но запроса на помощь не было ни от нее, ни от лиц, отвечающих за соблюдение ее интересов. Потому что лиц таких тоже не было. Даже сумей она так сформулировать запрос, ее стоило бы передавать другому специалисту, а найти его в Питере после этой зимы практической возможности уже не представлялось. А к лету по понятным причинам исчезнет даже иллюзия надежды на нее.
Примерно к началу весны граф да Онгай - "наш отморозок", как называли его горожане уже почти с симпатией, - начал выглядеть на свежих фото как человек, которому только что
Полина ждала от него каких-то сюрпризов и предполагала, что они вряд ли будут приятнее событий прошлого лета и осени, но даже ее опыта не хватило, чтобы предположить характер и темп действий новой власти. Так что во Пскове Полина глотала корвалол и капли Морозова перед тем, как посмотреть новости из Питера или открыть почту - просто так, на всякий случай. И все равно, получив сразу четыре письма с описаниями того, во что превратилась Сенная площадь стараниями императорского легата, она не спала несколько дней и раза три или четыре не смогла заставить себя поесть. Легата она невзлюбила, еще не зная его имени, пожалуй, даже сильнее, чем наместника, маркиза да Шайни.
А в очередную пересменку заехав к подруге, Полина обнаружила и ее тоже очень расстроенной. Марина едва не плакала. Кроме легата, объявилась еще одна неприятность - красавчик из вновь прибывших, уже уверенно говоривший по-русски. И понимающий, кажется, не хуже. Что самое противное, субкультурные сленги ему тоже кто-то продал. По непроверенным данным, вместе с обсценной лексикой. Этот сюрприз чуть не с первого своего дня в городе терся на Литейном, совершенно не смущаясь незнанием языка. Звали его так же языколомно, как всех их, - Дейвин да Айгит. И он уже через три недели после появления бойко болтал на русском и запросто сокращал имя до Дэна с каждым из журналистов, подошедших к нему больше чем с тремя вопросами. И, как назло, по росту и сложению он меньше всех пришлых отличался от местных жителей. Естественно, количество его связей росло неприятно быстро: его уже знали на Фонтанке.Ру, в "Собаке", в "Дневнике", ряде районных изданий и начинали узнавать и называть по имени у муниципалов. Промосковским подписным "Русским миром" он побрезговал, зато не поленился лично зайти в редакции пока живых "Мегаполиса", "Чифтайма" и "Рейда". Еще немного - и его контакт с "Ключиком" становился вопросом неизбежного будущего.
Собственно, у журналистов граф Дейвин да Айгит и добыл контакт, необходимый ему, чтобы освободить наконец беднягу Гейра, толмача всей второй экспедиции да Шайни, которого и так рвали на сто клочков люди Димитри. Граф не был легатом императора, о котором заранее позаботились и да Онгай, и Эмергов, и если ему хотелось знать язык, то он должен был сам найти себе донора. А журналисты - ну, сами напросились. Он же отвечал им на вопросы, значит, имел право и спросить. Контакт человека, готового помочь гостю из-за звезд освоить сразу и язык, и культуру, ему добыли дамы из Фонтанки.Ру, краевого новостного портала, через своих коллег из "Собаки", так назывался один из городских журналов о моде и культуре. Гейр созвонился, условился о встрече, и они поехали.
Адрес был на юге города, почти у самого здания закрытой станции метро, во дворах с большими деревьями и старыми кустами, под которыми еще лежали впечатляющие сугробы. В этих домах этажей оказалось меньше, чем на окраинах, хотя их высота тоже впечатляла. Значит, решил Дейвин, у вероятного донора апартаменты с высокими потолками. Да и длина лестничных пролетов это, похоже, подтверждала. Около двери Дейвин увидел кнопку и рядом с ней надпись. Гейр, усмехаясь, перевел: "Не работает. Звонить - сюда". Стрелка под надписью указывала на торчащий прямо из двери шнурок. Дейвин улыбнулся и дернул его как следует. С той стороны двери послышался веселый звучный перезвон колокольчиков. Гейр успел сказать, что хозяин трехкомнатной квартиры - тридцатипятилетний журналист, консультант по стилю и автор обзоров работ модных домов. Кроме этого, он историк моды и реконструктор, специалист по началу двадцатого и концу девятнадцатого века, "твидовый мальчик", как определила его компания из журнала "Собака". Толмач едва договорил - и "мальчик", открыв им дверь, сделал двумя руками приглашающий жест, в ту же секунду указал Дейвину рукой на гардероб в прихожей и толкнул дверь в комнату. В открывшемся взгляду пространстве внимание графа привлек необычный очаг. В камнях, насыпанных между двумя стеклами, горел настоящий живой огонь, но дымохода над ним не было. Дейвин удивился этому мельком и стал присматриваться к хозяину. Человек этого дома оказался легким, гибким и быстрым. Теплая и длинная домашняя одежда, в которой он встретил гостей, не прятала его стать и сложение. С Гейром он поздоровался за руку как со старым знакомым и сразу отправил в комнату греться. Дейвину он протянул руку для приветствия и назвался: "Евгений". Дейвин повторил его имя настолько четко, насколько смог, и назвал себя. Хозяин дома кивнул и жестом пригласил его проходить к огню и устраиваться. Около очага стояли три мягких квадратных сидения без спинок, а у окна с широким подоконником расположились два стула - похоже, эта часть комнаты была назначена чайным столом. У входа в комнату все место было занято угловым диваном и низким широким столом перед ним.