Кураж
Шрифт:
Приходил Линь, и Глафира Семеновна смолкала. Она немного побаивалась мужа, стеснялась, садилась на краешек стула возле стола, подпирала ладонью щеку и завороженно следила за тем, как он ест. И сердце замирало: вдруг не понравится мужу ее стряпня?
А Линь поедал все без разбору, даже не замечая, что на тарелке. Потому что видел только Глашеньку, Глашу, Глафиру Семеновну, свое маленькое чудо с большими черными глазами.
За две недели до начала войны он провожал ее на станции и все держал за руку, боялся, чтобы не споткнулась, не ушиблась, не затолкали. Она ехала домой,
Ну, фрицы!…
Утром гитлеровцы накрыли старые, брошенные окопы полка огневым шквалом. Мины, снаряды рвались густо, вздыбливали землю, перебрасывали ее из воронки в воронку. Сверху самолеты щедро сыпали бомбы. С треском рушились деревья. Все заволокло пылью и едким дымом. Через час, по предположению немецкого командования, на русском рубеже не должно было оставаться ничего живого.
Немец-радист в штабе торопливо отстукивал в ставку донесение: "Полк Красной Армии, пытавшийся оказать сопротивление доблестным войскам фюрера, полностью уничтожен. Наступление развивается".
А в полдень гитлеровцев на марше встретил перекрестный огонь уже похороненного полка. И снова перед русскими, бог весть откуда взявшимися, окопами легли груды трупов в серых мундирах.
Прорвавшиеся на участке зайцевского полка танки оказались одни. А их задача - поддержка пехоты. Где-то там, севернее и южнее, идут танковые группы прорыва. А здесь и маневрировать негде - кругом лес. Пришлось разворачиваться на шоссе и греметь гусеницами в обратную сторону.
Помня о прорвавшихся в тыл танках, подполковник Зайцев приказал эвакуировать раненых лесными дорогами, на шоссе не высовываться. А старшину Линя с несколькими разведчиками выбросил на штабной "эмке" в свой тыл, "приглядеть" за танками. Вслед разведчикам послал три "сорокапятки" - все, что смог оторвать от себя, уж больно фашисты наседали.
Линь и его товарищи лежали за деревьями. С шоссе и не приметишь! Сквозь раскаты боя пробивался одинокий птичий свист. Поет себе птаха!
Потом к свисту прибавился лязг и скрежет. Танки выползли из-за поворота. Они шли колонной, соблюдая дистанцию. Командиры свечками торчали над башнями.
Линь приказал целиться аккуратно, брать на мушку командиров впереди идущих танков не торопясь. И не мазать. Самим под пули не лезть. Тотчас отходить лесом вдоль шоссе к "сорокапяткам". Стрелять разом, как взрыв грохнет.
А сам, прихватив четыре гранаты, связанные ремешком портупеи, сполз в канаву. Канава была довольно глубокой. Пекло солнце.
Старшина прижался щекой к теплой земле. Пахло пылью и сухой травой. Линь подумал о Глаше. Так бы лежать и лежать. Смотреть в голубое жаркое небо. Перебирать пальцами мягкие Глашины волосы, от которых пахнет солнцем. Еще Линь подумал, что надо будет сразу прижаться к внутреннему скату канавы, чтоб не побило осколками.
Танки гремели рядом.
Пора…
Линь привстал на колено, сорвал предохранительное кольцо, бросил связку гранат под гусеницу. Упал в канаву.
Грохнуло. Осколки вздыбили рядом облачка пыли. Пронесло. Линь вскочил и, пригибаясь,
И пока разведчики отходили лесом, танки открыли огонь по кустам, по деревьям. Немцы палили просто так, не видя цели, то ли от страха, то ли от злости, - поди разберись!
А когда наконец умолкли орудия, снова послышался одинокий птичий свист. Жива пичуга! Выстояла!
В полк прибыло пополнение. Свежие бойцы были одеты в новенькую форму "хабэ" и легкие брезентовые сапоги, вооружены новенькими винтовками и полуавтоматами, на поясных ремнях висели новенькие каски, и тощие "сидоры" у них тоже были новенькими.
Они прибыли с ближайшей станции на грузовиках, которые тотчас отправились обратно за боеприпасами. А прибывших построили у придорожных берез. И там они стояли в ожидании начальства, озираясь по сторонам, прислушиваясь к недалекой артиллерийской канонаде и тихо переговариваясь.
Одним из первых о пополнении пронюхал старшина Линь. На то он и разведчик! В разведвзводе людей не хватало, как и во всем полку. Но разведчиком, по глубокому убеждению старшины, не может стать любой. Нужен талант, призвание. Как скрипачу или художнику.
Уж очень много должен уметь разведчик! Метко стрелять из любого оружия и в любом положении, хоть подвесь его вниз головой на веревке. Внезапно появляться и исчезать, подобно змее. Видеть не только глазами, но и затылком. Лазать по деревьям не хуже обезьян и закапываться в землю, как крот. Уметь молчать. Мгновенно засыпать и мгновенно просыпаться. А также быстро и с аппетитом есть. Да если к тому же он веселый парень, значит, место его в разведвзводе.
Старшина попросил у подполковника разрешение отобрать хоть десяток настоящих парней, а остальных он возьмет, каких дадут.
Зайцев усмехнулся.
– Отберите пятерых, товарищ старшина. И все. Всех дыр одной заплатой не прикроешь.
Линь поспешил к пополнению, прошелся вдоль строя раз, другой, внимательно всматриваясь в лица. Это только так кажется, что в строю все одинаковые. А ежели глаз на людей наметан!…
– Вы что, старшина, словно лошадей на ярмарке торгуете?
– спросил капитан, сопровождавший пополнение. Он был очень худым, и большой острый кадык его на тонкой длинной шее все время двигался, будто капитан что-то силился проглотить и никак не мог.
– Кабы лошадей, товарищ капитан, - ответил Линь, притворно вздыхая.
– Глянул в зубы, глянул под хвост - и концы. А тут - разведчики!…
Он остановился возле высокого плотного парня.
– Раньше служили?
Так точно, товарищ старшина, - у парня был густой раскатистый голос.
– У нас тут все служившие. Кто не служил, тех в другую команду определили.
Линь поджал губы: говорит много.
– В фуражку попадете?
– Как это?
– А вот я подброшу, а вы - палите.
Старшина снял с головы фуражку и запустил ее к солнцу. Она взлетела, замерла меж верхушек берез и упала на землю. Парень только стволом успел повести в ее сторону.