Кураж
Шрифт:
– Пройдите, товарищ.
В приемной умолкли, проводили Григория Евсеевича взглядами, кто удивленно, кто осуждающе.
В кабинете за длинным столом для заседаний сидели трое мужчин. Григорий Евсеевич знал первого секретаря Порфирина и начальника милиции. Третий в военной форме был ему незнаком.
– Здравствуйте.
Порфирин кивнул.
– Давайте коротко.
– У меня телеграмма об эвакуации цирка. У меня животные.
– Видел, - улыбнулся Порфирин.
– А вагонов начальник станции не дает.
– Сколько?
Григорий
– Хотя бы один. Зверей вывезти.
В конце концов он понимал, что вагонов действительно нет.
Порфирин дотянулся до вделанной в письменный стол кнопки. Вошла секретарша.
– Соедините меня с начальником станции.
– И обратился к Григорию Евсеевичу: - Как думаете отправлять остальное имущество?
Тот пожал плечами:
– Поездом.
– Если будет, - вставил военный.
– У вас же кони, конная тяга, - сказал начальник милиции.
На письменном столе зажглась лампочка. Порфирин взял телефонную трубку.
– Порфирин. Как у тебя с вагонами?… Надо один дать цирку…
– Знаю, но надо… Двухосную платформу?… Хорошо.
– Он положил трубку.
– Теплушек нет. Не обессудьте. Только платформа.
– Но слон… - попытался возразить Григорий Евсеевич.
– Берите пока дают, - снова вмешался военный.
– Есть!
– ответил Григорий Евсеевич.
– У меня все.
– А у меня вопрос, - сказал Порфирин.
– Что за семья артисты…
– Лужины, - подсказал военный.
– В каком смысле?
– удивился Григорий Евсеевич.
– Что за люди?
– Хорошие люди. Иван Александрович - член партии. Гертруда Иоганновна осталась в Советском Союзе во время гастролей в тысяча девятьсот двадцать шестом году.
– Почему?
– спросил военный.
– По любви. Влюбилась в нашего Ивана Лужина. И он, соответственно, влюбился. Весь цирк переживал. Отец ее Иоганн Копф - известный цирковой артист.
– И как он отнесся к поступку дочери?
– Загрустил, конечно. А что предпримешь, если дело уже сделано, Я думаю, он бы и сам тогда остался.
– Что ж не остался?
– Трудно сказать. Контракты. Обязанности, Они от нас по Скандинавским странам поехали.
– Гертруда Иоганновна переписывается с отцом?
– Нет. Вот уж года три.
– Что так?
– Иоганна Копфа арестовали.
– За что?
– Подробностей не знаю… Кажется, что-то позволил себе на манеже против Гитлера.
– То есть?
– Ну… В цирке есть много способов посмеяться. Да вы не думайте, Гертруда - наш человек, советский. Она тут вторую Родину обрела. У нее здесь все, - горячо сказал Григорий Евсеевич.
– И дом, и семья, и счастье. И детей воспитала правильно. Они все у меня на глазах росли. В цирке душу не утаишь. Ежели дрянь человек, и грим не поможет.
– Спасибо, - сказал Порфирин.
– Разговор был строго конфиденциальным.
– Ясно.
– И не тяните с эвакуацией, - добавил
– Запрягайте коней завтра же утром.
– Не успеем шапито разобрать.
– Да бог с ним, с шапито! Вывозите людей и самое необходимое. Видите, что творится? Прут немцы. Кровью истекают, а прут, - сказал военный.
– Что ж их не остановят?
– вырвалось у Григория Евсеевича.
– Остановят, - сказал Порфирин.
– Не вдруг, но остановят. И погонят! Но не вдруг.
Возле "пушкинской" скамейки сошлись Великие Вожди. Яблони, усыпанные мелкими зелеными яблоками, отбрасывали тень на дорожку, но прохладнее от нее не становилось. Сад томился от зноя, ждал дождя, или ветра, или хоть махонького ветерка, листвой шевельнуть.
Лицо Долевича облупилось от солнца, он осунулся, в голосе и жестах пропала уверенность. Отца мобилизовали в армию, и вчера он ушел. Мать пострадала во время первой бомбежки, лежала в больнице. Сестренка осталась на его руках. Вот и приходится водить ее с собой. Отец строго-настрого наказал ее беречь. Да разве он и сам не понимает!
Вот она собирает опавшие яблочки в подол. Рыжие косички заплетены кое-как, шнурок на ботинке развязался.
Великие Вожди стояли кружком и молчали. Иногда молчание красноречивей слов.
Катька непременно наступит на шнурок и шлепнется…
– Катерина, завяжи шнурок, - приказал Василь.
Злата отделилась от кружка, подошла к девочке и, откинув сумку противогаза на спину, присела на корточки, занялась шнурком.
И у Василя через плечо висел противогаз. Они со Златой дежурили.
– Завтра утром мы уезжаем, - сказал Павел громко, чтобы слышала Злата.
– Мы тоже, - сказал Серега.
– Наш завод эвакуируют.
– Немцы, говорят, совсем близко.
– У Толика топорщился карман брюк - таскал по привычке собачий обед. Но собаки не торопятся к нему, жарко, не до обеда.
В воздухе возник слабый звук. Он густел. Высоко в раскаленном небе появился непривычный самолет с двойным фюзеляжем.
– "Рама", - сказал Серега.
– Разведчик.
Со словом "война" вошло в обиход множество новых слов: "линия фронта", "эвакуация", "бомбежка", "рама", "фрицы"…
– И чего его не сбивают?
– воскликнула Злата и топнула ногой. Словно угадав ее желание, в небе появилась точка. Она быстро приближалась к "раме". Немецкий самолет отвернул. Точка сделала крутой вираж, блеснув на солнце, пошла навстречу "раме" и взмыла вверх. А у "рамы" появился, тонкий хвост дыма. Возник пронзительный звук, самолет стал быстро терять высоту и исчез из виду. А черный дымный хвост повис в ослепительной голубизне.
– Ура!
– заорали Великие Вожди.