Кураж
Шрифт:
– Может, Толик к немцу сходит? Они знакомые.
– Пусть Толик. Только аккуратненько.
Василь выбежал во двор.
– Не отпускает. Работы много. Знаешь, Толик, сходи-ка ты к немцу-повару. Пусть он своей фрау скажет. Ведь для них самогон! Им буряку достать - плевое дело. Только аккуратненько.
– Ясно. Тогда я пошел?
– сказал Толик и кивнул другу.
Во дворе гостиницы топтался часовой. На кухню Толика не пустил.
– Зер, зер… - Толик, умоляюще глядя на часового, проводил ребром ладони по шее,
Немец попался тупой.
Что делать? Попробовать с главного хода вызвать фрау Копф? Толик вышел из ворот на улицу. Там, у главного, не один, а целых два часовых.
Тогда он решил ждать. Может быть, выйдет фрау, или повар, или еще кто? Он подумал о близнецах. Злата говорила, что они ничего, какими были, не онемечились. Трудно им, наверно, с такой мамашей, если они сами не онемечились. А отец в Красной Армии. Мамаша фашистам прислуживает, а папаша фашистов бьет. Бывает же!…
Толик достал из кармана свой поломанный перочинный ножик. Огляделся кругом в поисках какой-нибудь щепочки, построгать. Панель возле гостиницы была как вылизанная. Он прислонился к стене. Мимо проходили два бобика, полицаи.
– Ты что тут околачиваешься?
– спросил один.
– Жду.
– Кого?
– Фрау Копф.
– Кого-о?!.
– Фрау Ко-опф, - в тон ответил Толик и тут на свое счастье увидел идущего по панели одного из близнецов и крикнул: - Петя! Павлик!
– Павлик, - сказал близнец, улыбаясь.
– Здравствуй, Толик.
– Увидев стоящих рядом полицаев, он обратился к ним по-немецки с длиннющей фразой.
Полицаи только глазами захлопали.
А Павел обнял Толика за плечи и повел к входу в гостиницу.
– Чего они?
– А зачем стою… Уж и стоять нельзя!
Павел показал часовому пропуск и что-то сказал по-немецки. Часовой подозрительно посмотрел на Толика. Вид не ах какой! Старое пальтишко, зимняя ушанка, башмаки-развалюхи.
Толик вывернул карманы, чтобы часовой не подумал чего.
Его пропустили. Павел провел Толика через вестибюль на лестницу на второй этаж, по коридору.
– Заходи. Петя дома. Ангина у него. А я бегал собак смотреть. Ну и злющие! Как в "Хижине дяди Тома". Там собак на негров натаскивали.
– А тут на нас, - сказал жестко Толик.
– На нас, - подтвердил Павел.
– Ну, вас-то они не тронут!
Павел пропустил эти обидные слова мимо ушей. Толик же ничего не знает!
– Заходи, не тушуйся.
– Я не тушуюсь.
Киндер взвизгнул, бросился к Толику, норовил лизнуть в лицо.
Толик подставил ему ухо и зажмурился от удовольствия.
Петр лежал на раскладушке в спальне, шея его была замотана белым пуховым платком.
– Привет!
– обрадовался он.
– Пришел все-таки.
– Я к фрау, то есть к вашей маме. По делу.
– Мама скоро придет. Она где-то здесь, - сказал Петр.
–
– Слесарничает в мастерской.
– Работает?
– удивился Петр.
– Кушать-то надо!… Но он не на немцев, на частника, - ехидно добавил Толик, явно имея в виду Лужиных.
Разговор принимал ненужный оборот. Так и поссориться не долго.
– А помнишь наш "вигвам"?
– спросил Павел.
– Вот время было!
Толик пожал плечами. Еще бы ему не помнить "вигвам". Знали бы братцы, как они выхаживали там раненого Каруселина.
– Сухари в ящике под потолком, - улыбнулся Петр.
И вдруг скрестил руки.
И Павел скрестил руки.
– Помните еще… Детство все это, - сказал Толик и рук не скрестил.
– Ты что, думаешь, мы - за фашистов?
– внезапно спросил Петр прямо и требовательно.
Толик обвел взглядом комнату: яркие шторы, кровать с красивым покрывалом, тройное зеркало у туалетного столика, пуфик возле, фотографии на стене.
– Красиво тут.
– Все это не наше, - зло сказал Петр.
– Ладно, - примирительно произнес Толик.
– Вы мне скажите, вы у деда Пантелея жили?
Петр и Павел переглянулись.
– Я его голос за забором слышал, - Толик погладил свернувшегося у ног Киндера. Киндер поднял голову и посмотрел на друга влажными карими глазами.
– Вот он подтверждает. А дед не признается.
Павел засмеялся.
– И мы не признаемся.
– Понятно, - улыбнулся Толик.
– Я ж понимаю, что вы не виноваты, что так вот живете, - и он кивнул на тройное зеркало.
Киндер поднял голову, насторожился и выскочил из спальни.
– Мама пришла, - почему-то шепотом сказал Павел, словно у них тут было тайное собрание.
Вошла Гертруда Иоганновна в строгом черном платье со стоячим воротником, волосы аккуратно уложены. Как не похожа она на городских, измученных заботами женщин!
Толик встал.
– Здравствуй, малтшик. Мы ведь знакомы?
– Здравствуйте. Вот, зашел навестить.
– Толик чувствовал себя неловко.
– Карашо. Больных товаришей нельзя бросать. Как, Петер?
– Да ерунда у меня. Я встану, мама.
– Завтра, если не послезавтра, - сказала Гертруда Иоганновна, как отрезала.
– Вы догадались накормить гостя?
– Нет, мама, - ответил Павел.
– Некарашо.
– Спасибо. Я ничего не хочу. Я сыт, - пробормотал Толик.
– Сейшас все сыт, - кивнула Гертруда Иоганновна.
– Есть хлеб, масло, котлета.
– Масло?
– неожиданно вырвалось у Толика.
– Сейшас ты будешь кушать и пить шай.
Она вышла из комнаты.
– Вот так, будешь пить шай, - повторил Павел голосом Гертруды Иоганновны.
– Неловко как-то…
– Ты с нашей мамой лучше не спорь!
– предупредил Петр.
– Киндер, скажи Толику, чтобы он пил чай.