курьер.ru
Шрифт:
«Любой полет начинается взлетом, но не каждый оканчивается посадкой» — любят говорить летчики. Разве арабский курсант не хочет быть летчиком? — недоумевал инструктор. Тогда зачем он учится? Но все, кроме посадки, клиент постигал старательно, и американцы учили его хорошо. «Тщательно выполняй свою работу, и ты сделаешь доброе дело перед Богом» — таким было жизненное кредо протестанта-инструктора. Но не зря говорят: «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным».
— Что это за шум? Снова они? — спросила Крыса, имея в виду поисковую группу.
— Нет. Будет дождь.
Патриция покрутила головой, глубоко втянула ноздрями
— Господи, вся мужиком пропахла! Слушай, давай поедим. Устроим семейный обед, — предложила она, развернув пакет с продуктами. — Да, тут не густо.
— Какое меню?
— Ветчина и... ветчина, — ответила Крыса, открыв банку. — Что выберешь?
Шинкарев сделал вид, что задумался:
— Гм-м-м. Возьму-ка я... ветчину. Перекусили лежа, каждому досталось по глотку
виски и немного воды из пластмассовой канистры.
— Ты была замужем? — спросил Андрей. — Ты что-то говорила, но я...
— Да. Мой муж покончил с собой.
— Так ты вдова?
Получается, да. Как странно... Если быть точной, он застрелился, когда мы уже расстались, хотя формально и не развелись. Детей у нас не было. Что говорить... On revient toujours a ses premjer amours (Прошлая любовь долго помнится (фр.)).
— А что, была любовь?
— Любовь длится два года — потом наступает время компромиссов. Мы их не нашли.
— Кем был твой муж?
— Адвокатом, причем хорошим. Жили в Нью-Джерси, там у него была практика.
— Как он выглядел? Ничего, что я спрашиваю?
— Ничего. А выглядел... Как Рой Орбисон в шестидесятые. Ритм энд блюз, знаешь? Темные волосы, гладко зачесанные назад, притемненные очки, узкие губы, чуть оттопыренные уши. Высокий, любил черные костюмы. Обожал Хемингуэя.
— По описанию вполне симпатичный. В чем же была проблема?
— «Фиеста», главный герой — помнишь? Вот в этом самом.
— Война? Ирак, наверное?
— Нет, что ты! Он и в армии-то не был. Автокатастрофа.
— А на сестру милосердия ты не очень похожа.
— Совсем не похожа! Я ведь была почти такая, как на фото, чуть постарше. Но я изо всех сил пыталась быть сестрой милосердия — доброй, понимающей. Я ему даже не изменяла... практически. Однако началась странная вещь — мне постоянно хотелось спать. Как потом сказал Ши-фу, так я блокировала нарастающую агрессию. Но это не удалось.
— Не удалось?
— Да. Потому что во сне стал приходить Ягуар. Он смотрел на меня зелеными глазами и говорил совершенно беззвучно. Он говорил: только долбанные мыши думают, что где-то есть безопасность. Чушь, нет ее в природе! А потому стань Воином. Не давай помыкать собой — показывай зубы, если надо! Причиняй боль, если надо! Убивай, если надо! Знаешь, Эндрю, я люблю гулять по вечерним улицам Нью-Йорка. Там у каждого второго во взгляде такой ягуар. Мы будто говорим друг другу: «Смотри, приятель, осторожнее! Я с тобой не шутки шучу!»
— А ты не врешь? — спросил Андрей. Такого он еще не слышал от Патриции. И даже от крепко поддатой Крысы.
— Честно, люблю это! — Женщина даже засмеялась от удовольствия. — Хочу вонзить зубы во всех этих людей, таких мягких, хороших. А я нехорошая! Я нехорошая, Эндрю, точно тебе говорю! Вот в таком состоянии меня встретил Ши-фу. И стал учить.
— Чему?
— Он всех учит двум вещам: Силе и Дао. Знаешь, была ночь, мы сидели у костра, все вместе: Чен, Джекки, Вонг и та женщина, что была на острове... Она потом ушла в «Фалунгун». А Ши-фу говорил, говорил... Рассказывал про Лао-Цзы. Тот был маленький, толстый, жил в пещере, ездил на быке задом наперед, держась за хвост. Ходил по ярмаркам, шутил со всеми. А Конфуций был высокий, сутуловатый, прекрасно владел мечом и луком и уже занимал какую-то крупную должность. Однажды он приехал к Лао-Цзы, и они три часа проговорили в пещере, наедине. Ты представь себе тот разговор! Конфуций вышел весь потный и сразу уехал, бросил только: «Это не человек, это дракон! Дракон, говорю вам! Его нельзя подпускать к Империи на выстрел из лука!» Но император после смерти Конфуция назначил Лао-Цзы кем-то важным, не помню — судьей, кажется... А мой Ягуар исчез.
— Насовсем?
Неожиданно Андрею стало жаль эту царственную кошку, великолепную убийцу джунглей. «Кого угодно готов жалеть, придурок. Тебя бы кто пожалел», — одернул он себя.
— Мне кажется, нет, — тихо ответила Патриция. — Он еще вернется. Придет время, и вернется. Знаешь, Эндрю... — она замялась на секунду, потом все же решилась, сказала: — Я так его жду!
***
Учебный лагерь на территории Афганистана, контролируемой талибами, расположился на границе с пустыней, в окружении покатых песчаных холмов. В низине стояли выцветшие брезентовые палатки, штабель ржавых железных бочек, за которыми скопилась чиненая-перечиненая техника «шурави»: несколько зеленых «уазиков», вертолет Ми-8, полуразобранный танк Т-55 с полукруглой «лысой» башней. За ближайшим пригорком непрерывно трещали автоматы — обучение шло день и ночь, одной из южных стран требовалось большое количество «идрисов» — воинов Аллаха, и «шахидов» — смертников.
Народ в лагере подобрался разный: афганцы в длинных шерстяных рубахах, смуглые горбоносые арабы, палестинцы в черно-белых бедуинских куфиях, разнообразные кавказцы, хохлы, даже аккуратные, коротко стриженые ирландцы из ИРА[66].
Все свободные от учебы и работ собрались в духане, или, как называет его афганцы, «мини-маркете». Прямо на земле, поросшей редкой жесткой травой, были расстелены коричневые полосатые паласы из верблюжьей шерсти, по бокам лежали сложенные в несколько раз толстые малиновые одеяла. Из круглого медного самовара духанщик разливал чай в маленькие стеклянные стаканы, плотно составленные на чеканном медном подносе. Все разговоры сводились к предстоящей заброске в Юго-Восточную Азию. Говорили о войне в горных джунглях, о нежных китайских женщинах и жирных долларовых гонорарах. На ближайшей палатке висел плакат: боевик на фоне туманных гор, с которых спускаются узкие языки снега. На молодце широкие штаны, длинная рубаха, длинная черная безрукавка и черный тюрбан на голове. В руках портативная рация, за спиной автомат. Воин Аллаха, гроза неверных!
Вдруг в горячей лиловой мути, в которой тенями вставали сухие горы, появились горящие точки, которые, угасая, длинной цепью ушли куда-то на юг. Боевики, сидящие в духане, машинально пригнули головы — войска Северного альянса не давали покоя, тысяча проклятий на голову их вожака, панджшерца Ахмада Шаха Масуда!
***
В одном из пригородов Лондона стояла мечеть, построенная из красного фигурного кирпича, с притемненными окнами в металлических переплетах. Рядом поднимался восьмигранный минарет из желтовато-серого камня. Главный зал — большой, светлый. По стенам развешаны лозунги: «Islam is future for Britain» и «Jihad for Chechnya». Чернобородый шейх сообщил единоверцам приятную новость: английский МИД отказался считать «Аль-Мухаджирун» террористической организацией, и протесты России были отклонены.