Курица в полете
Шрифт:
— Хорошо, выкину! — почему-то обрадовалась Элла. Ей было приятно, что она своя! — А скажи, как надо одеваться?
— Да как угодно. Хоть в джинсах, хоть в вечернем платье. Кстати, хочешь посмотреть отснятый материал?
— А переделать что-то еще можно будет? — — Нет, не думай и не мечтай!
— Тогда и смотреть не стану, а то расстроюсь не знаю как…
— Воля твоя!
— А как там Аркаша? — спросила она, удивленная тем, что по такому поводу ей звонит режиссер, а не Пузайцер.
— Аркаша в отпуске, умотал в Одессу, у него же там отец.
А я, подумала Элла,
Нет, наверное… У меня там никого не осталось.
У меня, правда, и здесь никого нет, кроме подруг, вся московская родня уже давно живет в Штатах и не подает признаков жизни. Еще с Ией она переписывалась какое-то время, а потом переписка заглохла.
От всей прошлой жизни, той, одесской, остались только мама и Витька. Странно, что оба живут в Вене… В другом случае это было бы бесконечно много — мать и первая любовь, но не в моем. В моем случае это почти ничто. Их самих нет, в ее жизни только вещественные доказательства их существования — норковая шуба и топазовое кольцо.
Это грустно. А от Воронцова остались лишь воспоминания и злость. Ну да черт с ним. Что я себе, мужика нормального не найду? Еще как найду! Аркаша на съемках намекал, что мной очень интересовался Тришкевич. Один из самых популярных ведущих на канале, обаятельный, веселый, интересный мужчина, душа любой компании. У него, правда, кажется, две или даже три семьи, но я же замуж не собираюсь.
Проблемы, в чем пойти на торжество, у нее не было. Елизавета Петровна привезла ей из Довиля дивной красоты шелковый шарф, прозрачный, с серебряными цветами. Его можно надеть на черную шелковую блузку — и сразу она превращается в вечерний туалет. Исключительно удобно! Надо будет заехать к Машке в салон, пусть сделает маску и макияж.
За три дня до торжества она решила все-таки примерить свой «вечерний туалет». И пришла в отчаяние — блузка натянулась на груди и сидела отвратительно. Конечно, можно еще отправиться по магазинам и что-то подобрать, но она знала, что настроение от этого не поднимется. Это дурной путь; растолстела — купи шмотку побольше. Нет, надо просто три дня поголодать. Возникнет волшебная легкость в организме — и блузка будет сидеть отлично. Она хорошо помнила, как присланное дядей Адиком из Америки платье к окончанию университета оказалось мало, тогда она питалась черт знает чем, в основном какой-то жуткой серой лапшой… А другого платья не было. Три или четыре дня она просто ничего не ела, но на празднике появилась в новом американском платье и с невероятной легкостью в организме. Правда, приходилось еще делать клизмы, штука неприятная, но, как известно, если хочешь быть красивой…
И теперь три дня она посвятила голодовке.
Мысли о еде, конечно, одолевали, зато меньше думалось о Воронцове. Лишь слегка кружилась голова. Но ничего, главное — ощущать в себе легкость.
И ни в коем случае не набрасываться на еду, лучше совсем ничего не есть на этом празднике, а то может стать плохо… И не пить, конечно. Разве что глоточек шампанского…
В день праздника она с самого утра примерила блузку — и о радость! — она сидела прекрасно!
Полная благих намерений, Элла решила, что поголодает еще денек-другой. Как ни странно, есть уже почти не хотелось. И она поехала к Маше в салон.
— Элка, ты что какая-то странная? Голодаешь, что ли?
— Как ты догадалась?
— Видно. Смотри не переборщи!
— Да я в черную блузку не влезла…
— Все равно, так и гипертонию нажить недолго, когда голодаешь, а потом нажираешься… Вредно очень, имей в виду.
— Знаю! Но я решила начать новую жизнь в новой квартире. Машка, это восторг! Ты обязана приехать, посмотреть.
— Не знаю, я еле до работы добираюсь, и то не каждый день. Но врач говорит, это должно скоро пройти.
Элла провела в салоне несколько часов, но вышла оттуда с гордым сознанием своей неотразимости. Чтобы сберечь силы и макияж, поехала домой на такси. Вечером за ней обещал заехать их оператор Павел Игоревич, он жил у метро «Новые Черемушки», и ему было по пути.
— Ох, Эллочка, вы прямо как с картинки. Обратно я вас тоже довезу, разве можно бросить на произвол судьбы такую женщину?
— Спасибо, Паша!
— Хотя, думаю, от провожающих отбоя не будет.
— Да плевать я на них хотела, лучше поеду с вами!
Праздник был устроен в гостинице «Рэдиссон-Славянская». Элла никогда раньше там не была.
Все оказалось куда роскошнее, чем она могла себе представить, бегая по задрипанным останкинским коридорам. И вообще, она впервые попала на подобную тусовку. Толпы народа, перетекавшие из одного роскошного зала в другой. Масса знакомых лиц — не столько по работе, сколько по экрану телевизора. Политики, знаменитые артисты и… Зоя Звонарева, вся затянутая во что-то серебристое. Ни дать ни взять сестричка Ихтиандра, немного дефективная правда. Она стояла у колонны с бокалом шампанского и что-то, по-видимому, щебетала в своей манере. Эллу затошнило.
Но тут она увидела знакомых и забыла о Лире.
— Эллочка, вы чудесно выглядите, — сказала ей редакторша Эльга Валентиновна.
Народу было море, но присесть даже на минуточку совершенно негде. Наверное, я зря надела туфли на каблуках. К концу вечера ноги отвалятся на фиг.
— Элка, привет! — хлопнул ее по плечу Пузайцер. — Рад тебя видеть! Цветешь, подруга!
— Аркаша, ты ездил в Одессу? Как там?
— Ты ведь давно там не была, да?
— Очень.
— И не езди, если родни не осталось. Одесса уже не та… Или я отвык, Москва ведь засасывает… Провинция наша с тобой Одесса-мама. Бедная провинция.
Хотя там строят кое-что, пооткрывали шикарные рестораны, но.., все эти новые штучки как-то плохо вписываются, что ли… И все равно она красавица…
Только сильно постаревшая и скрывающая под дешевой косметикой свою старость и нищету…
— Аркаша, да ты поэт! — воскликнула Элла.
— Нет, я просто одессит! Хочешь, познакомлю с шикарным мужиком?
— Хочу!
— О, он как будто нас услышал, движется в нашу сторону! Привет, Дмитрий Михайлович!
К ним подошел Воронцов. Таким его Элла еще не видела — в элегантном темно-сером костюме, в голубой рубашке с галстуком, тщательно выбритый, с улыбкой в тридцать два ослепительных зуба.