Курс — одиночество
Шрифт:
Первая ночь самых первых трансатлантических гонок одиночек окутала сумраком события истекшего дня. И слава богу. Начало было не очень хорошим — дурная погода, один из четверых участников вышел из строя, во всяком случае, временно. Но так или иначе, мы стартовали. Я продолжал вести «Эйру» круто к ветру правым галсом, вернее — её вело автоматическое устройство, я же пошёл вниз отдыхать, только каждые десять минут, как чертик на пружине, высовывал голову из люка, проверяя, не пересекаем ли мы чей-нибудь курс. Я сбросил клеенчатую робу, обмотал шею сухим полотенцем, чтобы защитить кожу от мокрого воротника рубахи, и стоя влез поглубже в спальный мешок. В ближайшие ночные часы нечего было и думать о сне. Мы шли по Ла-Маншу, предстояло не раз пересекать пути оживлённого судоходства, здесь только дурак позволил бы себе ложиться. Но я озяб, а мягкий шёлковый кокон сулил тепло моим конечностям. Да если бы и не вахта, всё равно уснуть было невозможно. Хотя в прошлую ночь я всего часа на три сомкнул глаза и с утра ощущал нечто весьма похожее на похмелье, я не уснул бы, даже если бы мне посулили пенсию.
Первая ночь одиночки на маленьком судне в море. На моём счету были десятки таких ночей, но, доведись мне пережить это ещё сто раз, всё равно я не способен расслабиться так быстро после начала плавания. Я чересчур взвинчен, и не счесть всего, что подстёгивает мои обострённые чувства. Тело ещё не успело приспособиться к порывистым движениям яхты. Пока что человек и судно всего лишь знакомые, ненароком оказавшиеся в суровых условиях. Сотрудничество налаживается не сразу, и нужно несколько дней сносной погоды для подлинного взаимопонимания, чтобы установилось относительное душевное равновесие.
Звуки первой бессонной ночи. Плеск и дробь бросаемых ветром брызг. Шипение нависающего гребня. Стук и скрип идущего на ветер деревянного судна — отчаянно кренящегося кузовка с разными разностями, скреплённого медными гвоздями и мягкой стальной проволокой.
Поднимись и проверь, нет ли встречных судов. На фолькботе для этого не надо вылезать из спального мешка, просто встань на коленях на койке и возьмись за край люка… постой, как раз идёт большая волна… обожди, пока ветер не отнесёт брызги… теперь высовывай голову.
Привычный глаз и ночью видит. На палубе светлее, чем внизу, в тёмной каюте. Окинуть взглядом горизонт, отметить комбинации топовых и отличительных огней и быстро представить себе курс судов, которым принадлежат огни. Группа тральщиков под ветром. На севере — здоровенный верзила с хорошо заметным зелёным огнём, вероятно лайнер, идущий вверх по Ла-Маншу, скажем, в Саутгемптон. И с левого борта какой-то тип, видны топовые огни и один красный. А это кто у нас за кормой? Два белых огня, один над другим, красный и зелёный. Обгоняющее судно, лучше за ним присматривать, вдруг это какой-нибудь супертанкер, несущийся со скоростью восемнадцать узлов. Подомнёт и даже краску себе не поцарапает, вообще ничего не почувствует… Ещё раз осмотреться на случай, если не приметил чего-то за волнами. Теперь можно нырять в каюту, пока лицо не окатил холодный солёный душ. И прилечь на койке у подветренного борта. Подумать о доме. О жене. О детях. О погоде. О дистанции, которую предстоит пройти. Дом… Пятнадцать минут прошло, надо снова выскакивать из коробочки. До чего же весело плавать в одиночку в прибрежных водах!
В час ночи, когда лаг накрутил двадцать семь миль, я решил, что пора класть яхту на другой галс, пройти северным курсом. С неохотой я выбрался из тёплого спального мешка, облёкся в холодную и влажную робу, натянул на голову войлочную шляпу, проверил, всё ли в каюте подготовлено для маневра, и медленно вылез через люк в мокрый, неуютный кокпит. И в мою душу закралась мысль, которая в ближайшие семь недель не раз меня навещала.
— Какого чёрта я здесь очутился?
Однако сейчас не время задумываться над такими вопросами. Сейчас надо делать поворот оверштаг. Стоя на корме, я отцепил флюгер, потом вернулся к кокпит и отвязал кливер-шкоты. Немного прошёл прежним курсом, чтобы хорошенько почувствовать яхту, прежде чем поворачивать, потом, выбрав подходящую минуту, переложил румпель и скомандовал «руль под ветер». Потравить один кливер-шкот, выбрать другой, да поживей, пока нет нагрузки. Гик перевалил, отводи руль. Так, всё в порядке, легли на другой галс, опять идём бейдевинд.
Во время поворота я сквозь шум хлопающего паруса услышал грохот в каюте: забыл убрать что-то на место, будем надеяться, что-нибудь не очень важное. Подтянули амортизирующий трос между румпелем и наветренным комингсом. Выбрались из кокпита на кормовую палубу. Осторожно! Чего доброго, поскользнёшься и полетишь за борт. Подсоединили флюгер, стянули зажим — и обратно в кокпит. Вытравили трос. Вот так! Рулевой автомат заступил на вахту. И всё добром. Никакой брани, никаких криков, если не считать команды «руль под ветер». Такая у меня за много лет выработалась привычка. «К повороту! Руль под ветер!» — командуют на парусных судах при смене галса, и я на моём маленьком судёнышке соблюдаю традицию. А так как, кроме меня, на борту никого нет, предварительную команду я опускаю, чтобы не показаться кому-нибудь чудаком. Кончив работу с парусами, прежде чем спускаться вниз, я всегда задерживаюсь на несколько минут в люке и проверяю, всё ли в порядке на палубе. Немного поработать помпой, чтобы в трюме было сухо. Внимательно осмотреть горизонт, удостовериться, что путь свободен. И последнее: включить освещение компаса и проверить, какой курс держит яхта. Всё хорошо, насколько это от меня зависит, можно спускаться и задраивать люк.
Воскресное утро, день отдыха на берегу, но отнюдь не выходной для тех, кто идёт в лавировку по Ла-Маншу на малых судах. К половине пятого утра ветер заметно посвежел, пришлось снова выходить на палубу — брать рифы на гроте. Теперь яхта ведёт себя совсем иначе, она перегружена и мчится вперёд в туче брызг, а то и волной её захлестнет, так что наветренный релинг исчезает под водой. В таких условиях я всегда пользуюсь страховочной сбруей. И обычно работаю босиком. У вас замёрзли ноги? Вот беда. Темно, ветер сильный, дождь идёт. Парус громко хлопает, когда вы травите фал, закрепляете гик на бугеле и потуже натягиваете грот, чтобы не полоскался. Теперь есть обо что опереться, опасность поскользнуться намного меньше. Возьмите первый риф. Заложите мочку за галсовый кренгельс и выбирайте риф-шкентель шкотового угла, да поживей. Вяжите риф-штерты. То же самое повторить для второго рифа. Отпустите грот, освободите гик, закрепите фал, отрегулируйте топенант, натяните грот. Четверть часа работы, испытание для настоящего мужчины. Да здравствуют океанские гонки одиночек!
Спустившись вниз после окончания всех дел на палубе, я чувствовал себя прескверно: озяб, промок, раскис. Первая ночь в море — и что за ночь. Отыскал галеты, грызу их, наливаю себе пинту крепкого лимонного сока. Внезапно меня осенило, что я ничего не ел и очень мало пил с половины шестого вчерашнего утра. Не удивительно, что самочувствие паршивое. Я выпил свою пинту сока, как измученный жаждой человек выпивает кружку пива в жаркий летний день. И тут же понял, что допустил тактический промах.
Я проклял собственную глупость, а чтобы утешить своё самолюбие, попытался убедить себя, что такой фортель и на берегу привёл бы точно к такому же результату. Что ж, крепче усвою урок, который вынес из предыдущих одиночных плаваний. Заботься о судне, душе и теле. Выйдя в долгий рейс, я начал с того, что проявил заботу о судне, истерзал душу и совершенно пренебрёг телом. Так поступают идиоты. Каким бы сильным и энергичным ни был человек, всё равно — где-где, а на малом судне никак нельзя с пренебрежением относиться к своему организму. Именно то, что я сделал. Повёл себя как дурак. Надо регулярно есть хоть что-нибудь, даже если не очень хочется. Пить горячее. Много лет постепенно копил горький опыт — и так легкомысленно выбрасываю его за борт… Я недооценил эмоциональное напряжение, связанное с необходимостью оставить жену с новорождённым и ещё двумя детьми. Взялся за такое дело, а сам парю в облаках. Моё тело лежало на койке в спальном мешке, а душа металась, словно бумажный змей на нитке, вознесённый в поднебесье леденящим ветром тревоги, которая всегда меня одолевает, когда я выхожу в одиночное плавание и опасаюсь провала. Пора возвращаться на землю.
Мне пришло в голову, что я, так сказать, не единственный камешек на пляже. Другие решают ту же задачу. Причём можно не сомневаться, что справляются с ней лучше моего. Уж Блонди не распустит нюни. И Фрэнсис. И Дэвид.
Преодолев свой маленький кризис, я почувствовал себя гораздо лучше — и очень кстати, потому что в первой половине дня погода продолжала ухудшаться, к одиннадцати часам дул уже крепкий зюйд-вест. Я произвёл надлежащие маневры, на сей раз куда бодрее прежнего. Убрал грот и некоторое время шёл под малым кливером, а по сути дела лёг в дрейф на несколько часов, потом ветер сместился на несколько румбов и ослаб. Это позволило мне поставить грот с двумя рифами, и снова я пошёл вперёд бейдевинд правым галсом, курс почти точно зюйд-вест. На ленч я сделал себе бутерброд с маслом и мармайтом и открыл банку саморазогревающегося супа из воловьего хвоста. Эти концентраты — великое благо, самый простой способ в мире приготовить горячий питательный суп. После такого пиршества, первой настоящей трапезы за два дня, я почувствовал себя другим человеком. Вечером, хоть и дул свежий ветер, погода была хорошая, и я лёг, твёрдо намереваясь немного поспать.