Курс — одиночество
Шрифт:
По-прежнему дул норд-вест, гоня зыбь и срывая гребни с волн, но как только солнце поднялось достаточно высоко для точного визирования, я достал секстант и попробовал взять его высоту. Через двадцать минут после трех солёных душей у меня был готов ряд более или менее удовлетворительных измерений. Трудности определения не выходили за пределы обычного для малых судов, и я умел с ними справляться, даже слегка гордился своим умением. Итоги наблюдений достаточно близко отвечали счислимому пути, чтобы успокоить мою душу, и я стал нетерпеливо ждать полудня, собираясь взять меридиональную высоту, однако облачность и усилившийся ветер лишили меня этого дополнительного удовольствия. К тому времени, когда солнце достигло зенита, порывистые броски яхты вместе с капризами погоды исключили возможность наблюдений. Очень хотелось сказать несколько тёплых слов о погоде, помешавшей визированию, но я утешился мыслью о том, что три тысячи миль океанского
Идя правым галсом при норд-весте, яхта в общем изрядно продвинулась на запад, но в то же время заметно отклонилась на юг от намеченного курса. Как теперь насчёт «большого круга»? Придётся идти курсом вест-норд-вест — ветер в лоб. К тому же я не сомневался, что этот маршрут выбрали Фрэнсис и Блонди. А если испытать средний путь? Бартон успешно прошёл им в 1956 году. Льды и туманы Большой банки останутся в стороне, значит, больше шансов достичь цели, а это как-никак в нашей гонке самое главное. Не спеша попивая чай, я взвесил этот вариант. Всего свыше трёх тысяч миль ходу. Пройдено на запад только сто миль, а уже одна из четырёх яхт перенесла серьёзную аварию, и сам я был на волосок от провала. Курс вест, Азорские острова останутся милях в двухстах южнее, затем — зюйд-вест, чтобы обойти Гольфстрим. Дальше опять вест, пока не окажусь к северу от Бермудских островов, а оттуда — с попутным юго-западным ветром на Нью-Йорк. Вроде бы верное дело. Погода — солнечный курорт по сравнению с сырым туманом у берегов Ньюфаундленда. Возможно, путь несколько длиннее, зато насколько приятнее. Бог с ним, с «большим кругом». Лозунг «медленно, но верно» тоже иногда приносил победу в гонках. Пусть кто-нибудь другой бодает айсберги. Таково было принятое решение, если это можно назвать решением. Не лучшее решение — я облегчал себе задачу. Но меня можно было понять, учитывая обстановку.
И яхта продолжала идти бейдевинд при норд-весте. Около шести баллов по шкале Бофорта — чувствительно для фолькбота, лавирующего под полным гротом. Брызги летят, подветренный релинг почти всё время под водой, только подветренная койка годится для отдыха. На ней я и лежал, уповая на то, что погода изменится к лучшему.
За ночь ветер стих, барометр начал подниматься, и волнение поумерилось, осталась только зыбь, которая плавно качала яхту. Утреннее определение вместе с меридиональной высотой дало координаты — 47° 30 северной широты и 6° 53 западной долготы; пройденное расстояние по лагу составляло 140 миль. Был вторник, 14 июня.
Во второй половине дня ветер совсем пропал, к пяти часам установился полный штиль. И если раньше мачта наклонялась под ветер, то теперь, подчиняясь корпусу, который служил ей опорой, она принялась выписывать лихие кривые.
Сильная качка малого судна в полный штиль — это может удивить сухопутного краба, в представлении которого безветрие непременно связано с образом «нарисованного корабля в нарисованном море». Расстаньтесь ещё с одной иллюзией. Возможно, где-нибудь этот образ и годится, но только не в Атлантическом океане. Даже в самый мёртвый штиль поверхность океана изборождена волнами. Иногда это длинная тяжёлая зыбь, возможный предвестник надвигающегося шторма, иногда — еле заметное колыхание, но и этого достаточно, чтобы судно с малым балластом сильно качалось вокруг своего метацентра. Из-за качки обмякшие паруса били по более тугому такелажу, изнашиваясь за полчаса больше, чем за полдня хода с наполненным «пузом». А так как у меня был всего один грот, я подумал, что его стоит поберечь. Ветра не предвиделось, и я убрал грот и передний парус.
Вечер вторника, 14 июня, выдался чудесный, тёплый и солнечный. Я находился в девяноста милях к юго-западу от Ашента, несколько в стороне от пароходных маршрутов, в трёх днях пути от Плимута. Главная радиостанция вышла из строя, однако у меня ещё оставался пеленгатор, работающий на сухих батареях. И вот уже Би-Би-Си изо всех сил старается развеять моё уныние. Моё уныние? В самом деле, что это я такой мрачный? Возможно, весёлые трели приёмника звучали не совсем уместно среди пустынного океана; во всяком случае, они совсем не отвечали моему настроению. Постой, ведь я с самой пятницы ещё ни разу не улыбался. Это я-то, бравый моряк, которому всякое плавание, что бы оно ни сулило, должно быть в радость.
До какой степени можно себя жалеть?
Я послушно изобразил улыбку. Пора заняться своим моральным состоянием.
Я спустился вниз, разжёг примус, достал двухгаллонную канистру с пресной водой, налил в кастрюлю три пинты и поставил на огонь, потом закупорил и хорошенько проверил канистру, прежде чем возвращать её на место в трюм. Всего на борту было тридцать галлонов воды в
Немножко воды на дно ведра. Да, не забудьте взять правильное ведро. Теперь намыливайтесь. Это не так-то просто, если у вас полная голова волос и окладистая борода, слипшиеся от соли. Может оказаться, что воды в ведре не хватило, чтобы как следует намылить ваши просоленные кудри. Выплёскивайте солёные помои и начинайте сначала, взяв ещё немного пресной воды. Есть пена? Отлично, выливайте из ведра то, что осталось (если что-нибудь осталось), потом засуньте в него голову и слейте на неё тёплую чистую воду из кастрюли. Голова всё ещё мыльная? Извлеките её из ведра. Верните его содержимое в кастрюлю. Суйте голову обратно, сливайте ещё раз. И так, пока не останетесь довольны результатом. Тому, кто привык окунаться до подбородка в обжигающую ванну, а потом долго стоять под освежающим душем, «баня» яхтсмена может показаться проявлением чистоплюйства. На самом деле это первейший способ поднять дух. Лишь тот, кто испытал блаженное чувство очищения от всякой скверны, может по достоинству его оценить. Вы умылись только до плеч? Вот беда. Протрите остальное влажным полотенцем и запишите, что к следующему разу надо приберечь побольше воды.
Чувствуя себя гораздо бодрее и намного свежее, я надел сухую чистую одежду. Как раз начало темнеть, и мы с моим фолькботом очутились будто в самом сердце гладкого океана, в точке, равноотстоящей от всех пунктов. Радио действовало на нервы, поэтому я выключил его, после чего открыл банку пива и сделал бутерброды с датским сыром. Тёплый воздух позволял сидеть в кокпите, да и качка явно поумерилась. По-прежнему не было ветра, но я знал, что он будет. Не менее желателен какой-нибудь корабль. Всё равно какой, даже старая посудина годится, лишь бы согласились передать радиограмму моей жене и родным. Впервые у меня появился досуг, чтобы серьёзно подумать о доме. Я и прежде не раз вспоминал жену и детей; теперь время позволяло поразмыслить над тем, что они значат для меня и что я — для них.
— Какого чёрта-дьявола я тут делаю?
Опять этот проклятый вопрос. Позволяет ли мой морской стаж сформулировать честный ответ? Пожалуй, нет. Глядя на восток над гаснущим морем, я понимал, что причиняю тревогу своим родным. Ещё одна банка пива, и моя совесть угомонилась. Я продолжал думать о доме, но теперь уже с предельно эгоистичной точки зрения моряка-одиночки. С чувством лёгкой жалости к себе я стоял в кокпите и высматривал суда. Ясная, тихая ночь, и ни одного огня в поле зрения. Самое время забраться в мешок. Я зарядил, зажёг и вывесил своё «пароходное пугало», потом спустился вниз, влез в спальный мешок и быстро погрузился в покаянный, если так можно выразиться, сон.
В среду утром, в тёмные предрассветные часы, когда я уже успел основательно отдохнуть, робкий ветерок дохнул мне холодом в глаза и прогнал сон. Лёжа на койке, я смотрел в открытый люк и гадал, вырастет ли из этого ветерка что-нибудь путное или он просто дразнит. Был только один способ выяснить этот вопрос. Марш на палубу и осмотреться мутными глазами, из которых ветер, хоть и тёплый, выдавил слезу. С юга дует, из солнечной Испании, оттого и тёплый. Не тратя времени на одевание, я, как был, вскарабкался на рубку и, подняв грот и стаксель, живо заставил ветер трудиться. Обратно в кокпит, поколдовать со шкотами и флюгером автоматического рулевого устройства. Тщательно осмотреть горизонт. Путь свободен. Скорей в ещё не успевший остыть спальный мешок. Взбивая подушку, я чувствовал себя победителем. Наконец-то я начинаю идти в ногу с яхтой. Пора уже. «Эйра» плавно скользила по сморщенным рябью волнам. Не прошло и минуты, как её весёлое бульканье усыпило меня.