Курс русской истории (Лекции I—XXXII)
Шрифт:
Три разряда земель
Характер личного хозяина удела с державными правами выражался в отношениях князя к трём разрядам земель, из которых состояла его удельная вотчина. Это были земли дворцовые, чёрные и боярские; под последними разумеются вообще земли частных собственников, светских и церковных. Различие между этими разрядами происходило от чисто хозяйственной причины, от того, что к разным частям своей удельной собственности владелец прилагал различные приёмы хозяйственной эксплуатации. Дворцовые земли в княжеском поземельном хозяйстве похожи на то, чем была барская запашка в хозяйстве частного землевладельца: доходы с них натурой шли непосредственно на содержание княжеского дворца. Эти земли эксплуатировались обязательным трудом несвободных людей князя, дворовых холопов, посаженных на пашню, страдников, или отдавались в пользование вольным людям, крестьянам, с обязательством ставить на дворец известное количество хлеба, сена, рыбы, подвод и т.п. Первоначальной и отличительной чертой этого разряда земель было издолье, натуральная работа на князя, поставка на дворец за пользование дворцовой землёй. Чёрные земли сдавались в аренду или на оброк отдельным крестьянам или целым крестьянским обществам, иногда людям и других классов, как это делали и частные землевладельцы; они, собственно, и назывались оброчными. Сложнее кажутся отношения князя к третьему разряду земель в уделе. Весь удел был наследственной собственностью его князя; но последний разделял действительное владение им с другими частными вотчинниками. В каждом значительном уделе бывало так, что первый князь, на нём садившийся, уже заставал в нём частных землевладельцев, светских или церковных, которые водворились здесь прежде, чем край стал особым княжеством. Потом первый князь или его преемники сами уступали другие земли в своём уделе в вотчину лицам и церковным учреждениям, которые были им нужны для службы или молитвы. Таким образом в вотчине великого князя
Отсутствие феодального момента
Возникали отношения, напоминающие феодальные порядки Западной Европы. Но это — явления не сходные, а только параллельные. В отношениях бояр и вольных слуг к удельному князю многого недоставало для такого сходства, недоставало, между прочим, двух основных феодальных особенностей: 1) соединения служебных отношений с поземельными и 2) наследственности тех и других. В уделах поземельные отношения вольных слуг строго отделялись от служебных. Эта раздельность настойчиво проводится в княжеских договорах XIV в. Бояре и вольные слуги свободно переходили от одного князя на службу к другому; служа в одном уделе, могли иметь вотчины в другом; перемена места службы не касалась вотчинных прав, приобретённых в покинутом уделе; служа по договору где хотел, вольный слуга «судом и данью тянул по земле и по воде», отбывал поземельные повинности по месту землевладения; князья обязывались чужих слуг, владевших землёй в их уделах, блюсти как своих. Все эти отношения сводились к одному общему условию княжеских договоров: «…а бояром и слугам межи нас вольным воля». Феодальный момент можно заметить разве только в юридическом значении самого удельного князя, соединявшего в своём лице государя и верховного собственника земли. Этим он похож на сеньора, но его бояре и слуги вольные совсем не вассалы.
Разница процессов
Феодализм, говоря схематически, строился с двух концов, двумя встречными процессами: с одной стороны, областные правители, пользуясь слабостью центральной власти, осваивали управляемые области и становились их державными наследственными собственниками; с другой — крупные собственники, аллодиальные землевладельцы, став посредством коммендации королевскими вассалами и пользуясь той же слабостью, приобретали или присвояли себе правительственную власть в качестве наследственных уполномоченных короля. Оба процесса, дробя государственную власть географически, локализуя её, разбивали государство на крупные сеньории, в которых державные прерогативы сливались с правами земельной собственности. Эти сеньории на тех же основаниях распадались на крупные баронии со второстепенными вассалами, обязанными наследственной присяжной службой своему барону, и вся эта военно-землевладельческая иерархия держалась на неподвижной почве сельского населения вилланов, крепких земле или наследственно на ней обсидевшихся. У нас дела шли несколько иным ходом. Изменчивые временные княжения Киевской Руси сменились верхневолжскими суздальскими уделами, наследственными княжествами, которые под верховной властью далёкого нижневолжского хана стали в XIV в. независимы от местных великих князей. Значительный удельный князь правил своим уделом посредством бояр и вольных слуг, которым он раздавал в кормление, во временное доходное управление, города с округами, сельские волости, отдельные сёла и доходные хозяйственные статьи с правительственными полномочиями, правами судебными и финансовыми. Некоторые бояре и слуги, сверх того, имели вотчины в уделе, на которые удельный князь иногда предоставлял вотчинникам известные льготы, иммунитеты, в виде освобождения от некоторых повинностей или в виде некоторых прав, судебных и финансовых. Но округа кормленщиков никогда не становились их земельною собственностью, а державные права, пожалованные привилегированным вотчинникам, никогда не присвоялись им наследственно. Таким образом, ни из кормлений, ни из боярских вотчин не выработалось бароний. В истории Московского княжества мы увидим, что в XV в. некоторые великие князья стремились поставить своих удельных в отношения как будто вассальной зависимости, но это стремление было не признаком феодального дробления власти, а предвестником и средством государственного её сосредоточения. В удельном порядке можно найти немало черт, сходных с феодальными отношениями, юридическими и экономическими, но, имея под собою иную социальную почву, подвижное сельское население, эти сходные отношения образуют иные сочетания и являются моментами совсем различных процессов. Признаки сходства ещё не говорят о тождестве порядков, и сходные элементы, особенно в начале процесса, неодинаково комбинируясь, образуют в окончательном складе совсем различные общественные формации. Научный интерес представляют не эти элементы, а условия их различных образований. При образовании феодализма видим нечто похожее и на наши кормления и на вотчинные льготы, но у нас и те и другие не складывались, как там, в устойчивые общие нормы, оставаясь более или менее случайными и временными пожалованиями личного характера. На Западе свободный человек, обеспечивая свою свободу, ограждал себя, как замковой стеной, цепью постоянных, наследственных отношений, становился средоточием низших местных общественных сил, создавал вокруг себя тесный мир, им руководимый и его поддерживающий. Вольный слуга удельных веков, не находя в подвижном местном обществе элементов для такого прочного окружения, искал опоры для своей вольности в личном договоре на время, в праве всегда разорвать его и уйти на сторону, отъехать на службу в другой удел, где у него не было упроченных давностью связей.
Служилый класс становится землевладельческим
Изложенное историческое сопоставление поможет нам представить себе, какой вид приняло общество в рамках удельного порядка. Здесь прежде всего останавливают на себе внимание бояре и слуги вольные, дружина князя. Среди удельного общества XIV в. этот высший класс является в значительной степени социальным и политическим анахронизмом. В его общественном положении находим черты, которые совсем не шли к удельному порядку, к общему направлению удельной жизни. Строгое разграничение служебных и поземельных отношений вольных слуг, какое проводят договорные грамоты князей XIV и XV вв., мало согласовалось с естественным стремлением удельного княжеского хозяйства соединить личную службу вольных слуг с землевладением в уделе, закрепить первую последним и тем обеспечить удовлетворение важной и дорогой потребности княжеского хозяйства, нужды в ратных людях. Возможность для вольного слуги соединять службу в одном княжестве с. землевладением в другом противоречила стремлению удельных князей возможно более замкнуться, обособиться друг от друга политически. С этой стороны бояре и вольные слуги заметно выделялись из состава удельного гражданского общества. Положение остальных классов в уделе определялось более всего поземельными отношениями к князю, вотчиннику удела. Хотя землевладение теперь всё более становилось и для бояр основой общественного положения, однако они одни продолжали поддерживать чисто личные отношения к князю, вытекавшие из служебного договора с ним и сложившиеся ещё в то время, когда не на землевладении основывалось общественное значение этого класса. Такие особенности в положении служилых людей не могли создаться из удельного порядка XIII—XIV вв.: они, очевидно, были остатками прежнего времени, когда ни князья, ни их дружины не были прочно связаны с местными областными мирами; они не шли к Верхневолжской Руси, с каждым поколением подвергавшейся всё большему удельному дроблению. Самое право выбирать место службы, признаваемое в договорных грамотах князей за боярами и вольными слугами и бывшее одной из политических форм, в которых выражалось земское единство Киевской Руси, теперь стало несвоевременным: этот класс и на севере по-прежнему оставался ходячим представителем политического порядка, уже разрушенного, продолжал служить соединительной нитью между частями земли, которые уже не составляли целого. Церковное поучение XIV в. выражает взгляд своего времени, уговаривая бояр служить верно своим князьям, не переходить из удела в удел, считая такой переход изменой наперекор продолжавшемуся обычаю. В тех же договорных княжеских грамотах, которые признают за боярами и слугами вольными право служить не в том княжестве, где у них земли, встречаем совсем иное условие, которое лучше выражало собою удельную действительность, расходившуюся с унаследованным от прежнего времени обычаем: это условие затрудняло для князей и их бояр приобретение земли в чужих уделах и запрещало им держать там закладней и оброчников, т.е. запрещало обывателям уезда входить в личную или имущественную зависимость от чужого князя или боярина. С другой стороны, жизнь при северных княжеских дворах XIV в. наполнялась далеко не теми явлениями, какие господствовали при дворах прежних южных князей и на которых воспитывался боевой дух тогдашних дружин. Теперь ход дел давал дружине мало случаев искать себе чести, а князю славы. Княжеские усобицы удельного времени были не меньше прежнего тяжелы для мирного населения, но не имели уже прежнего боевого характера: в них было больше варварства, чем воинственности. И внешняя оборона земли не давала прежней пищи боевому духу дружин: из-за литовской границы до второй половины XIV в. не было энергического наступления на восток, а ордынское иго надолго сняло с князей и их служилых людей необходимость оборонять юго-восточную окраину, служившую для южных князей XII в. главным питомником воинственных слуг, и даже после Куликовского побоища в эту сторону шло из Руси больше денег, чем ратных людей. Но сила действительных условий перемогала запоздалые понятия и привычки. Мы уже знаем, что в XII в. служилые люди получали от князей денежное жалованье — знак, что внешняя торговля накопляла в руках князей обильные оборотные средства. В области Верхней Волги с XIII в. этот источник оскудевал и натуральное хозяйство начинало опять господствовать. В XIV в. при тамошних княжеских дворах главным способом вознаграждения служилых людей были «кормление и довод», занятие доходных судебно-административных должностей по центральному и областному управлению. Изучая устройство Московского княжества в те века, мы увидим, как сложно было это управление и какому значительному числу людей давало оно хлебное занятие. Но и кормления не были достаточно надёжным источником, разделяли тогдашнее общее колебание политических и экономических отношений. В то время быстро изменялись княжеские состояния, и, за немногими исключениями, изменялись к худшему: одни удельные хозяйства едва заводились, другие уже разрушались, и ни одно не стояло на прочном основании; никакой источник княжеского дохода не казался надёжным. Эта изменчивость общественных положений заставляла служилых людей искать обеспечения в экономическом источнике, который был надёжнее других, хотя вместе с другими испытывал действие неустроенности общественного порядка, в землевладении: оно, по крайней мере, ставило положение боярина в меньшую зависимость от хозяйственных случайностей и капризов князя, нежели денежное жалованье и административное кормление. Так служилый класс на севере усвоял себе интерес, господствовавший в удельной жизни, стремление стать сельскими хозяевами, приобретать земельную собственность, населять и расчищать пустоши, а для успеха в этом деле работить и кабалить людей, заводить на своих землях посёлки земледельческих рабов-страдников, выпрашивать землевладельческие льготы и ими приманивать на землю вольных крестьян. И в Киевской Руси прежнего времени были в дружине люди, владевшие землёй; там сложился и первоначальный юридический тип боярина-землевладельца, основные черты которого долго жили на Руси и оказали сильное действие на развитие и характер позднейшего крепостного права. Но вероятно, боярское землевладение там не достигло значительных размеров или закрывалось другими интересами дружины, так что не производило заметного действия на её политическую роль. Теперь оно получило важное политическое значение в судьбе служилого класса и с течением времени изменило его положение и при дворе князя, и в местном обществе.
Слабость капитала
И остальное общество Верхневолжской Руси во многом было непохоже на прежнее днепровское. Во-первых, это общество беднее прежнего, южнорусского. Капитал, который создан был и поддерживался живой и давней заграничной торговлей киевского юга, на суздальском севере в те века является столь незначительным, что перестаёт оказывать заметное действие на хозяйственную и политическую жизнь народа. Соразмерно с этим уменьшилось и то количество народного труда, которое вызывалось движением этого капитала и сообщало такое промышленное оживление городам Днепра и его притоков. Это сокращение хозяйственных оборотов, как мы видели, обнаруживалось в постепенном вздорожании денег. Земледельческое хозяйство с его отраслями, сельскими промыслами теперь оставалось если не совершенно одинокой, то более прежнего господствующей экономической силой страны; но очень долго это было подвижное, полукочевое хозяйство на нови, переходившее с одного едва насиженного места на другое, нетронутое, и ряд поколений должен был подсекать и жечь лес, работать сохой и возить навоз, чтобы создать на верхневолжском суглинке пригодную почву для прочного, оседлого земледелия. В связи с этой переменой можно, кажется, объяснить уже отмеченное мною при разборе Русской Правды явление, которое представляется неожиданным. В денежной Киевской Руси капитал был очень дорог: при долголетнем займе закон Мономаха допускал рост 40%, а на деле заимодавцы взимали гораздо больше. В удельные века церковная проповедь учила брать «легко» — по 12% или по 14%. Можно думать, что такая дешевизна денежного капитала была следствием сильного падения спроса на него, когда возобладало натуральное хозяйство.
Слабость городского класса
Вместе с тем из строя общественных сил на севере выбыл класс, преимущественно работавший торговым капиталом, — тот класс, который состоял из промышленных обывателей больших волостных городов прежнего времени. В Суздальской Руси ему не посчастливилось с той самой поры, как сюда стала заметно отливать русская жизнь с днепровского юго-запада. Старые волостные города здешнего края. Ростов и Суздаль, после политического поражения, какое потерпели они в борьбе с «новыми» и «малыми» людьми, т.е. с пришлым и низшим населением заокского Залесья, тотчас по смерти Андрея Боголюбского, потом не поднимались и экономически; из новых городов долго ни один не заступал их места в хозяйственной жизни страны и ни один никогда не заступил его в жизни политической, не сделался самобытным земским средоточием и руководителем местного областного мира, потому что ни в одном обыватели не сходились на вече, как на думу, и в силу старшинства своего города не постановляли решений, обязательных для младших приписных городов области. Это служит ясным знаком того, что в Суздальской Руси ХШ и XIV вв. иссякли источники, из которых прежде старший волостной город почерпал свою экономическую и политическую силу. Вместе с выходом областного города из строя активных сил общества исчез из оборота общественной жизни и тот ряд интересов, который прежде создавался отношениями обывателей волостного города к другим общественным силам. Итак, с XIII в. общество северо-восточной Суздальской Руси, слагавшееся под влиянием колонизации, стало беднее и проще по составу.
Одичание князей
Наконец, политическому значению удельного князя соответствовал и уровень его гражданского развития. Несовершенный общественный порядок успешнее направляет нравы и чувства в своём духе, чем совершенствуется сам при их подъёме. Личный интерес и личный договор, основы удельного порядка, могли быть плохими воспитателями в этом отношении. Удельный порядок был причиной упадка земского сознания и нравственно-гражданского чувства в князьях, как и в обществе, гасил мысль о единстве и цельности Русской земли, об общем народном благе. Из пошехонского или ухтомского миросозерцания разве легко было подняться до мысли о Русской земле Владимира Святого и Ярослава Старого! Самое это слово Русская земля довольно редко появляется на страницах летописи удельных веков. Политическое дробление неизбежно вело к измельчанию политического сознания, к охлаждению земского чувства. Сидя по своим удельным гнёздам и вылетая из них только на добычу, с каждым поколением беднея и дичая в одиночестве, эти князья постепенно отвыкали от помыслов, поднимавшихся выше заботы о птенцахю. При тяжёлых внешних условиях княжеского владения и при владельческом одиночестве князей каждый из них всё более привыкал действовать по инстинкту самосохранения. Удельные князья северной Руси гораздо менее воинственны сравнительно со своими южнорусскими предками, но по своим общественным понятиям и образу действий они в большинстве более варвары, чем те. Такие свойства делают для нас понятными увещания, с какими обращались к удельным князьям тогдашние летописцы, уговаривая их не пленяться суетной славой сего света, не отнимать чужого, не лукавствовать друг с другом, не обижать младших родичей.
Формула
Таковы были главные следствия удельного порядка. Их можно свести в такую краткую формулу: под действием удельного порядка северная Русь политически дробилась всё мельче, теряя и прежние слабые связи политического единства; вследствие этого дробления князья всё более беднели; беднея, замыкались в своих вотчинах, отчуждались друг от друга; отчуждаясь, превращались по своим понятиям и интересам в частных сельских хозяев, теряли значение блюстителей общего блага, а с этой потерей падало в них и земское сознание. Все эти последствия имели важное значение в дальнейшей политической истории северной Руси: они подготовляли благоприятные условия для её политического объединения. Когда из среды обедневших и измельчавших удельных князей поднялся один сильный владелец, он, во-первых, не встретил со стороны удельных соседей дружного отпора своим объединительным стремлениям, боролся с ними один на один, пользуясь их взаимным отчуждением, непривычкой действовать сообща; во-вторых, этот князь-объединитель встретил и в местных удельных обществах полное равнодушие к своим измельчавшим и одичавшим властителям, с которыми они были связаны столь слабыми нитями, и, убирая их одного за другим, не вызывал в этих обществах дружного восстания в пользу удельных князей. Всем этим определяется значение удельного порядка в нашей политической истории: он своими последствиями облегчил собственное разрушение. Старая Киевская Русь не устроила прочного политического единства, но завязала прочные связи единства земского. В удельной Руси эти связи окрепли; перемешанные колонизацией местные особенности слились в плотное великорусское племя; зато окончательно разрушилось политическое единство. Но удельный порядок, разрушивший это единство, по характеру своему гораздо менее способен был защищать сам себя, чем предшествовавший ему порядок очередной, и его легче было разрушить, чтобы на развалинах его восстановить единство государственное. Поэтому удельный порядок стал переходной политической формой, посредством которой Русская земля от единства национального перешла к единству политическому. История этого перехода есть история одного из удельных княжеств — Московского. К изучению судьбы этого княжества мы теперь и обращаемся.
ЛЕКЦИЯ XXI
Москва начинает собирать удельную Русь. Первые известия о городе Москве. Первоначальное пространство московского Кремля. Экономические выгоды географического положения города Москвы. Город Москва — узловой пункт разносторонних путей. Следы ранней населенности Московского края. Москва — этнографический центр Великороссии. Река Москва — транзитный путь. Политические следствия географического положения города Москвы. Москва — младший удел. Влияние этого на внешние отношения и внутреннюю деятельность московских князей. Политические и национальные успехи московских князей до половины XV в. I. Расширение территории княжества. II. Приобретение великокняжеского стола. III. Следствия этого успеха: приостановка татарских нашествий; московский союз князей. IV. Перенесение митрополичьей кафедры в Москву; значение этой перемены для московских князей. Выводы.
Москва собирает удельную Русь
Нам предстоит изучить второй процесс, совершавшийся на Верхневолжской Руси в удельные века. Первый процесс, нами уже рассмотренный, дробил эту Русь на княжеские вотчины в потомстве Всеволода III. Одной ветви этого потомства пришлось начать обратное дело — собирать эти дробившиеся части в нечто целое. Москва стала центром образовавшегося этим путем государства.
Первые известия о городе Москве