Курсант: Назад в СССР 11
Шрифт:
На это отвечать уже никто не стал.
— Ну и что? — пожал плечами шеф, возвращаясь к главной теме. — Я тоже в свое время кучу аналитических справок, отчетов и других докладов от имени генерала написал. Проекты приказов готовил от имени своего начальника. Про «Тихий дон» тоже судачили, что не Шолохова труд, мол, не мог молодой автор такой шедевр наваять. Нам-то что это дает?
— Пока ничего, — ответил я. — А вот этот «доброжелатель» явно ненавидит Светлицкого. Пытается его очернить, хоть и культурно, конечно. Найти бы его… Уверен, что он бы многое нам поведал о мэтре. Этим
— Как же мы его найдем? — вмешался Федя, предчувствуя, что очередное глобальное задание свалят на его молодые плечи.
— По психологическому портрету и методом оперативного поиска, — развел руками Горохов и повернулся к нашему психологу. — Светлана Валерьевна, что скажешь об авторе этой писульки? Каким тебе он видится? Поделись мнением…
Света уже успела два раза прочитать анонимку и, держа в руках блокнот, делала сейчас там какие-то пометки. Услышав просьбу шефа, оторвалась и задумчиво проговорила:
— Видно, что автор текста разбирается в композиции и построении крупной прозы, умело оперирует терминами, соответственно, он сам либо писатель, либо литературный критик, либо какой-то журналист, ведущий литературную рубрику.
— А критик — это кто? — хмыкнул Федя.
— Профессиональный аналитик, который ищет слабые и сильные стороны произведения и делает его разбор, — ответила Света, как по словарю.
— А-а! Понял! Он сам писать не умеет, а рассуждать может. Неплохо устроился!
— Точно. Ведь говорят же, что именно из неудавшихся писателей, поэтов и прочих актеров вырастают литературные и театральные критики, — подтвердил Горохов, а Света продолжила.
— В письме прослеживаются эмоции негативного отношения к Светлицкому, носящие характер личной неприязни. Вероятно, они близко знакомы. Похоже, что замешаны личные мотивы вражды — или соперничества. Я могу предположить, что это написал тот самый человек, который и помогал Светлицкому писать романы, но остался по каким-то причинам в тени. Если, конечно, подтвердится факт, что Всеволод Харитонович использовал помощника. Нужно проверить писателей и критиков именно из близкого окружения Светлицкого. Возможно, теперь они вовсе не друзья, а даже враги.
— Отлично! — следователь довольно крякнул. — Критиков в этом городе немного, вряд ли они вообще есть, а вот прозаиков — этих надо проверить.
— Я бы проверила еще и поэтов, — заметила Света. — Многие писатели начинали как поэты, возможно, и наш тоже пробовал помогать мэтру, дабы опыта набраться, чтобы тот ввел его в мир большой прозы. А потом Светлицкий понял, что новичок сильнее его пишет, и не выполнил своих обещаний. Вот он и обиделся.
На самом деле, такую ситуацию ведь вполне можно было себе представить. В который уже раз я с немым уважением посмотрел на Свету.
— Они сошлись. Волна и камень, — шеф задумчиво выдал фразу из «Евгения Онегина». — Интересная версия, Светлана Валерьевна, спасибо…
Следователь обвел нас взглядом и остановился на Погодине:
— Федор! Проверь всех писак, с кем выпивал и водил дружбу Светлицкий. Узнай, кто его в последнее время не любит и почему. Может, этот наш анонимщик и есть неуловимый
— Записал, — кивнул Погодин.
— И еще… Нужно все-таки проверить пишущую машинку нашего мэтра. Сличить текст в письме от Литератора с экспериментальными образцами. Неофициально пока, негласно…
Погодин только руками взмахнул, будто лететь куда собрался — но точно не в теплые благодатные края.
— Как же я это сделаю? — взмолился Федя.
— Да это я не тебе, — отмахнулся Горохов, — это я Андрею Григорьевичу поручу.
Я в ответ кивнул, а мысленно уже прикидывал, как бы мне проникнуть в кабинет Всеволода Харитоновича и набить на его машинке экспериментальный текст. Задачка совсем непростая, мыслей пока нет, но что-нибудь придумаю.
Вечером того же дня я отправился на склады горпромторга Литейска. Анатолий Игнатович Рубилин был на своем рабочем месте — отпускал груженый ГАЗик с каким-то барахлом в очередной магазин города. Подписывал бумажки, воровато озираясь по сторонам.
Судя по всему, не все чисто у Анатоля. Оно и понятно, при нарастающем дефиците — махинации в сфере торговли процветали уже не только на складах и в магазинах, но и на советских рынках, где ушлые оптовики отжимали у частников продукцию по сходной цене. Торговать «своим» в СССР разрешено. Вот только это «свое» зачастую, проходя через администрацию рынка и приближенных к ней лиц, неожиданно поднималось в цене. Правонарушений в Союзе по линии БХСС выявлялось много, но вот верхушка почти всегда оставалась нетронута. Уголовные дела данной направленности росли, как грибы после дождя. Чтобы разгрузить следователей, первую часть статьи 154 УК РСФСР чуть ли не только что, с весны этого года отдали в ведение дознания — теперь уголовные дела по спекуляции вели и направляли в суд не следователи, а оперуполномоченные БХСС, которым пока не хватало навыка в подобной деятельности.
Я вышел из машины и велел водителю ждать наготове. Сашок лениво кивнул, высматривая через опущенное стекло стайку молоденьких кладовщиц в сатиновых халатах.
Девушки задорно смеялись о чем-то своем, а Санька приглаживал усики, улыбался им, порываясь выйти из машины, но не осмелился меня ослушаться.
Я прошлепал к нужному складу и вырос за спиной деляги:
— Здравствуйте, Анатолий Игнатович.
Тот вздрогнул и чуть не выронил ручку, а мне почему-то вспомнилась фраза из рекламы девяностых: «Заплати налоги и живи спокойно».
— А, это вы, Андрей Петрович, — парень выдохнул, но по бегающим желвакам было видно, что булки он не расслабил. Правильно делает, не просто же так я тут появился…
Я подождал, когда пузатый водитель с черными от мазута пальцами залезет в кабину ГАЗика и тронется, обдав нас сизым выхлопом.
— Дело у меня, Анатоль, — многозначительно выдал я.
— Дело? — завсклада сглотнул.
— Да ты не ссы, не уголовное. Пока во всяком случае.
— Давайте пройдем в помещение, — Толя продолжал профессионально озираться, будто ждал подвоха с моей стороны.