Курсант: Назад в СССР 11
Шрифт:
— Вы снова не поверите, но я и этого не знаю…
— Как так? — я откинулся на спинку кресла, чтобы было удобнее следить за выражением лица Светлицкого. — И вы среди ночи пошли встречаться бог знает с кем, не зная зачем? Не за свежим же сюжетом?
— Понимаете, я уже с таким раньше сталкивался… Не так давно, когда проходил службу в рядах советской милиции. Мне частенько так передавали информацию некие доброжелатели, которые таким вот способом сдавали своих коллег и недругов. Сообщали мне про их темные делишки, связанные с хищением соцсобственности. Это своего рода анонимка, только «нарочным». Так надежнее…
— Ну вы же сейчас не служите, какая, черт побери, информация по старой памяти?
— Не все мои старые информаторы знают, что я на пенсии. Бывает, что обращаются.
— Как это? — я почесал затылок. — Они не знают местную, да и не только местную знаменитость? Светило современной советской литературы — писателя Светлицкого?
Этот пассаж ему явно понравился, но от сути пострадавший все-таки старался не отвлекаться:
— Представьте себе, нет. Криминальный мир, как правило, книжек не читает и очень далек от литературы и творчества. И потом, вы же, наверняка, знаете, что Светлицкий — это моя новая фамилия, которую я ношу не так давно.
Я лишь молча кивнул, чтобы не прерывать опрашиваемого на интересном месте, а он продолжил:
— Признаться, я до последнего думал, что встречу одного из своих старых знакомых, который захотел, допустим, утопить своего директора. Профессиональный милицейский интерес у меня не угас. Даже сейчас я не чувствую, что в отставке. Будто продолжаю тянуть лямку. Неужели это так уж странно — вот, например, для вас? Впрочем, вы не смогли бы, конечно, представить себе, каково быть, скажем прямо, пожилым, пожившим человеком… Слишком много лет я отдал милиции, чтобы вот так просто все вычеркнуть и забыть. Ну, это все лирика, Андрей Григорьевич, я вам просто хочу обосновать свои мотивы, чтобы вы поняли. Почему я пошел на эту, бесспорно, сомнительную встречу. И потом, сработал еще и новый профессиональный интерес, как писателя, то есть. И тут вы, в вобщем-то, угадали. Так получилось, что романы я пишу, зачастую, опираясь исключительно на собственный опыт, на прожитые годы и свой внутренний мир. А сейчас, когда я сижу дома и работаю над очередной книгой, мое познание мира резко вдруг ограничилось четырьмя стенами. Поэтому все новое меня и притягивает. Любое событие, любая встреча. Это же пища для творчества! А я писатель не любовных романов, как вы помните. И тут сам снова попал в детектив… Вот и пошел к телефонной будке в столь поздний час — как это вы сказали, за сюжетом. Что ж, можно и так сказать.
Светлицкий довольно театрально махнул рукой.
— А почему снова?
— Не понял? — свел брови вместе писатель.
— Вы сказали, что снова «попали в детектив».
— А! Это я опять про свою старую работу, — улыбнулся Светлицкий. — Так вот… я пришел на встречу, взял сверток, ну а дальше вы все знаете. Вот только один момент. Ведь вы там не случайно появились, Андрей Григорьевич. Получается, что вы за мной наблюдали. Спасибо, конечно, что помогли предотвратить покушение на мою жизнь, а теперь позвольте спросить, зачем вы за мной следили?
Он посмотрел на меня так странно, нарочито ровно. Невольно я подхватил его тон и проговорил:
— Вы ошибаетесь, я просто проходил мимо.
— Не верю я в такие совпадения, — теперь уже прищурился Светлицкий, выдав
Вот блин… Тертый калач, не проведешь.
— Давайте не будем отвлекаться от сути разговора, — настойчиво оборвал его я. — Вам знакомо имя Ибрагимов Павел Русланович?
— Это тот, кто на меня напал? Нет. И сверток был лишь приманкой. Пустышкой.
— Но вы же понимаете, что кто-то знал наверняка, что вы клюнете на это, и явно не Ибрагимов это придумал.
— Да, судя по синеве тюремных наколок на его пальцах, он из ранее судимых. Скорее всего, обычный уголовник. Пешка. Не его уровень — проворачивать такие схемы, очевидно, его кто-то подослал. И кстати, Андрей Григорьевич, вряд ли Ибрагимов и есть тот самый маньяк, которого вы ищете.
— Какой маньяк? — продолжал я валять ваньку. — Мы расследуем резонансное одноэпизодное дело — убийство директора швейной фабрики товарища Парамонова.
— Я не вчера родился, Андрей Григорьевич, — теперь Светлицкий будто пытался меня сам допрашивать, я не стал его прерывать, чтобы понять, что и насколько глубоко ему известно в этом щекотливом вопросе. — Вы думаете, я не знаю, что в городе орудует серийный убийца?
О-па…. Разговор наш принимал интересный оборот.
— Официально преступления не признаны серийными, дела не объединены, — сухо проговорил я.
— Да, но это лишь вопрос времени, ведь так? Повешен Парамонов, все обставлено как суицид. Убита балерина Завьялова. Она найдена с колото-резаным повреждением. Убита заведующая овощебазой товарищ Коровина — ей проломили голову на собственном юбилее. Все они — люди очень уважаемые в городе.
— Но почерк убийств разный, — продолжал отрицать я, прощупывая почву дальше.
— Вы не могли не заметить, что убийства обставлены как сцены из моих романов, Андрей Григорьевич. Вы слишком умный и проницательный, чтобы этого не заметить. Да и у нас с вами уже однажды вышел такой разговор — вы же не думаете, что я это забыл? Я не мог такого забыть. Поэтому вы и следили за мной — я для вас подозреваемый. Но сами подумайте… Зачем мне так себя подставлять? Ведь ясно же, что кто-то хочет просто свалить все на меня. Убийца инсценирует преступления из моих произведений, чтобы подумали на автора. Логично?..
— Мы отрабатываем разные версии, — уклончиво ответил я и тут же в лоб спросил: — А вы знали гражданку Приходько Елену Петровну?
— Нет, — не задумываясь, ответил писатель. — А кто это?
— Как вы считаете, — я не стал отвечать на вопрос, а задал новый, — кто может так вас подставлять? У вас есть враги?
— Даже не могу предположить, кто и зачем… И врагов у меня нет, а которые есть, они еще не вышли на свободу.
— У вас ни с кем не было значимых конфликтов в последнее время? — покачал я головой.
— Я человек мирный, — улыбнулся Светлицкий. — Теперь мирный…
— Постойте, — я наморщил лоб, почесал бровь, изображая мыслительный процесс, будто что-то припоминая. — А там, на встрече с читателями? Был какой-то неугомонный оппонент, который высказал вам свое литературное «фи». Как его фамилия?
Данные того недовольного коренастого писателя-историка я, конечно же, помнил.
— Это был Ковригин, — с честными глазами выдал Светлицкий. — Мой бывший коллега по перу, но сейчас его карьера совсем не на подъеме.