Курсант. На Берлин
Шрифт:
— Но… Где я вам такое…
— Послушайте, милейший. — Перебил я Олава. — Вы же видели, кто привел меня в вашу чудную гостиницу. Как думаете, сильно ли расстроится господин Риекки, если я пожалуюсь ему на плохое обслуживание? Вы хотели, видимо, спросить, где вам взять новые вещи? Придумайте. А стоимость запишите на счет господина Риекки. Уверен, он у него здесь открыт. И не забивайте мне голову подобной ерундой. Идите уже.
Я взмахнул рукой, указав администратору на дверь.
Олав тяжело вздохнул. Смотрел он так, будто в этот момент очень
— Хорошо, господин Витцке, все будет.
Финн попятился назад, собираясь выйти из номера.
— Ах, да! Вот еще что… — Остановил я его. — Мне нужно денег. Ссудите, будьте добры. Собираюсь приятно провести этот вечер. Ну и тоже запишите на счет начальника сыскной полиции. Он точно не будет против.
Олав просто молча кивнул и исчез за дверью.
— Вот и хорошо… — Протянул я и направился к ванной комнате.
Дел не в проворот. Эско Риекки должен быть сильно во мне заинтересован. А ничто так не бодрит людей, как крепкая и здоровая конкуренция. Поэтому я намерен познакомиться с местной русской интеллигенцией, если говорить образно. А если конкретно, то с членами РОВС.
Финляндия, Хельсинки, март 1939 года
Эско Риекки всегда считал себя умным человеком. Пожалуй, даже мудрым. Именно поэтому он в любых обстоятельствах старался держать свои настоящие чувства и эмоции под контролем. Любые непозволительные всплески злости, агрессии или, не дай бог, расстройства — это верная помощь врагам, которые непременно воспользуются слабостью начальника сыскной полиции. А такого допускать никак нельзя, когда за спиной вся страна смотрит и надеется только на Эско.
Но вот сегодня, именно сегодня, господин Риекки вдруг почувствовал то, чего давненько в его жизни не бывало. Он почувствовал, как теряет контроль. Ему до ужаса, до зубовного скрежета хотелось взять что-нибудь потяжелее и со всей силы разбить об стену.
Виной всему был этот чертов коммунист. Если, конечно, Алексей Витцке вообще является коммунистом. Эско мог дать обе руки на отсечение и, возможно, даже ногу, что парень, которого он отправил в гостиницу, такой же приверженец учения Маркса, Энгельса и Ленина, как и сам Риекки. То есть — никакой.
От Алексея не просто веяло, от него бессовестным образом несло чем-то очень, очень знакомым. Чем-то далеким, но крайне раздражающим. И господин Риекки знал наверняка, настоящие коммунисты у него таких ощущений не вызывают. Они — идейные. Их вдохновляют совершенно нелепые, где-то даже опасные мысли, но в их присутствии Эско не испытывал и десятой доли того, что вызывал в нем этот русский парень.
И вроде бы логично. Судя по короткой информации, предварительно полученной от Витцке, он все эти годы просто вынашивал мысль о мести за гибель родителей, соответственно, притворялся. Конечно, истинным коммунистом он быть не может. Но дело не в этом. Точно не в этом.
Дело в том, что рядом с парнем, который в разы младше самого Эско, начальник сыскной полиции почему-то чувствовал себя… идиотом. Да. Вот именно так. А подобные чувства у него возникали лишь единожды. Когда по истечению обстоятельств ему пришлось близко познакомиться с некоторыми представителями РОВС. С их верхушкой. В частности, с Алексеем Петровичем Архангельским, потомственным дворянином.
Вот тот смотрел на господина Риекки, так же, как и Алексей. Свысока, уверенно, нагловато. Хотя внешне старался соблюдать приличия.
Но там еще понять можно. В восприятии Архангельского, по старой привычке, Финляндия, как и сам Эско, — это маленькая, крохотная, не особо достойная внимания, часть бывшей империи, с которой приходится сотрудничать исключительно в силу обстоятельств. Задворки, можно сказать.
Смех да и только. Главное — скитаются по Европе, как бедные родственники, а гонору не убавилось. Российской империи уже в помине нет, даже дураку понятно, вряд ли удастся ее возродить в прежнем виде, а они все носами крутят. Вот что-то подобное вызывал у начальника сыскной полиции грязный, чумазый парень, с вещевым мешком за плечами.
Вроде бы Алексей разговаривал вполне уважительно, но у господина Риекки за время их не сильно продолжительной беседы возникло ощущение, будто Витцке над ним форменным образом издевается. И даже, что совсем уж ни в какие ворота не лезет, насмехается. Но так умело он это делал, что подкопаться не подкопаешься.
Именно поэтому, если говорить откровенно, начальник сыскной полиции слишком быстро «свернул» их встречу в «охранке». Ему ужасно не понравилось чувствовать себя глупым. И даже возникло подозрение, что его наглейшим образом дурят.
Эско решил поступить следующим образом. Витцке от отправил в гостиницу, в лучший номер. Естественно, за этим номером очень пристально приглядывали. Он крайне удобно устроен для подобных мероприятий. Особенно, если знать, что одна из картин, украшающих стены в спальне, прикрывает слуховое окошко, ведущее в соседний номер.
В данный момент там остался надежный человек Эско, главная задача которого, внимательно слушать все, что делает или говорит русский. Можно было бы, конечно, поставить микрофоны, но времени нет. Это сыскная полиция непременно сделает, как только представится возможность. Кто же знал, что таинственный перебежчик окажется именно таким экземпляром.
Эско вообще изначально предполагал, что вся их беседа с потенциальным шпионом уложится не более, чем в час. Для этого достаточно спуститься в подвал и популярно пояснить парню, что у него есть лишь один правильный путь — говорить правду.
Однако, еще до того, как Витцке произнёс свою фамилию, только при одном взгляде на него, Эско понял, этого можно убить, но он ничего не скажет. Вот такая вот появилась у начальника сыскной полиции уверенность. Поэтому он и выбрал другую тактику, более хитрую.