Курсант. Назад в СССР 2
Шрифт:
– Найдем, – кивнул я.
– Вообще-то, – скривился Паутов, – я своего согласия не давал.
– Ну ты, что? Бенедиктыч! Товарищу не поможешь? – жалобно протянул участковый. – С меня рыбалка. Поехали в субботу на зорьку. Место одно знаю, там лещей руками ловить можно.
– Не сезон уже для лещей-то, – недоверчиво возразил мой начальник.
– Там всегда сезон. На прошлых выходных во-о-т такого вытащил.
– Врешь ведь?
– Тёщей клянусь, Бенедиктыч! Такого поросенка подсёк, что еле выудил. Чуть лодку мне не опрокинул.
– Ладно,
Я, естественно, был не против, кабинетно-лабораторная работа уже начинала приедаться. Вроде, хорошо, тепло и мухи не кусают. Но я с Осинкиным согласен. Тоже с людьми привык общаться. И ножками работу делать, а не задницу об стул просиживать.
– Конечно, согласен, – кивнул я. – Тем более, дядя Петя мой участковый. Как же не помочь своему участковому?
– Спасибо, Петров! – Осинкин схватил обеими руками мою ладонь и потряс.
Мол, ух! Держитесь, самогонщики… Курсант в деле!
Тук-тук-тук! – побарабанил я по двери, обшитой потрескавшимся дерматином.
В подъезде пахло прогорклым табачным дымом и кошачьей мочой. А может, вовсе не кошачьей. Видно, что подъезд часто посещали маргинальные элементы. Вполне себе “проходной притон”.
За хлипкой дверью раздались шаркающие шаги. Светлое пятнышко глазка потемнело. Ага… Злодей смотрит на гостя… Продавать ему самогон или нет. На этаж ниже притаился участковый Осинкин. Дядя Петя напялил спортивный костюм. Когда-то, наверное, он был ему впору, но теперь его арбузный живот плохо вписывался в олимпийку. Растягивал её в районе талии до диаметра фляги. Смотрелось очень эпично, хоть и не по-спортивному. Рядом с Осинкиным притаились два внештатника, которых дядя Петя сразу взял в качестве карманных понятых. Удобно, когда свои понятые всегда под рукой. Мужики взрослые, но в глазах огонёк горит, будто не самогонщика пошли ловить, а самого Горбатого… Ну или сразу всю банду Черных кошек.
– Кто там? – проскрипел за дверью старушечий голос.
Ё-моё… Злодей оказался бабулькой. Надеюсь, похожей на Бабу-ягу.
Ну, Осинкин, ну паразит! Почему сразу не предупредил? В мою бытность за самогоноварение ответственности не было, поэтому в моём представлении самогонщик виделся здоровенным Моргуновым в папахе и с усами Гитлера. А тут бабушка… Тьфу ты, блин… Но отступать поздно, “маховик системы закрутился”. Назад пути нет. Понятые расстроятся, если без добычи вернутся. Что они потом на заводе в курилке рассказывать будут?
– Мать, – голосом уставшего путника проговорил я. – Открой дверь, я по делу.
– По какому делу? – невидимый глаз продолжал меня разглядывать в линзованную дырку.
Я даже, как бы случайно, отошёл назад и встал под лампу, чтобы меня лучше было видно. Что не злодей, не маньяк и не дай бог – не мент…
Потом с заговорщическим видом достал из-за пазухи пустой “шкалик” и повертел им перед глазком, а на морду накинул просящее выражение.
Щёлк! –
– Заходи! – “предпринимательница” впустила меня внутрь. – Откуда узнал про меня?
– Так Петрович проболтался, – выдал я.
– Какой Петрович? – насторожилась бабка.
Я хлопнул себя по лбу.
– Да не Петрович, это брат у него Петрович, путаю их все время, Василич, – я перебрал, на мой взгляд, самые распространенные отчества.
– А-а-а… – закивала бабуля, уже расслабившись. – Вот паскуда, говорила же ему, не веди новеньких. Я, молодой человек, только своим продаю, сам понимаешь, время сейчас такое. А мне внука тянуть надо.
– Внука? – удивился я. – А родители его что?
Квартирка выглядела убогой, но чистенькой. Обои двадцатилетней давности местами затёрлись до штукатурки. Крашеный пол облупился. На побеленном потолке вместо люстры болталась одинокая лампочка на заляпанном извёсткой чёрном проводе.
В коридор выскочил малец лет пяти-шести в черных трусах и белой майке. Увидев меня, он обрадовался, будто встретил детсадовского друга:
– Дядь, а дядь, дай рупь!
– Уйди, Андрюша, – шикнула на него бабушка. – не лезь к человеку.
Сердце ёкнуло. Он мне напомнил меня самого. Такой же босой на холодном полу. Только я в детдоме, а он здесь. Ещё и тезка…
– А держи, – я пошарил по карманам и вытащил измятую купюру с единичкой, протянул мальчику.
Тот ловко подскочил и цапнул ее, как коршун куренка:
– Спасибо, дядь!
Андрюшка скрылся в комнате.
– Ой, неудобно как-то, – запричитала бабуля. – Зачем ты деньги ему дал? У меня нечем тебе вернуть.
– Да не надо ничего, – махнул я рукой. – Для тёзки не жалко.
– Погоди, – бабуля уперла в бока руки. – Я тебе самогона бесплатно налью…
– Спасибо, – замотал я головой, – Мне пора. Что-то перехотелось, не буду брать.
– Как так? А чего приходил-то?
– Да для бати купить хотел, а сейчас подумал, обойдётся, старый хрыч. Пусть трезвеет. Уже мамку своими запоями всю извёл. Вот пусть лучше сдохнет с похмелья, не принесу я ему самогона.
– Ну и правильно, – одобрительно закивала самогонщица. – Помереть – не помрёт, а впредь наука будет. Сколько мужиков эта отрава сгубила…
– Так, а вы что тогда торгуете?
– А кто оглоеда кормить будет? Отец – ветер в поле, мамы – доченьки моей, уж год, как нету…
– Сочувствую, а что случилось?
– Да ты проходи, сынок, чай будешь? С баранками. Варенье малиновое, сама варила. Ягода, правда, с рынка…
– Спасибо, не откажусь.
Я разулся и прошёл в зал. Простенькая комната без югославской стенки и без телевизора смотрелась непривычно пусто. Посередине стоял огромный круглый стол довоенных времён. Его потёртая поверхность выдавала благородство древесной породы. Гордость хозяйки.