Курсантки

Сурская Людмила

"И пусть вякнет мне после этого хоть кто-нибудь, что у женщин нет интуиции".

— И на что меня кинули? — как можно беззаботнее спрашиваю я.

Он мнётся, но куда ж деваться раз начал говорит:

— Пиво. Ящик. Проиграл я, проиграл, это же понятно. Вот такие пироги.

"Надо же, угадала даже это".

— Да, не с яблоками пироги твои… — Вяло ответила я, глядя куда-то в сторону.

Он даже не заметив того, что тон мой говорил о другом принялся оправдываться:

— Специально после регистрации, но до ночи любви сказал, чтоб у тебя был выбор. Уйдёшь, я пойму, хоть и буду страдать. А теперь откровенность за откровенность. Скажи честно, ты меня презираешь?

Я прищурила глаз.

— Откровенно?

— Хотелось бы, — пожал он плечами.

Его тяжёлый вздох чуть не рассмешил

меня. Презирать надо весь мужской пол от рождения и до смерти. Всю жизнь они делают что-то не то, не там и не с должным усердием. Бог уровнял мужской и женские роды. Наградив женщину терпением, а мужчину безумством. Вместе они составляют очень сильное начало. Когда терпение не достаточно целое распадается на кусочки.

— Глебушка, как ты понял, я догадывалась об этом, ещё там, под водопадом. Глаза жгли страстью, руки и тело огнём, а ты тормозил. Должна была быть причина и весьма серьёзная. Пораскинула мозгами и картина нарисовалась. Как умные говорят: "Факты, сведённые воедино, приобретают смысл". Потом эта догадка только крепла. Хорошо, что сказал сам. Почему после процедуры регистрации брака, тоже понимаю. А на острове… Глеб, всё было просто чудесно, другие отношения там испортили бы аромат «Рая» и чистоты. Мне этих дней вовек не забыть, чудный подарок.

— Глебушка!… Ирочка, золотко, значит, прощён. — Он, улыбаясь, потёр нос. Потом вскочил, скинул пиджак, расстегнул ворот рубашки и, беря меня за руку заставляя встать, делает несколько шагов в танце. Музыка была медленная и приятная. Обхватив меня за талию, он повёл. Но не удержавшись на этом подхватив меня на руки, закружился, как ненормальный. — Ты хочешь посидеть ещё или мы возвращаемся домой?

— Я тебя хочу, — улыбаюсь я, краснея до корней волос.

— А я тебя, солнышко. Обещаю, нам будет хорошо.

Хотеть и бояться — это про меня. Как и любая девушка я ждала этого, однако так и не сумела к этому дню толком подготовиться. Конечно, мы шептались с девчонками об этом. Собирали и мололи по такому скользкому предмету всякую чепуху. Безусловно, и читали, и смотрели, и хихикали. Но серьёзно то не отнеслись к тому щепетильному вопросу, больше для Елены старались. Никто же не собирался так скороспело выскакивать замуж. Все пять были безнадёжно зелёные, безкавалерные и не опытные. И вот теперь эта таинственная и сладкая минута приближалась. У порога дома, я почти паниковала. Продвижение по дому учитывая то, что я устала от волнения, жары и страха, приблизило моё состояние почти к полуобморочному. На руках Глеба попала в спальню. Чувствуя на себе его горячее дыхание, я горела и дрожала.

— Мы дома детка. — Заявил он бодренько. Не чувствовать мою тряску он естественно не мог.

— Глебушка, я боюсь немного, — прижалась я к его щеке. От волнения у меня почти пропал голос. Мне было сейчас не до того в чём я и как смотрюсь в этом белье и на этих простынях. Голова наша с девчонками была забита точно не тем чем надо. Читали совершенно бестолковые вещи. В каком белье и на какой постели… Господи, какая мура.

— Я догадываюсь. Но от этого не умирают, иначе на пустой планете гулял бы один живой ветер. Доверься мне, детка.

Интересно кому мне ещё доверяться, если мой муж он.

Глеб бодрился стараясь не показать вида, что на взводе. На деле же — сам волновался не меньше. Женщин хватало, но девушка была в его не малом списке побед первой. Он догадывался, что торопиться нельзя, предполагал, что должен быть слаще её грёз и фантазий. Сегодня её день и он будет стараться только для неё. Все прелести женского счастья она должна испытать ещё до того, как всё это случиться. Ведь жизнь так устроена, что всё в ней испытываешь по-настоящему остро лишь в первый раз. Так уж вышло — первый для них обоих. Он то действо прокрутил не раз в голове, но всё равно на сердце кошки скребли. Главное не паниковать и не раскисать, — подбадривал он себя.

Пока он срывал с себя пиджак, зацепившийся в рукавах, я села на кровать и сбросила туфли. Кинула на кресло сумочку, туда же полетели и перчатки. Наконец Глеб справился с рукавами, вывернув их на изнанку, и подскочил ко мне. С молнией на платье он справлялся так же, как со своим пиджаком: выдернул с корнем. Меня колотило от его дыхания, касания пальцев, волос. Мне было не понятно до тревожного. Ведь мы были нагие на острове три дня. Знаем каждую родинку на теле друг друга, так почему же нас так трясёт обоих сейчас. Не иначе, как это разные вещи. Каждая снятая тряпка приоткрывает тайну. Заставляя биться набатом сердце и полыхать огнём голову. Его губы борются за каждый отвоёванный у ткани сантиметр. Я пытаюсь найти своим безвольным рукам хоть какое-то применение, начиная расстёгивать на нём рубашку. Глеб рычит:

— Не трогай, а то заведусь…

Я испуганно бросаю такое дело. "Куда заведётся, как заведётся?" — бегают по всклоченной голове мысли. Но по мере того, как исчезает с моего тела одежда, улетучиваются и они. Зачем ещё о чём-то думать, если у меня это первая брачная ночь и другой такой уже не будет никогда. Так устроена природа, любовь… Надо сказать, что по дурости своей я долго сопротивлялась тому сжирающему меня огню, пытаясь всё запомнить и ничего не пропустить. Бедный Глеб, должно быть не понимая того что происходит усердствовал в тройне. Наконец, сопротивление моей головы было бешеным натиском сломлено, и я погрузилась в розовый туман. Я уже не видела, как Глеб, избавившись от одежды, сопя как паровоз, упал рядом. Не слышала его бессвязного шёпота:- Ира, Ирочка потерпи, ещё чуть — чуть, ещё самую кроху… "Кому он говорит? Мне. Но с чего ж терпеть-то, да я готова терпеть так вечно, пусть себе любит…" Но тут произошло особо непонятное, кажется то, по чему я безжалостно лупила, вошло в меня, и резкая боль прорезала низ живота. Я забилась, пытаясь вырваться. Это не честно, обман. Я чуть не скинула его броском с себя… Глеб опять бормоча несвязные извинения: — Немного больно, потерпи. Сейчас всё пройдёт. — Припал к моим губам. И прилагая титанические усилия, пригвоздив всей мощью своей меня к кровати, пытался вырулить ситуацию. Я страшно хотела, чтоб тот купающий меня в своей купели жар вернулся. Какое-то время мы были одним воздушным шариком несущимся к солнцу. Потом он лопнул выстрелив конфетти и мы спускались на землю разными путями… Долго обнявшись и зачарованно смотря друг на друга, лежали остывая. У меня свело от вечной улыбки скулы, но я никак не хотела выруливать из того чудного тумана, куда меня завёл безумными стараниями Глеб. До меня с трудом доходило, что я уже не прежняя и этот сильный, красивый мужчина рядом мой муж. Вот это я натворила! Но стоило его руке прижать к себе, как все мои сомнения улетучились. Чего собственно мучиться-то. Мы вместе на законном основании. Нам безумно хорошо. Бабушка всегда говорила, что надо беречь то, что имеешь. Сегодня я имею любовь. Это много. Постараюсь не потерять её. И главное, никто не узнает об этом, если будем осторожными, конечно. Глеб отпустил прислугу. В доме мы были одни. Сбегал вниз за шампанским, фруктами. Сладкие минуты… Я рассматривала сквозь золотистую жидкость бокала своего Глебушку и на всю катушку улыбалась. Ещё бы не лыбиться вспомнив, как я со всей дури била по нему там, на Виткиной даче. "За что собственно так зверствовала-то и всё норовила в пах дать, как будто там маслом было намазано… — Тут же критически прошлась я по себе. — А он голубчик, на тебе, пригодился и ещё как пригодился. Теперь придётся приласкать малыша, скрашивая свои злодеяния".

Утром нас не разбудить было даже пушкой. Я сладко спала закутанная в его ласку и нежность. Мне было хорошо и спокойно.

17

Домой мы возвращались вместе, рядышком и с охраной. В аэропорту ждала машина. Я боялась, что нечистый дух принесёт и Сашу, но обошлось. Мы стояли в аэропорту посередине зала и целовались. Он не чувствуя силы своих рук всё крепче сжимал меня в объятиях. Это не могло не привлечь внимания. Когда он оторвался от меня, я потянула его на воздух. Лично я уже дышать не могла. — Поедем сейчас ко мне, — настаивал он. Но я, не теряя разума, зарыла эту идею на корню. Глеб довёз меня до моего дома. Донёс вещи до квартиры. По дороге долго уговаривал переночевать у него. Но я не могла соблазниться. Завтра в институт с вещами. А у меня информации ноль. Надо собраться. Мы расстались, обещая перезваниваться. Что и началось сразу же. Переступив порог, я схватилась за трезвонивший телефон. Глеб распинался по телефону по всякому чиху. Я понимала, что это когда-то пройдёт, а пока надо потерпеть.