Курский излом
Шрифт:
Из приложения к отчету 100-й тбр:
«3. Распоряжения корпуса доходили до штаба бригады не своевременно ввиду недостатков средств связи. Одного офицера связи от корпуса в бригаде недостаточно.
4. Связь в бригаде с корпусом в ходе боевой операции прервалась, и бригада действовала самостоятельно, т. е. оторваны от корпуса.
5. Стыки являются слабым местом при системе обороны, не обеспечиваются кинжальным огнем, группами прикрытия.
7. Взаимодействие с авиацией отсутствует»{674}.
Все это не позволяло своевременно реагировать на обстановку, сковывало маневр, снижало мобильность танкового соединения. Вместе с тем
В результате бригады, хотя и сковывали противника и удерживали его ударные соединения в системе второго рубежа, в то же время сами несли чувствительные потери. Так, только 192-я отбр 8 июля лишилась более половины своих боевых машин — 25 танков.
Во второй половине дня нажим эсэсовцев на корпус возрос. В частях и соединениях начала теряться связь, появились элементы неустойчивости, в подразделениях некоторых бригад царил хаос и неразбериха. На глазах стал рушиться главный элемент обороны — связка иптап — тбр. На ряде участков танковые бригады, в спешке отходя под ударами численно [717] превосходящих сил, открывали фланги артиллеристов, не ставя в известность. Пользуясь отсутствием взаимодействия у оборонявшихся, противник врывался с флангов на позиции артполков и гусеницами сминал их орудия, уничтожал огнем расчеты. Так было в районе х. Рыльский, когда батальоны 192-й отбр, отойдя примерно на 3 км, бросили без прикрытия фланг батарей 28-й оиптабр. То же самое произошло и с 29-й оиптабр. Процитирую доклад штаба артиллерии 1-й ТА:
«…противнику удалось потеснить 31-й тк. Находящаяся на этом участке 29-я оиптабр огнем обеспечивала отвод корпуса на новые рубежи. Отражала при этом неоднократные атаки танков противника.
8.7.43 г. бригада отбила три танковые атаки танков, причем третья атака была отбита исключительно огнем артиллеристов бригады.
В этих боях бригада потеряла 27 орудий, 40 бойцов и командиров. Потери в материальной части, которые понесла бригада в этот день, можно было бы избежать, если бы танкисты 237-й тбр, которую поддерживала 29-я оиптабр, предупредили бригаду об отходе танков и не оставили ее одну без всякого прикрытия. Отход 237-й тбр открыл фланг артбригады и привел к очень большим потерям последней»{675}.
О тяжелой обстановке, сложившейся в частях корпуса генерала Д. Х. Черниенко, доносил и начальник политотдела 1-й ТА полковник А. Г. Журавлев:
«… в боевых действиях 31-го тк имеют место случаи проявления трусости и плохого управления подразделениями в бою. Соединения этого корпуса сформированы в конце мая, и до начала активных операций их личный состав не был в достаточной степени обучен и сколочен. Это обстоятельство отразилось на боеспособности некоторых подразделений 237-й и 242-й тбр. Так, во время налета вражеской авиации на боевые порядки 242-й тбр личный состав роты ПТР разбежался со своих боевых позиций, оставив на месте оружие и снаряжение.
Командир 1-го тб этой бригады ст. лейтенант Домбровский и его заместитель по строевой части ст. лейтенант Московский во время развернувшегося сражения, в самый трудный момент покинули поле
Командир автоматной роты лейтенант Морозов (беспартийный) в ходе боя без приказа покинул участок обороны и отвел личный состав роты в тыл.
Адъютант батальона той же бригады лейтенант Гамарник [718] (кандидат в члены ВКП (б)) сбежал с поля боя и двое суток укрывался в тылу. Агитатор политотдела бригады майор Ковригин во время боев и налетов вражеской авиации два раза в паникерском состоянии убегал в тыл и показывал себя перед личным составом как трус.
Помощник начальника политотдела бригады по комсомолу ст. лейтенант Солнцев во время упорных боев в течение трех суток укрывался в тылу. Свое поведение Солнцев пытался объяснить тем, что не мог разыскать штаб и политотдел бригады. Парторг минометной роты Иполитов, в первые же дни боев, сбежал с поля боя и до сих пор не найден.
Исключительно неорганизованно работал штаб бригады, который не обеспечил управление частями в бою, не знал иногда даже их местонахождение, не имел сведений о противнике, задачи частям часто ставились непродуманно, проявляя большую суетливость и спешку. Например, бригада получила приказ занять оборону в одном из районов. На основании этого частям были указаны участки обороны и дано приказание выйти на огневые рубежи, при этом к какому сроку занять огневые позиции — штаб ничего не сказал. В результате части вышли в новый район с опозданием, не успели надежным образом окопаться и, вследствие этого, понесли большие потери в личном составе и материальной части.
В 237-й тбр командир роты ПТР лейтенант Капустин в течение 3-х дней ожесточенных боев старался укрываться в щелях и воронках, своим подразделением не управлял.
Командир огневого взвода истребительно–противотанковой батареи этой же бригады гв. младший лейтенант Кузнецов, после интенсивной бомбежки боевых порядков, бежал с поля боя и увел с собой личный состав взвода вместе с техникой.
По всем перечисленным фактам, для выяснения обстоятельств на месте, в соединения 31-го тк выезжали мои работники, и в настоящее время командиры и бойцы, проявившие трусость в бою, преданы суду военного трибунала. Агитатор политотдела 242-й тбр майор Ковригин и помощник начальника политотдела по комсомолу этой бригады ст. лейтенант Солнцев от занимаемых должностей отстранены и привлечены к партийной ответственности»{676}.
Не обошлось без панических настроений и в управлении самого корпуса. Член Военного совета 1-й ТА Н. К. Попель вспоминал:
«…Мы с Никитой Сергеевичем, побывав у пленных (Хрущев велел докладывать ему о каждой партии), направились к [719] Шалину. Михаил Алексеевич встретил нас на полпути. Обычно Шалин умел скрывать тревогу, оставаться невозмутимо спокойным, даже когда кругом все охвачены волнением. Но, видимо, произошло нечто такое, что и его вывело из строя равновесия, заставило бежать, запыхавшись, по лесу.
— Вот… Вас искал…
Он протянул листок радиограммы. На ней одна лишь строчка:
«Оборона прорвана, войска Черниенко неудержимо бегут. Усычев».
— Кто такой? — спросил Хрущев, показывая на подпись.
— Начальник связи корпуса, подполковник.
— Верить можно?
— Не могу знать, он здесь новый человек.
— Катуков вернулся?
— Никак нет, по–прежнему у Гетмана.
— Кто знает о телеграмме?
— Только радист. Принял и сам прибежал.
— Будет молчать?