Курский перевал
Шрифт:
XXIII
Ядреные капли весеннего дождя хлестко накрапывали по брезенту палатки, навевая на Васильцова дремоту. Рядом на ворохе молодых листьев, широко разбросав руки и приподняв острый небритый подбородок, беспробудно спал Перегудов. Второй час лежал он навзничь, в неудобном положении, но даже не шелохнулся, только всхрапывая изредка и что-то бормоча во сне. Последнюю неделю Перегудов почти не отдыхал. Он метался от одной группы партизан к другой, возвращался в лагерь и опять спешил на звуки вскипавшей перестрелки. Пятую неделю, напрягая силы, партизанский отряд Перегудова отбивался от наседавших гитлеровцев.
— Нашли! — бурей влетев в палатку, прокричал Артем Кленов.
— Тише, — показал Васильцов на спавшего Перегудова, но сам, не в силах сдержать волнения, воскликнул: — Вернулись? Нашли?
— Так точно, Степан Иванович! — сияя мокрым, разгоряченным лицом, прошептал Кленов. — И штаб бригады там, и командир, и два партизанских отряда наших. Недалеко тут, километров пятнадцать. Фрицев накрошили — жуть! Целый пехотный полк вчистую раскромсали, батальон полицейский и две охранные роты. Трофеев захватили — полным-полно! Одних танков шесть штук, целенькие, и ребята наши уже моторы крутят.
— Как с продовольствием?
— Привез! Мешками на лошадей навьючить пришлось, на повозках не пробьешься. Грязища — чуть не по горло. Ну, в общем сухарей четыре мешка, два мешка крупы, сахару чувал. Немецкое все, трофейное!
— А боеприпасы?
— Степан Иванович, — укоризненно качнул головой Кленов, — да это я в первую очередь, боеприпасы-то! И патроны и гранаты — хватит теперь вдоволь фрицев угостить. Вот только, — нахмурясь, замялся Артем, — соли нет ни капельки, и наши там без соли сидят. Ну, это мы мигом! — мгновенно повеселев, заверил он Васильцова. — Это вы нам поручите. Боеприпасы теперь есть. Проберемся в тыл к фрицам и всего добудем. Да, вот еще, — спохватился Кленов, — двух радистов командир бригады с рацией прислал и вот пакет командиру.
— Какой пакет? — хрипло пробасил Перегудов.
— Вам, товарищ командир, — ринулся к нему взбудораженный Артем, — от командира нашей партизанской бригады.
Хмуря заспанное лицо, Перегудов молча взял пакет, неторопливо вскрыл его и, достав бумагу, долго, словно ничего не понимая, читал.
— Все! — вскакивая, вдруг прокричал он. — Все рухнуло у фрицев! Вырвались наши партизанские отряды! Вырвались!
Он схватил Васильцова, потом Кленова и, прижав их к себе, продолжал все так же восторженно выкрикивать:
— Ни танки, ни артиллерия, ни авиация не сломили нас. А теперь-то, теперь мы хозяева! Теперь повоюем! Как, Артем, повоюем?
— Так точно, товарищ командир! За все прошлое с фрицами рассчитаемся и кое-что в придачу подкинем.
— Ну ладно, — утих Перегудов и сел на бревно, — нужно все привести в порядок — и за дело. Командир бригады пишет, что сейчас главная задача — подготовка подрывников. Приказано всех здоровых партизан подрывному делу обучить. Видать, наше командование мощный фейерверк для фашистов задумало.
— Начальник штаба, ко мне! — перекосив брови и придав всегда озорному, веселому лицу неповторимо свирепое выражение, крикнул Артем. — На одной ноге, сей момент!
— Слушаюсь, товарищ командующий! — лихо, с подобострастием в ломком голосе отозвался из шалаша Сеня Рябушкин и стремительно вытянулся перед Кленовым.
— Что такое? Что все это значит? Что за вид растрепанный? — гневным взглядом окинул
Кечко лениво повернулся на бок, с напускным презрением долго смотрел на замершего, как изваяние, Сеню и, пренебрежительно отвернувшись, нехотя проговорил:
— Та я же вам кажинный день твержу: не по Ваньке шапка. Така должность высокая не для цего недоростка. Смахнуть его из начальников штаба и отправить помощником к Павлу Круглову коней пасти.
— Товарищ командующий, — взмолился Сенька, — хоть куда загоняйте, только не в пастухи! Круглов этот день и ночь молчит. Я же с ним и говорить разучусь окончательно.
— И правильно, — словно не слыша Сенькина голоса, согласился с Кечко Артем, — самое подходящее место для него в пастухах. Может, хоть лошади воздействуют на него. И Круглову с ним не скучно будет. А то он, бедолага, от тоски зачахнет и конца войны не дождется. Пиши приказ: «С завтрашнего утра Семена Антоновича Рябушкина изгнать из боевой команды разведчиков и перевести в заместители конюха Круглова. Приказ окончательный, обжалованию не подлежит». Подпись моя.
— Та що до завтра ждать? — возразил Кечко. — Шугнуть его сей момент на луговину, щоб и духу его тут не було!
— Нет, подождем до утра. Пусть котелки перемоет, вокруг шалаша подметет, на кухню сбегает. А пока, — свирепо взглянул на Сеньку Артем, — зыть к роднику! Воды студеной два котелка, и чтоб до краев, ни капельки не расплескать.
Нина, улыбаясь, слушала неизменно повторявшийся почти ежедневно шутливый разговор разведчиков, где всегда Артем Кленов выступал в роли грозного командира, Иван Кечко, вторя ему, изображал послушного, но неумолимо сурового заместителя, а Сеня Рябушкин был постоянным объектом их начальнических внушений и придирок. Первые дни это казалось Нине грубой шуткой и даже издевательством двух взрослых мужчин над молоденьким и безответным Сеней Рябушкиным. Но скоро Нина увидела и поняла совсем другое. Эго была та отдушина, которой пользовались трое разведчиков, чтобы позабыть хоть на какое-то время все трудности суровой партизанской жизни и дать выход кипевшей в их молодых душах неугомонной энергии.
Душой тройки был Артем. Умный, сметливый, окончивший три курса педагогического института, он, казалось, знал все на свете и мог выполнить любую работу. Особенно он был незаменим при выполнении трудных и опасных заданий в тылу врага. О подвигах Артема ходили в отряде целые легенды. Сам же он скрывал свое смущение внешней грубостью, ухарством, заметным подчеркиванием озорства.
Поэтому и не удивительно, что, попав в отряд, худенький, еще совсем подросток, любознательный до назойливости и влюбчивый, как большинство впечатлительных подростков, Сеня Рябушкин сразу же прирос к Артему, ловя каждое его слово и стараясь во всем подражать ему. Он почти без слов угадывал каждое желание Артема и не только покорно, но даже с радостью выносил все его подчас обидные шутки, и каждое его приказание выполнял с неуемным жаром своего восторженного характера. Артем же, подшучивая и часто всерьез распекая Сеню, всячески оберегал и жалел его.