Курт Кобэйн. Рассказ о сыне

Автор неизвестен

Я не был богат, мягко говоря. Всю жизнь прожил в маленьких грязных домах. Но в этом была своя прелесть. Я был свободен.

– Твоя мать уверяет, что ты был счастлив, переехав туда.

Да. А в основном из-за группы, обретенной самостоятельности.

Помню, много лет назад, я спросил Эрика Шилленджера, сможет ли добиться успеха группа, сочетающая сильные стороны «Black Sabbath» и «The Beatles»? Сможет ли она чего-то достичь? Я хотел играть разную музыку. С одной стороны – в стиле «Led Zeppelin» с другой – крутой панк, с третьей – сентиментальный поп. Это казалось неосуществимым. Разве речь может идти

об одной и той же группе? На тот момент я понял, что у нас нет особого звучания, мне казалось, что мы не оригинальны. Я тогда говорил об этом со многими. Меня забавляла эта мысль. Занятно, когда спрашиваешь знакомых, каким тогда был Курт? – они отвечают: он ни во что не ставил чужое мнение. Нет. Меня чужое мнение как раз интересовало. Я знал, чтобы чего-то достичь, нужен хоть какой-то фэндом, понимаете? Конечно, я этого термина не знал. Я не понимал, как работает музыкальная индустрия. Я знал лишь, что мы будем делать именно то, что хотим, и плевать, понравится это кому-то или нет. Тем не менее, мне не хотелось отпугивать людей. Надо было завоевать известность.

Вспоминаю наше первое выступление. Оно прошло в доме друга Аарона Буркхарда за городом. Было здорово. Мы всех так напугали, что они спрятались от нас на кухне. Вся гостиная была в нашем полном распоряжении. Пятьдесят слушателей прятались от нас на кухне. Мы дико шумели, набрались по страшному. Шелли с Трейси принялись лапать друг друга. Я запрыгнул на стол. Они стали меня гладить. В общем, это был ещё тот концерт. А разумеется под конец большая часть девушек убедила своих парней надавать нам по мордасам. Пора идти, ребята.

У меня проснулся внезапный интерес к черепахам. Я купил полдюжины черепах и поселил их в ванне. Они очень тихие, малоподвижные и никак не проявляют эмоций. Практически, неодушевленные. Издевательство, а не животные. Полная противоположность собакам. Терпеть не могу собак. Они обожают выслуживаться, готовы все стерпеть. Люблю кошек, вообще животных, которые требуют ухода. С ними надо обращаться уважительно. И они с характером. Хорошо, я торчу в этом аквариуме, мне плохо, я тебя ненавижу, и я не стану развлекать. Панцирь им не слишком помогает. Он очень чувствительный: если по нему постучать – им больно, никакой защиты. Если они падают на спину, для них это верная смерть.

Олимпия

Мне всегда нравилась Олимпия, там интересуются культурой, сценическим искусством. Особый феномен, непохожий ни на что иное в Соединенных Штатах. В течение трех лет я часто посещал по выходным концерты, виделся с друзьями. Я начал встречаться с девушкой по имени Трэйси. Мы стали жить вместе в Олимпии. Город мне ужасно нравился. В нем ценили искусство. Культурный город. В первый раз в жизни я жил в городе, в котором ценили искусство, и это было приятно. Я почувствовал облегчение.

Там у всех были схожие идеалы, убеждения, мотивы. Целое сообщество неудавшихся студентов, которым не удалось пробиться наверх и в мире панка. Им были по душе вещи в стиле Jad Fair, они восхищались Sheex и The Velvet Underground, гараж-роком.

Я был благодарен фирме звукозаписи «К» за все те группы, с которыми она меня познакомила. Например, «The Vaselines» или с европейцами и британцами, наподобие «Young Marble Giants» или «The Kleenex». Это помогло мне осознать, что я много лет не оглядывался назад на свое детство. Я пытался о нем забыть. А тут я оглянулся назад без неприязни. Это было напоминанием

об эпохе невинности. Я решил сделать татуировку в виде буквы «К», чтобы всегда помнить о детстве.

Эдакая причудливая утопия, вроде Peyton Place: все друг друга тискают, все танцуют, выступают в каких-то диких местах – на крыше, на лестнице, в коридоре. В общем, у этого всего была социальная ориентация – все друг другу помогали, играли в группах друзей. Не было стремления к успеху, к выпуску альбомов, к гастролям по стране – ничего подобного. Им вполне хватало друг друга. Никто по настоящему в группе там не играл. Это было видом дружеского общения, но я не слишком хорошо влился в их среду. Не хотелось. Они были скучными ребятами.

Одно из проявлений богемной жизни в Олимпии меня особенно радовало. Вечеринки, на которых люди не напиваются и не укуриваются. Все тихо пили кофе в то время как кто-то выступал. Я ходил на вечеринки, где ничего не происходило. Люди просто слушали музыку, а предпочитал ее слушать в одиночестве. Я жил своими представлениями об искусстве в Абердине. В Олимпии я тоже был одиночкой. Нельзя сказать, что по приезду в Олимпию я вдруг расцвел, стал веселым, жизнерадостным под влиянием тамошней атмосферы. Да, она на меня повлияла, но я остался отшельником. Я таким был всегда. Отшельником и домоседом. Иногда я мог не выходить из дома целыми неделями.

– А что же Трейси? Она же видела, какой образ жизни ты для себя избрал.

Мы с Трейси никогда не конфликтовали. Она знала, что я буду счастлив не меньше, если стану жить в машине или под каким-то там мостом. Пару раз она заводила речь о работе, я отвечал: «Я не хочу сейчас работать. Убираться в машину?». Она говорила: «Не надо, можешь оставаться дома». Она вообще мягкая и заботливая, любит помогать людям решать проблемы. Она тратила на меня уйму денег. Мы часто ходили в комиссионные. Бывало, мне что-то нравилось, но, если у меня не было денег, я себе ничего не покупал, но она все равно тратилась на это. И на ужины меня приглашала. Постоянно так поступала. Надо сказать, меня мучала совесть. Мы часто ужинали в ресторанах.

Я искал человека творческого типа, с которым можно было бы поделиться мыслями, идеями. С ней не получалось. Так что мы вели совместную жизнь типичной американской молодой пары. Вместе по магазинам ходили, скажем.

Меня как-то странно притягивали мухи. А может, наоборот – я их. Я просыпался поутру, а мухи тут как тут. Они вились вокруг меня, жужжали, тыкались прямо в лицо. Просто не давали мне покоя. И так всю жизнь, кстати. Хуже всего было тем летом, когда я жил с Трейси. Они буквально осаждали меня. Тогда я купил клейкую ленту на двадцать долларов. Каждая стоит пятьдесят центов, так что я накупил сорок штук и повсюду их порасклеивал - над кроватью, по всей квартире. Квартирка была вот такая и всюду клейкая лента. Это уже Death Rock, правда? Повсюду мертвые мухи.

Я всегда старался обставить дом со вкусом. Я не из тех, кто вешает на стену по двадцать распятий. Пара всегда была, но выглядели они эстетично. У меня было много всяких идей. Например, я брал макеты скелетов, наполнял их чем-то, превращая в своеобразные куклы, потом одевал и разыгрывал при их помощи сцену рождества Христова. Такое вот рукоделие. А еще я записывался и рассылал записи на все студии подряд. Непременно с подарками внутри: всякими там записочками или использованными презервативами, и с муравьями – с муравьями из пластика, с конфетти тоже.