Куртизанка и джентльмен
Шрифт:
– Это не одно и то же.
– Не вижу разницы.
– Если я скажу вам правду, – произнес Райдер, – вы будете знать обо мне то, чего я не открывал еще ни одной живой душе. Но я думал, вам срочно нужно…
– В кустики? Нужно. Интересно, что бы подумала герцогиня, если бы увидела сейчас своего старшего сына?
– Моя мать? – Райдер опешил. – Не знаю. Вероятно, ее светлость, приподняв бровь, посетовала бы на недостаток у меня хороших манер.
Миракл подмигнула.
– Думаю, ей показалась бы забавной ситуация, когда ее добродетельный сын, запыхавшийся, словно самец во время гона, охотится за женщиной, которой поклялся никогда больше не досаждать?
Райдер рассмеялся:
– С чего, черт побери, вас заботит, что подумала бы моя матушка в данный момент?
– Хотелось бы знать, где вы набрались своих странных идей, милорд. Как бы отнеслась герцогиня к тому, что лорд Райдерборн ни с того ни с сего отправился на поиски, при этом не зная, что именно ищет? Согласилась бы она тогда с необходимостью воздержания для того, чтобы Грааль не ускользнул у сэра Галахада из-под носа?
– Ее светлость – женщина тонкая и очень непростая, но мне весьма сомнительно, что она когда-либо задумывалась над хитросплетениями моего сознания.
– А! Тогда, пожалуй, надо подразнить вас, проверить, не лицемерие ли на самом деле ваши благородные мотивы, которыми вы бравируете.
Но прежде чем Райдер смог что-либо ответить, Миракл, подобрав юбки, побежала к опушке леса.
Райдер не сдержал смех. Лицемерие? Он прислонился к стене, будто мог стать частью холодного камня. Немого, бессмысленного, вросшего в землю. Несколько мгновений он стоял молча, затем вдруг остро почувствовал потребность опоры и опустился на сырую землю. Вытянув ноги и привалившись спиной к стене, он наблюдал, как сквозь ветви деревьев пробиваются лучи солнца, заливая луг ярким светом.
Она очаровала его. Неужели, несмотря на все его заверения, это единственная причина находиться здесь? Она убила некоего Филиппа Уилкота и теперь спасала собственную жизнь. Если на самом деле им движет только чувство долга, он обязан сдать ее в ближайший магистрат и уйти. Неужели же ему, подобно Одиссею с его спутниками, суждено быть околдованным и позабыть о своем долге?
Сощурив глаза, он сквозь ресницы наблюдал за возвращавшейся Миракл. Солнце блестело в ее волосах, ореолом окаймляя юбки. Вид у нее был беспечный. Казалось, ей достаточно пройтись по этому усыпанному лютиками лугу, чтобы почувствовать себя счастливой. Она то и дело наклонялась, чтобы из тянущейся вдоль дороги высокой травы сорвать мак или василек. Она жила только здесь и сейчас, словно не имела ни прошлого, ни будущего.
Ни прошлого, ни будущего – как в ту ночь, которую они провели в «Веселом монархе».
– Вот, – сказала она, грациозно приближаясь к Райдеру. – Денег у меня нет, но я всегда плачу, как могу. Вот вам за ваши мысли несколько лепестков.
С ее рук на колени Райдеру посыпались пурпур, и багрянец, и небесная синь.
Он поднял на нее глаза, щурясь от солнца. Ее силуэт вырисовывался на фоне яркого неба. Мало сказать, что она была прекрасна. Даже следы побоев, синяки не могли ее испортить. Она сияла, словно золотая, она, как лезвие ножа, была чистой, прямой и непорочной, словно ангел.
– Какие мысли? – спросил Райдер. – Сейчас у меня в голове одни сомнения.
Из руки Миракл свисали стебельки цветов. Солнечный свет золотил ее пальцы.
– Думаю, это основная причина вашего появления здесь.
Райдер рассмеялся:
– По всей видимости, да. И все же эти сомнения создают мне больший дискомфорт, чем я предполагал.
Миракл присела, сминая своей юбкой пурпур и сапфир цветов, затем, чуть склонив голову набок, с улыбкой посмотрела на Райдера:
– Неудобства в путешествии неизбежны, Райдер. Разве ваш брат не говорил вам об этом?
Райдер взял из ее рук поникшие васильки и маки.
– Безусловно, скитаясь по горам и пустыням, нечего рассчитывать на комфорт. Я не об этом.
– Даже если лорд Джонатан все рассказал вам о камнях и песках…
– …и снегах…
– …и снегах – это еще далеко не все. Бытовые неудобства в путешествиях не самое главное. С ними может свыкнуться любой. Главная трудность путешествий – перемены. Они всегда предполагают неудобства, а порой просто вселяют ужас, даже если выбор сделан осознанно.
Райдер остановил взгляд на черной сердцевине мака, на тычинках, густо обсыпанных пыльцой.
– Стало быть, это от ужаса кровь так стучит у меня в висках? Или правду говорят, будто маки вызывают головную боль и притягивают грозы? [9]
Миракл наморщила нос и встала.
– Не имею представления, а вот вздутие у вас в штанах вызвано кое-чем другим. Знаете что, нам с вами действительно стоило бы снова заняться любовью, чтобы выбить у вас из головы всю эту романтическую чепуху.
9
В английском фольклоре считается, что сорванные маки привлекают грозу, а их запах вызывает головную боль
– Нет, – ответил Райдер с улыбкой, – с романтической чепухой интереснее.
Миракл подняла глаза к небу. Последние клочки облаков постепенно рассеивались в подозрительно яркой синеве.
– Ну, раз уж вы так хотите трудностей, с помощью моих маков вы их получите: головную боль и грозу. – Миракл наклонилась и взяла у него цветы. – Не забывайте, милорд, если меня поймают, вздернут на виселице, а потому каждая минута жизни мне дорога. Я бы не хотела, чтобы последним моим впечатлением стала неистовствующая толпа, отпускающая в мой адрес оскорбительные замечания.
– То есть вы хотели бы дожить до старости и умереть в одиночестве?
Миракл воткнула в волосы увядший мак.
– Не обязательно в одиночестве, но чем позже, тем лучше.
– Тогда давайте выводить лошадей, – предложил Райдер. – Поговорить можно и в пути.
Шурша юбками, Миракл направилась к двери. Пульс Райдера по-прежнему бился неровно, во рту пересохло от томительного желания. Какое-то время он оставался сидеть, глядя ей в спину, затем вскочил и двинулся следом.
Миракл приотворила дверь ровно настолько, чтобы можно было протиснуться внутрь. Старые доски заскрипели.