Куртизанки дорог

Диана проснулась от поднывания в желудке — пустой, он требовал пищи, и она тяжело вздохнула. «Может что-то осталось на кухне»? — мелькнула в детской головке мысль. Тихонько, приподняв свое хиленькое тельце на руках и стараясь меньше скрипеть старым диваном, она подошла на цыпочках к двери, которая при открывании не скрипела. Девочка проделывала такое не раз и заранее смазывала шарниры маслом.

«Только бы не проснулась мать», — думала она, прошмыгнув на кухню. Глянула на стол — в животе приятно заурчало: объедков было достаточно. Косясь на дверь, Диана быстро кидала руками в рот пищу — остатки шпрот, хлеба, сала и огурцов.

Отец, как и всегда в таких случаях, храпел прямо на полу в ее комнате. Мать привычно пожурит его, когда встанет: дескать, нажрался опять, как сволочь, до дивана даже дойти не смог. Плеснет ему на опохмел немного водки и на этом все. Разойдутся все. Первым уйдет материн хахаль, который и обеспечивал водку и нехитрую закусь. Потом отец, мать, а с обеда и она поплетется в школу.

Диана улеглась под покрывало и уже не торопясь жевала сало и хлеб. Сегодня она встала раньше матери и смогла немного поесть. Иначе бы пришлось терпеть до школы, где ее кормили бесплатным скудным обедом, если не болела буфетчица или столовую не закрывала санэпидемстанция.

Она смотрела на отца, так он валялся почти каждый день. Мать приводила в дом мужиков, отец выпивал с ними бутылку водки и обычно засыпал прямо за столом. Его переносили в комнату к дочери, оставляли на полу и уходили в спальню. Диана не могла выходить после этого из своего небольшого уголка и если хотела в туалет, то ходила в заранее припасенную стеклянную банку, выливая ее из окна на улицу.

Битой быть не хотелось, да и привыкла она уже к этому — молчать. Молчать, что мать ночует не одна, не ходить по квартире и не таскать продукты, что приносили ее любовники.

Всем в доме заправляла мать — постоянно кричала на отца, что он не мужик и ничего не может. Чего не может — Диана не понимала, но понимала, что он пьет каждый день, что это плохо. Она любила его, любила слушать рассказы про Афганистан. Но об этом отец рассказывал крайне редко, всегда напивался до чертиков — махал кулаками в воздухе, скрипел зубами, проклиная каких-то духов, потом плакал и засыпал. Трезвый, что было очень не часто, старался позаботиться о дочери. Но забота его была до первого глотка водки и чаще сводилась к простому обниманию и ласковому слову.

Но и это могла оценить Диана, собственно ничего большего и не видевшая. Мать словно не замечала ее, только била, когда девочка пыталась выйти при мужиках из своей комнаты или стащить продукты, чтобы утолить голод.

Диана дожевала сало и хлеб, укуталась поплотнее и закрыла глаза. Думать о матери не хотелось — все равно заметит пропажу продуктов со стола, пусть не много она взяла, но заметит. Уйдет дядя Володя, который приходит уже несколько дней подряд, и будет она бита. Бита, но не сильно, терпеть можно. Сильно мать бьет, когда застает ее с поличным за воровством продуктов или когда она пытается подсмотреть за ними в постели. Но подсматривать — давно охота пропала.

«Вырастет она и будет к ней приходить мужчина, станет приносить хлеб, молоко, колбасу и сало. Может и конфет когда-нибудь принесет или даже цветы. А если совсем добрым окажется — то и апельсины с бананами. Будут они на чистых простынях лежать голыми, кушать все без ограничения и целоваться. Хотя», — рассуждала Диана, — «Ничего хорошего в этом нет, слюни одни».

Совсем недавно ее поймал в подъезде шестиклассник, больно мял груди и целовал взасос. Ей не понравилось, но какое-то необычное чувство осталось. Чувство, которое она объяснить не могла.

Для своего девятилетнего возраста она развивалась физически рано. Мальчики всегда поглядывали в ее сторону, особенно на уроках физкультуры. И не удивительно. Несмотря на ранний возраст, ее грудь уже почти оформилась, а ноги не казались спичками, как у других девчонок.

Диана вздрогнула — отец страшно закричал во сне, видимо, вел бой с духами. Заглянула мать, выматерила его и захлопнула дверь. «Сегодня, может быть, и без битья обойдется», — подумала она. Мать, обычно, второй раз не заглядывала.

Диана встала и подошла к окну. День начинался славно. Белые пушинки-снежинки кружились в воздухе, постепенно покрывая октябрьскую землю. Кое-где таяли, оставляя серые пятна, но в основном ложились ровным, нетронутым слоем, чтобы растаять под обеденным солнцем. Вспомнились и стихи.

Первый снег всегда поднимал настроенье. «Теперь дождаться, когда уйдут все», — подумала она, — «И можно выйти, поиграть в снежки или слепить бабу». В школу идти не хотелось, но она ходила всегда — кто еще ее накормит обедом? Училась — двоек не получала, пятерками не блистала, оставаясь серой и не заметной в классе для учителей. За три года все привыкли, что на родительские собрания никто не приходит. Ругать ее было вроде бы не за что, как и хвалить тоже, деньги на классные нужды — ремонт и так далее, она сдавала исправно: мать хоть и костерила учителей разными словами, но всегда находила нужную сумму, не желая привлекать к себе лишнего внимания. Как в действительности живет девочка — в школе не знали, по домам никто не ходил, все это осталось в другой стране: Советском Союзе.

Диана замерзла у окна и вернулась в постель. Теперь можно поспать часика полтора, пока не уйдут все, потом помыться и выйти на улицу. Первый снег всегда манил поиграть. Она закрыла глаза и, засыпая, подумала, что арифметику тоже сделать надо — даст списать Сашке за лишнюю порцию обеда.

Вечером, вернувшись из школы, Диана дома мать не застала. Это было хорошо и плохо. Хорошо, что она предоставлена сама себе — мать заявится с любовником поздно, видимо загуляла где-то с ним на вечеринке. Плохо, потому что поесть будет нечего. Но зато можно сходить к подружке.