Куртизанки дорог
Шрифт:
Владимир сделал шаг вперед и видел, как затряслась Диана. Он понимал, что сейчас лучше действовать не физической силой, а психологическим напором. Страх не дает думать и рассуждать.
— Вовочка, миленький, но хочешь, я отработаю эти деньги натурой, — решилась на последнее Диана.
— Натурой говоришь, — заинтересованно бросил Владимир, — натурой можно, но опять же сейчас.
— В подъезде что ли? — опешила Диана.
— Зачем в подъезде, ко мне пойдем. Обслужишь по полной программе и мы квиты.
— По полной программе… — испугалась Диана, — я в задницу не дам.
— Да не нужна
Он окинул ее оценивающим взглядом. «Хороша-а-а, намазюкать лицо — сойдет лет за 16, а это на дороге норма. Главное, тело созрело, а остальное мелочи».
— Пошли, я только хлеб матери отдам. И так, наверное, уже заждалась, волнуется.
— Смотри, если обманешь, не выйдешь через минуту… Разговоров вести больше не буду. Сдохнешь…
— Угу, — бросила Диана и скрылась за своей дверью.
В прихожей прислонилась к двери, закрыла веки. Хотелось реветь от безысходности. Кто поможет, кто? «Что ж ты, папочка, оставил меня, бросил? Только ты смог бы меня защитить». Отца знали и боялись в околотке. Контуженый спецназовец мог запросто и голову оторвать, если за дело.
В голове четко всплыл образ умершей Верки. Она была старшая из всех и к Диане относилась по матерински — с теплотой и нежностью, на которые способна опустившаяся наркоманка. Говорила иногда с болью: «Никогда не колись, девочка — жизни не будет». «А ты почему тогда на иглу села» — спрашивала Диана. «Я — другое дело, — отмахивалась она. — От жизни треклятой. Женщиной меня отчим сделал, насиловал почти каждый день, молчать заставлял. Может и убил бы совсем, если б сказала. Не вынесла я как-то его приставаний, ударила сковородой по башке на кухне, схватила деньги, какие были и сбежала. До сих пор не знаю — убила или нет. В Улан-Удэ это было, лет пять назад. Так больше дома и не появлялась, — она тяжело вздохнула. — Очень хочется домой съездить, посмотреть, с матерью проститься. Коротка жизнь наркоманки дорожной. Пять лет я здесь — с моим стажем мало кто на дороге стоит, две трети уже повымерли, кто со мной начинал. Кого убили, кто от передозировки умер. Берешь чек и не знаешь, что в нем. Обычно героин, разбавленный всякой ерундой. Вот и думаешь изредка — от чего сдохнешь: от этой ерунды или тебе чистую геру подсунут. Но это редкость, конечно. Не колись никогда, девочка, не колись. Травкой побаловаться иногда можно и то иногда. Беззащитные мы — крыша только деньги дерет, менты сами оттрахать рады. Нет правды на свете».
Пять лет отработала Верка на дороге, всего пять. Еще одну знала Диана — та восемь лет уже работает. И все…
«Ублажать буду, в крайнем случае, в задницу дам, но наркоманкой не стану», — твердо решила Диана, отдала матери хлеб и вышла к Владимиру.
До дома шли молча. Снимал ли Вовка эту квартиру или она принадлежала ему — Диана не знала. И где его родители — тоже не знала. Знала, что живет он там один и дружки часто заглядывают.
Владимир усадил Диану на диван, присел рядом на корточки, гладя ее ноги и задирая юбку повыше.
— Красивая ты Дина! — восхищенно сказал он. — А одноклассники не пристают? — спросил неожиданно.
Диана усмехнулась.
— Не-ет. Смотрят, правда, сальными глазками, да пырки еще не выросли.
— А сколько тебе?
— Тринадцать.
— Сколько? — удивился Владимир.
— Тринадцать, — повторила Диана. — В конце месяца четырнадцать исполнится.
— Ну, я бы тебе меньше 15 никак не дал.
— Мать говорит — развитие раннее, — пожала она плечами.
«Ничего, — подумал Владимир, — стану выпускать ее в сумерках и на ночь. Накраситься — четко сойдет за совершеннолетнюю. У многих девок груди такой и в помине нет».
Он разделся и приказал раздеться ей. Достал презерватив.
— Одевай, только губами, как все.
Диана научилась быстро. Он подсказывал ей, где поласкать язычком, как обращаться с яичками.
— Да не соси ты его, это же не конфета. Движения должны быть, движения. Взяла в рот и вверх-вниз, вверх-вниз, да поглубже забирай, — постанывал от удовольствия Владимир, пытаясь засунуть член в рот поглубже.
Диана ойкнула от рвотного рефлекса. Владимир наставительно произнес:
— Сама должна определить эту грань, а чтобы тебе не смогли засунуть глубоко — держи его руками у корня, как раз по грани.
Владимир задвигал тазом в такт Диане, забился в ее рту, и она почувствовала теплый и мягкий комочек спермы.
— Презерватив ты должна снимать сама, — снова наставлял ее он. — Что ж, не плохо, классно делаешь. Многие соски со стажем так не умеют.
Он сел на диване и закурил, предложил ей. Диана отказалась, испугавшись, что в сигарете может быть забит косячок. Она твердо решила — даже марихуану не курить. Владимир понял ее.
— Не дрейфь, дурашка. Это просто сигарета.
Диана с удовольствием взяла сигарету, чиркнула зажигалкой и затянулась дымом. Вкус во рту после резины стоял необычный, особенно противный с сигаретным дымом. Она сходила и прополоскала горло, стало легче.
Они покурили. Владимир взял ее ладонь и положил на свой член.
— Видишь — он упал. Надо поднять.
Диана стала ласкать его руками, глядя, как вырастал и поднимался проказник. Владимир протянул ей новый презерватив. Она смогла одеть его быстро на головку губами, расправила дальше пальцами и стала работать.
Владимир не довел дело до финала, опрокинул ее навзничь и вошел внутрь. Диана почувствовала, как страсть охватывает ее, забирает душу и нетерпением рвется в промежности. Он задвигался быстрее, забился внутри и обмяк почти сразу же. А ей еще хотелось движений, обхватив ягодицы руками, попыталась двигаться сама, но вскоре поняла, что все бесполезно. Сняла презерватив и вздохнула.
Владимир снова закурил сигарету, Диана отказалась — так часто она не курила. Одев трусы, Владимир ушел на кухню, бросил кратко перед уходом:
— Полежи еще.
Диана подумала, что в третий раз она точно кончит. А третий раз будет — он попросил ее полежать, не дал одеться. Получить удовольствие — значит остаться еще часа на два, мать потеряет ее. Уйти — нет, она сделала выбор и потянулась с удовольствием на диване.
Вошел Владимир, и Диана с ужасом увидела в его руке шприц, сжалась в комочек, умоляя глазами не вкалывать дозу. Во рту пересохло, и сказать она ничего не могла. Только мысли крутились в голове с невероятной быстротой: «Не надо, не надо, мы же договорились»…