Куртизанки дорог
Шрифт:
Даже рабочий кабинет соответствовал ей — устаревшая мебель обновлялась, но атмосфера законности и правопорядка царила всегда. Правда и здесь не обходилось без законов природы. Присутствовали исключения, форс-мажор и политические катаклизмы.
Двадцать лет Домогацкая руководит районной прокуратурой, сев в это кресло из следователей, минуя замов. Из следователей, нашумевших в свое время раскрытием громких, скандальных дел и принципиальностью, оказавшейся к месту.
Законы природы остаются, но жизнь меняется и многие выше стоявшие чиновники, влиятельные
Вера Ивановна понимала, что вряд ли ее переназначат на новый срок, но и отступать от своих принципов и убеждений не собиралась.
Она просматривала уголовные дела, которые были практически завершены на этапе предварительного расследования и готовились к передаче в суд. Со стороны могло показаться, что листается книжка с картинками и читатель задерживает свой взгляд на интересных, красочных эпизодах. Но Домогацкая вникала в суть по ходу расследования, вносила свои поправки и коррективы и поэтому на многих, хорошо знакомых моментах и фактах не мешкала.
Телефонный звонок оторвал ее от привычного дела, звонил личный сотовый, номер которого знали только очень близкие люди. Домогацкая поразилась — высвечивалось на табло имя ее сына.
— Мирон, сынок, это ты?
— Я, мама, я…
— Да откуда же у тебя телефон, как ты там родной? — Перебила его с нетерпением мать.
— Мам, помолчи пожалуйста, батарейка скоро сядет. Ты мне очень нужна, приезжай поскорее. И лучше, что бы нас не видели вместе. Я тебя на дороге, перед Центром встречу.
Связь прервалась и обеспокоенная мать несколько раз попыталась дозвониться до сына. Осознав безуспешность звонков, тревожно засуетилась.
— Людочка, машину мне срочно, — скороговоркой бросила она по селектору секретарю. Подумав, отменила указание.
— Нет, Люда, не надо — на своей поеду.
Она вспомнила слова сына: «и лучше, что бы нас не видели вместе». Пока шла к своему автомобилю, пока ехала — все время обеспокоено размышляла: что же могло случиться? Гнала машину, торопилась, не обращая внимания на великолепный зимний пейзаж: сосны, подернутые изморозью вдоль дороги и редкие ели со снегом на лаптистых ветках.
Машину занесло немного и она снизила скорость — не хватало еще разбиться или улететь в кювет. Вскоре увидела сына, стоящего на дороге, остановилась.
— Привет, Ма, — он сел в салон, чмокнул мать в щечку. — Сделай печку пожарче — продрог весь.
Она добавила градусов на табло и машина задышала теплее.
— Вот, так лучше, — удовлетворенно произнес Мирон, расстегивая телогрейку. — Давай куда-нибудь немного назад, приткнемся на обочине, что бы не мешать ни кому.
— Да что случилось то? — Не выдержала Домогацкая.
— Расскажу, мама, все расскажу. За этим и позвал тебя. Ты пока развернись — там неподалеку типа площадочки небольшой есть. Там и поговорим. А я пока погреюсь.
Машина развернулась с трудом на узкой для этой цели дороге, проехала метров пятьсот и свернула на широкую обочину. Остановилась.
— Мама, — начал Мирон, — я, конечно понимаю твои благие намерения и мне от этого станет лучше. Но куда ты меня привезла, мама, куда определила, что это за Центр такой?
— Не понимаю, сынок… Реабилитационный Центр… — занервничала мать. — Лучший в области.
— Какой к черту лучший? — перебил ее Мирон. — Я же хотел подлечиться, Мама, как-то отойти от этой наркоты, на ноги встать. Девушка у меня есть — но кому я наркоман нужен. Тебе разве что, мама, — продолжал давить на психику он.
— Да объясни ты толком, Мирон, — чуть не сорвалась на крик мать.
— Наркота здесь кругом, ма, наркота… Директор лично чеками торгует, продает по завышенной цене практически всем. Меня только стороной обходят, боятся — знают чей я сын, — упорно давил на материнские чувства Мирон. — А они потом колются все, кайф ловят… А мне каково? Мне тоже хочется, лучше уж я дома колоться буду — там цены ниже.
— Сынок, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? Быть этого не может… Это Центр считается лучшим, в том числе и потому, что наркотиков здесь нет. Ты хоть знаешь кем создан этот Центр?
— Мама, мне все равно, кем он создан. Это же закрытый Центр — родителей не пускают, никого не пускают. Делай здесь — что хочешь.
— А факты, у тебя есть факты?
— Какие, мама, факты? Ты что? Мне не веришь?
— Допустим, я верю…
— Ах, допустим, — перебил ее Мирон и стал вылазить из машины. Мать удержала его за руку.
— Не горячись и не обижайся. Я тебе верю, но для действий — нужны факты. Говори, что знаешь.
— Да все я знаю, мама, все. Знаю, где Караваев, это директор наш, держит готовые чеки с наркотой. Видимо россыпью сюда героин не завозят, что бы лишний раз не светиться. Знаю, где некоторые девчонки героин прячут. Знаю, что один чек здесь стоит двести рублей, а в городе сто, в некоторых точках по сто пятьдесят. Караваев — он вообще обнаглел, всегда держит по десять-двадцать чеков в прихожке, на верхней полочке. Кто заскочит из воспитанников — сразу же в коридоре рассчитываются. Где он держит основной запас — я не знаю, но где-то в доме. Спит директор с воспитанницей, с наркоманкой, она так у него в доме и живет. А ее подруга, Ольгой зовут, то же в открытую наркотики в коридоре держит, никого не боится. Мало этого?
— Да нет, сынок, не мало, — вздохнула мать. — Но это все точно, все как есть? И наркотики всегда там находятся, где ты сказал?
— В этих местах — да, всегда, в любое время суток. А вот где основные запасы хранятся — я не знаю.
Лицо Домогацкой как-то осунулось и посерело сразу. Она не надолго задумалась, потом заговорила:
— Знаешь, сынок, Центр этот принадлежит одной, очень влиятельной, особе. И она, к тому же, юрист. Если я проколюсь, то меня сожрут с потрохами, косточек не оставят. Поэтому еще раз подумай. Наркотики всегда там находятся, где ты сказал? Может, бывают моменты, когда их там нет?