Курумилла
Шрифт:
Камеристка покраснела и отвернулась, но сейчас же постаралась взять себя в руки.
— Но он очень предан дону Луи и вам, сеньорита.
— Ты в этом уверена? — спросила Анжела, пристально взглянув на свою камеристку.
— Нет, но мне так кажется, до сих пор он держал себя вполне безупречно.
— Конечно, — задумчиво произнесла молодая девушка, — но что-то в глубине сердца говорит мне, что он меня ненавидит, при виде его я испытываю непреодолимое отвращение. Я не могу объяснить, что со мной происходит. Несмотря на доводы рассудка, я не могу без содрогания выносить взгляд этого человека. Но взгляд — такая вещь, которую ни один человек не в силах изменить и в которой отражается вся его душа. Взгляд дает нам возможность отличать друзей от врагов. Но, наверное, дон Корнелио ждет с нетерпением. Пригласи его войти.
Виоланта поспешила исполнить приказание своей госпожи. Дон Корнелио появился с ослепительной улыбкой.
— Сеньорита, — сказал он, грациозно кланяясь молодой девушке, на что она молча кивнула, не меняя положения в гамаке, — простите за беспокойство, но вас желает видеть один уважаемый священник, французский миссионер.
— Как зовут этого миссионера, дон Корнелио?
— Кажется, отцом Серафимом, сеньорита.
— Почему же он не обращается к дону Луи?
— Он так и хотел поступить сначала.
— И что же?
— Но граф, — продолжал дон Корнелио, — еще с восходом солнца уехал из лагеря вместе с доном Валентином и до сих пор не возвращался.
— Куда же отправился дон Луи в столь ранний час?
— Я затрудняюсь ответить вам, сеньорита, знаю только одно: граф выехал в направлении Магдалены.
— Разве случилось что-нибудь новое?
— Мне ничего неизвестно, сеньорита.
Несколько секунд длилось общее молчание. Анжела погрузилась в раздумье. Затем она продолжала:
— Не догадываетесь ли вы, дон Корнелио, зачем хочет меня видеть этот миссионер?
— Мне ничего не известно, сеньорита.
— Так попросите его войти, я буду рада с ним побеседовать. Виоланта, не дожидаясь ответа дона Корнелио, подняла занавес, закрывавший вход в палатку.
— Пожалуйте, святой отец, — сказала она. Вошел миссионер.
Анжела встретила его почтительным поклоном и жестом пригласила сесть.
— Вы хотите поговорить со мной, святой отец? — спросила она.
— Да, мадемуазель, — ответил тот, кланяясь молодой девушке.
— Я готова вас выслушать.
Миссионер посмотрел вокруг себя, дон Корнелио и камеристка уловили этот взгляд и тотчас же вышли из палатки.
— Эта девушка так мне предана, что вы могли бы говорить при ней.
— Боже сохрани меня, мадемуазель, подрывать ваше к ней доверие, но позвольте дать вам совет.
— Пожалуйста.
— Иногда опасно доверять тайну людям, стоящим ниже вас по развитию, или своим подчиненным.
— Это отчасти справедливо, но прошу вас объяснить мне цель своего визита.
— Я крайне сожалею, мадемуазель, что огорчил вас, простите мне мое нескромное замечание, дай Бог, чтобы я ошибался.
— Нет, нет, святой отец, я вовсе не нахожу ваше замечание нескромным, я избалованный ребенок и сама должна просить у вас прощения.
В эту минуту послышался лошадиный топот. Камеристка приподняла занавеску.
— Дон Луи возвращается, — сказала она.
— Пусть он сейчас же идет сюда! — вскричала Анжела. Миссионер посмотрел на нее нежным взглядом, в котором сквозило сострадание.
Спустя несколько минут в палатку вошли дон Луи и Валентин.
Охотник приблизился к миссионеру и обменялся с ним горячим рукопожатием.
— Вы приехали сюда от генерала, святой отец? — оживленно спросил граф.
— Увы, нет, ваша светлость, — ответил тот. — Генерал даже не подозреваете моем посещении вашего лагеря, иначе он едва ли допустил бы это.
— Что хотите вы сказать? Объясните, ради Бога!
— Увы, я пришел удвоить вашу печаль. Генерал никогда и не думал давать согласие на вашу свадьбу с его дочерью, я не имею права рассказывать вам о том, что мне довелось видеть и слышать — этого мне не позволяет мое звание, но я француз, ваш соотечественник, и долг обязывает меня предупредить об измене, которая угрожает вам отовсюду. Генерал хочет усыпить вашу бдительность ложными обещаниями, чтобы тем вернее нанести решительный удар.
Луи опустил голову.
— С какой же целью вы пришли сюда? — спросил он отца Серафима.
— Я явился сюда предупредить вас. Генерал хочет забрать свою дочь, не пренебрегая никакими средствами. Позвольте указать вам на то обстоятельство, что при настоящих условиях пребывание молодой девушки в вашем лагере не только сопряжено с опасностью лично для вас, но и ложится несмываемым пятном на ее честь.
— Святой отец! — вскричал граф.
— Выслушайте меня до конца, — холодно заметил миссионер, — я далек от мысли сомневаться в вашей порядочности или упрекать мою духовную дочь, но вы бессильны заставить замолчать своих врагов и положить конец пересудам на ваш и ее счет. К сожалению, ваш образ действий дает пищу этим превратным толкам.
— Но что же мне делать? Где найти средство противостоять злой молве?
— Такое средство существует.
— Укажите его, святой отец.
— Вы должны жениться на своей невесте.
— Это мое самое большое желание.
— Дайте мне закончить… Но обвенчаться вы должны не здесь. Обряд бракосочетания, совершенный без всякой пышности, в лагере авантюристов, может вызвать только насмешки…
— Но…
— Вы должны обвенчаться в городе, на глазах у всего народа, при звоне колоколов и громе ружейных залпов, которые докажут, что бракосочетание совершено с должной торжественностью.
— Справедливо, — заметил Валентин, — отец Серафим прав, тогда всем станет очевидно, что донья Анжела выходит не за презренного разбойника, а за победителя, с которым нужно считаться. Она будет женой не авантюриста, а освободителя Соноры, и все, кто теперь порицает ее, первые будут перед ней заискивать.
— Да, да, это правда, — горячо воскликнула молодая девушка. — Спасибо вам, святой отец, за ваш приезд, я сознаю свой долг и должна его исполнить. Кто осмелится порицать жену спасителя всей страны?