Курумилла
Шрифт:
— Не беспокойтесь — все будет исполнено в точности. Но что случилось?
— Бандиты, которых мы видели удаляющимися из лагеря, хотят напасть на отца Серафима.
— Черт побери! Нужно поторопиться.
— Я и так тороплюсь. Прощайте! Горе вам, несчастные, если хоть один волос упадет с головы миссионера, вы все будете расстреляны, — добавил он, обращаясь к испуганным пленникам.
С этими словами Валентин ускакал в сопровождении других авантюристов.
У входа в ущелье охотнику попались навстречу несколько беглецов, за которыми он немедленно пустился в погоню. Но, к несчастью, те заметили его издали и успели скрыться, побросав лошадей и вскарабкавшись, как кошки, на самую вершину утеса.
Валентин не захотел терять времени на бесполезное преследование и поспешил к миссионеру.
— А-а! — вскричал тот при виде охотника. — Друг мой Валентин, без Курумиллы мы бы непременно погибли.
— А донья Анжела?
— Слава Богу, она спасена.
— Да, — сказала девушка, радостно бросаясь к охотнику, — мы обязаны своим спасением Богу, а также этим кабальерос, которые оказали нам свою поддержку в самый критический момент.
Один из незнакомцев подошел к собеседникам.
— Извините, мсье, — сказал он на прекрасном французском языке, — если я только не ошибаюсь, вы — знаменитый французский охотник Валентин Гилуа?
— Да, — удивленно ответил Валентин.
— А меня, мсье, зовут Весельчаком.
— Я вас знаю: мой молочный брат называл вас своим лучшим другом.
— Счастлив это слышать. Позвольте представить вам дона Рафаэля Гарильяса де Сааведра.
Оба новых знакомых поклонились и пожали друг другу руки.
— Мы рады встрече друг с другом от чистого сердца, — заметил Валентин.
— Это важнее всего.
— Но нам нельзя больше здесь оставаться, — заметил отец Серафим.
— Я пойду вместе с вами, senor padre, — предложил дон Рафаэль, — сначала я хотел отправиться в лагерь графа, но теперь нашел лучший способ увидеться с ним.
— Что же это за способ?
— Предложить приют донье Анжеле на асиенде дель-Милагро, которая принадлежит мне.
— Да, действительно! — сказал миссионер. — Простите меня, дон Рафаэль, я сам об этом не догадался, ваше предложение как нельзя более кстати.
— Я принимаю его с благодарностью, — прошептала молодая девушка.
Затем она наклонилась к уху охотника.
— Дон Валентин, — сказала она, краснея и в то же время улыбаясь, — прошу вас передать от меня дону Луи только одно слово.
— Одно слово! — воскликнул тот. — Какое же?
— «Всегда!»
— Хорошо, я ему передам, — ответил охотник, стараясь смягчить свой суровый, выстуженный ветром голос. — Вы ангел, я кончу тем, что влюблюсь в вас до безумия.
— В путь! В путь! — вскричала она.
— Вы поедете с нами, Весельчак? — спросил Валентин.
— Да, я должен переговорить с доном Луи.
— Решено, — прибавил дон Рафаэль. — Я вместе с Черным Лосем и Орлиной Головой буду сопровождать нашего духовного отца, а Весельчак останется и позднее проводит вас, сеньор дон Валентин, на асиенду дель-Милагро.
— Pardieu! — засмеялся охотник. — Вы увидите меня гораздо раньше, чем думаете.
— Вы всегда встретите у нас радушный прием. Обменявшись прощальными приветствиями, оба отряда покинули ущелье, направляясь в противоположные стороны.
ГЛАВА XIX. Возвращение в лагерь
Солнце стояло уже высоко, когда Валентин со своим небольшим отрядом присоединился к капитану де Лавилю и его пленникам. До Магдалены оставалось не более полутора миль. Мексиканцы шли между двумя рядами французских всадников, потупив головы, с руками, связанными за спиной. Капитан де Лавиль ехал во главе отряда. Он разговаривал со старым мексиканским офицером. За то, что тот хотел бежать, его усадили верхом и связали ноги под брюхом лошади.
За людьми шли лошади пленных бандитов, на них нагрузили оружие и прочие пожитки их хозяев.
После того как оба отряда соединились, все ускорили шаг.
Валентин мог бы прибыть в лагерь еще до восхода солнца, но опоздал с особенной целью: для успеха предприятия графа было очень важно, чтобы жители Магдалены и других местностей, гостившие в ней по случаю престольного праздника, видели пленных мексиканцев. Это убедило бы их, что экспедиция графа вовсе не так безрассудна, как предполагали, или, по крайней мере, как стремилось доказать мексиканское правительство.
Граф, к которому Валентин заранее отправил Курумиллу с известием о происшедшем, решил придать всему делу как можно больше важности и пышности. Вся армия стояла под ружьем и под звуки барабана и труб приветствовала знамя, водруженное перед палаткой графа.
Как и предвидел граф, жители Магдалены сбежались в лагерь, чтобы присутствовать при этом зрелище, дорога была покрыта спешащими любопытными, кто шел пешком, кто ехал верхом, все старались перегнать друг друга и увидеть раньше других, что делается у французов.
Когда авангард дошел до ограды лагеря, все остановились по знаку Валентина.
Заиграл рожок, на зов вышел офицер.
— Кто идет? — закричал он.
— Франция, — отвечал де Лавиль, сделав несколько шагов вперед.
— Какой пропуск?
— Освободитель Соноры.
Толпа заволновалась при этих словах, послышались одобрительные крики.
— Войдите, — сказал офицер.
Заграждения раздвинули, и начался проход отряда под звуки барабана и трубы.
Было что-то величественное в этой сцене, несмотря на всю ее простоту. Зрители не могли наглядеться на горстку смельчаков, предоставленных лишь самим себе, брошенных судьбой за шесть тысяч миль от своей родины, но гордо носивших имя французов. Не сделав с самого начала кампании ни одного выстрела, они возвращались в лагерь с сотней пленных.
Взволнованные жители Соноры смотрели на французов с почтительным страхом, смешанным с каким-то восторгом. Странное явление… Вместо того, чтобы выразить сожаление своим пленным соотечественникам, они осыпали их злыми насмешками. Так велико впечатление, производимое мужеством и энергией на души первобытных народов.
Пленников собрали в центре лагеря. Граф Пребуа-Крансе стал обходить их в сопровождении своих главных офицеров. За ними следовали, увлеченные энтузиазмом, самые влиятельные жители Соноры.