Курумилла
Шрифт:
Сеньор Паво поспешил явиться из Гуаймаса в Эрмосильо, притворяясь, что хочет поздравить графа с победой над мексиканцами, но в действительности он приехал с целью подготовить новое предательство.
Дон Луи лежал совершенно одиноким: у него ie оставалось более друга, которому он мог бы полностью довериться, в душе царило мрачное отчаяние, он сознавал свое бессилие воспользоваться плодами победы.
Капитан де Лавиль, единственный человек, на которого граф во всем полагался, заболел той же самой болезнью, что и дон Луи, и потерял всякую способность работать.
Сеньор Паво искусно воспользовался этим моментом, чтобы посеять в сердцах французов семена недовольства.
Граф был душой своего отряда, его присутствие объединяло и воодушевляло всех, с его отсутствием все сразу рушилось.
Под шумок сеньор Паво организовал целый заговор. Он подстрекал авантюристов, чтобы те ежечасно один за другим приходили к графу со всевозможными жалобами, угрожая своему начальнику оставить его на произвол судьбы. Положение сделалось настолько серьезным, что необходимо было принять окончательное решение.
Оставалось только два выхода.
Первый состоял в том, чтобы отказаться от всех выгод победы при Эрмосильо и отступить к Гуаймасу, это средство постарался внушить графу французский поверенный в делах дон Антонио Мендес Паво.
Но был и другой выход из критического положения, в котором находились французы. Они могли спокойно оставаться в Эрмосильо и выдержать там даже осаду в ожидании подкреплений из Калифорнии, где уже кипели оживленные приготовление к походу, так как весть о поражении мексиканцев воодушевила всех местных авантюристов.
Для графа оба средства были одинаково непривлекательны.
Первое он считал унизительным, второе ему казалось непрактичным.
Между тем положение обострялось все больше и больше и угрожало сделаться безвыходным.
В это время случилось странное происшествие, которое трудно выдумать даже романисту с самой пылкой фантазией.
Возбужденные притворным состраданием сеньора Паво, который продолжал незаметно подстрекать французов, авантюристы решили отказать графу в повиновении и открыто восстать против его власти. Видя, что он не в состоянии противостоять их настойчивым требованиям, они заявили: если не начнется отступление, то они самовольно удалятся из Эрмосильо и бросят своего командира на произвол судьбы.
Граф должен был уступить.
Генерал Гверреро дал слово ничем не потревожить французов во время отступления. Дону Луи удалось получить заложников, которые отвечали ему за безопасность раненых, остававшихся в городе. Затем, со стесненным сердцем, лишенный последних сил и мужества, граф приказал перенести себя на носилки.
При виде горячо любимого вождя в сердцах авантюристов совершился переворот: вид графа, изнуренного болезнью и горем, произвел на них потрясающее впечатление. Они стеснились вокруг него, клялись ему в верности, обещали беспрекословно повиноваться и умереть вместе с ним до последнего человека.
На бледных губах графа появилась печальная улыбка. Эти утешения со стороны авантюристов пришли слишком поздно. Дон Луи настолько был огорчен всем предыдущим поведением своих подчиненных, что потерял веру в своих товарищей. Чаша была переполнена.
Началось отступление…
Несмотря на торжественное обещание генерала, французам то и дело приходилось защищаться от беспрестанных неожиданных нападений со стороны мексиканцев. Но когда авантюристы почуяли запах пороха, к ним вернулась прежняя энергия, и они из всех схваток выходили победителями, обращая врагов в постыдное бегство. Скоро нападения прекратились.
Отряд расположился лагерем на расстоянии трех лье от Гуаймаса, и французы твердо решили продолжать на другой же день поход и вступить в этот приморский город, хотя бы даже для этого пришлось употребить силу.
При мысли о предстоящем сражении граф несколько оживился и стал отдавать необходимые распоряжения, вскоре затем он почувствовал утомление и заснул.
Но в полночь его разбудили, так как явились парламентеры со стороны мексиканцев.
Это были сеньор Паво и один торговец из Гуаймаса. Их прислал генерал Гверреро. Они приехали заключить перемирие на двадцать четыре часа и привезли с собой письмо генерала, в котором тот убедительно просил графа явиться к нему на встречу с целью выработать условия заключения мира.
— Я согласен на перемирие, — ответил граф. — Пусть генерал пришлет для меня конвой, чтобы проводить меня на встречу.
Товарищи графа очень удивились.
— Почему вы не хотите захватить с собой собственную кавалерию? — сказал ему один из них.
— Зачем? — уныло ответил дон Луи. — Требуется только мое присутствие; если генерал собирается устроить засаду, то попаду в нее я один.
Авантюристы стали настаивать, но граф оставался непоколебимым.
— Мы не поймем друг друга, — отвечал он на все вопросы. Затем он обратился к парламентерам:
— Отправляйтесь в Гуаймас, господа, и передайте генералу Гверреро мою благодарность за его предложение. Я буду ждать присылки конвоя.
На рассвете прибыл и мексиканский конвой. Граф немедленно отправился в путь, кинув в последний раз печальный взгляд на своих товарищей, которые со слезами на глазах присутствовали при его отъезде.
Отныне все было кончено между графом и его товарищами.
При въезде графа в Гуаймас генерал Гверреро приказал отдать ему военные почести, как главнокомандующему армией.
Дон Луи презрительно улыбался. Он не придавал никакого значения этим внешним знакам почета.
Между графом и генералом произошел продолжительный разговор.
Генерал не отказался от мысли подействовать на графа путем подкупа, но тот с негодованием отверг недостойные предложения.
А в оставленном доном Луи лагере французы были полностью предоставлены проискам сеньора Паво. Этот человек не любил терять времени даром: по его совету авантюристы отправили к графу двух депутатов.
Для этой роли были выбраны сеньором Паво два невежественных и грубых матроса. Они должны были потребовать от дона Луи окончить дело во что бы то ни стало. Почтенный дипломат знал, как нужно действовать, чтобы добиться успеха.