Кусатель ворон
Шрифт:
Жмуркин пил третью чашку. Листвянко снова щепал топором поленья, готовил растопку для второго самовара. Жохова гладила по голове заявившуюся козу, кормила ее капустным листом, Рокотова пела, а я заметил, что с окрестностей молчаливо собрались остальные животные. Гуси просунули длинные шеи сквозь заросли хрена и слушали, курицы уселись на поленнице, дремали, иногда расправляя короткие крылья.
Из-под малиновых кустов поблескивали зеленоватыми глазами козы, на заборе сидели разноцветные кошки, где-то вдалеке, за околицей, маячила длинная тень страуса
Глава 21
Особенно по вторникам
Жмуркин бил в сковороду прямо у меня над ухом, мир от этого сотрясался и был готов вот-вот рассыпаться дребезжащими осколками прямо мне за шиворот. Я открыл глаза: это оказался, конечно, не Жмуркин, он не стал бы устраивать такое свинство, он теперь политик и смотрит вдаль.
Пятахин, конечно. Вполне себе живой и здоровый, ухмыляющийся, вчерашняя порка пошла ему явно на пользу, анаболики его не разорвали.
Явился специально к моей койке и брякал в сковороду, точно пожар собирался, точно преисподняя собиралась разверзнуться. Очень захотелось эту сковороду выхватить – и настучать им по голове Пятахина в целях восстановления мировой гармонии, примерно так. Мало его вчера. Хотя, наверное, мало: если уж этого лося страус Прошка не закусал, то куда там Лаурычу справиться. Страус ударом ноги убивает лошадь, Лаурыч нет. Какой, кстати, сейчас день?
Не соображалось. Календарь, обычно четко разложенный в моей голове, смешался, даты и понедельники слиплись в пеструю летнюю кучу.
Опять разбудили. Каждый день разбудили. Почему нельзя проснуться самому, по-человечески?
– Что тебе, ошибка природы? – спросил я. – Не спится? Спина не болит? Изнутри не распирает?
– Общий сбор, – деловито сообщил Пятахин. – Общий сбор, общий сбор.
– Стряслось что?
– Стряслось. Рокотова пропала. Кажется, в лес уперлась.
– Зачем?
Пятахин не ответил, отправился стучать над Герасимовым. Герасимов, выросший в жестких условиях батора, спал по-хитрому – свернул в несколько раз куртку, сунул внутрь получившейся скрутки голову, а сверху заложился подушкой; как Пятахин ни усердствовал, разбудить Герасимова ему не удалось. Тогда он прибегнул к верному методу: зашел в изголовье кровати, поднял ее за ножки и уронил на пол. Проделал это три раза, каждый раз сопровождался криком «Мертвецы!!! Мертвецы!!!», от такого проснулся бы кто угодно.
Здоровый все-таки. Все дураки сильны, выносливы и живут долго, а иногда даже и счастливо.
Листвянко Пятахин разбудил по-аккуратному, трезвонить не стал, осторожно пощупал его за ногу. Листвянко в ответ умудрился пнуть Пятака в живот, на что Пятак только похихикал.
Лаурыч уже не спал, сидел на табуретке и с серьезным видом завязывал шнурки на кедах.
– Поспешайте, – подгонял Пятахин. – Поспешайте, граждане! Выходите на крыльцо, у нас ЧП!
Минут через пять на крыльце собрались
– Может, кто что видел?
– А может, она в туалет провалилась? – предположил Пятахин. – Там в «Ж» две доски качаются…
– И все-то ты у нас знаешь, – вставила Снежана.
– Да это мне Пашка сказал, он все время подсматривает.
– Я не подсматриваю! – возмутился Лаурыч. – Просто я слышал, они там скрипят…
– Значит, подслушивает, – поправился Пятахин. – Экий меломан завелся. А давайте проверим, что у него там на телефоне? Там у него, наверное, коллекция целая, он на Снежанку давно засматривается…
– Да у меня батарея еще в автобусе села! – Лаурыч покраснел пронзительно красным цветом и сжал кулаки – вот-вот кинется.
– Не надо, Паша, – неожиданно вмешался Листвянко. – Я сейчас ему пальцы ломать буду. Ему вчера мало было…
И Листвянко шагнул к Пятахину.
– Хватит бузить, – остановил Жмуркин. – Надо идти искать, надо позвать Капанидзе, может, спасателей…
– А может, она домой сдернула? – предположил Листвянко. – Она что-то молчаливая была в последнее время.
– Она всегда молчаливая, – поправил Гаджиев.
– Всегда молчаливая, а вчера песни пела, – напомнил Пятахин. – Наверное, у нее кризис случился. Герасимов ее бросил, и она в батор обратно сбежала.
– Нет, – возразил Жмуркин. – Домой она никак не могла. Она все вещи оставила. А про кризис…
Мы все поглядели на Герасимова.
– Да нет, – он пожал плечами. – Никаких предчувствий вроде… Она всегда молчаливая.
– А зачем ты ее бросил? – подступила Жохова.
– Да я ее не бросал! – покраснел Герасимов. – Мы вообще с ней не очень знакомы были…
– Провалилась в сортир – и молчит, – ввернул Пятахин. – Стесняется. Они в баторе все такие стеснительные…
– Я могу сходить, посмотреть, – предложил Лаурыч неуверенно.
– Давай, – Пятахин хлопнул Лаурыча по плечу. – Сходи. И сам провались заодно.
– Я сама лучше. – Снежана плюнула на ногу Пятахину и направилась к туалету.
Остальные молчали. Немцы озирались растерянно, я тоже озирался. Лично у меня предчувствия были не очень. Я примерно представлял, что значит искать в лесу человека. Без собак, без раций, без какого-никакого вертолета. А тут еще волки в округе. А если она в эти холмы сунулась…
Снежана вернулась и сказала, что в туалете Рокотовой нет.
– А ты хорошо смотрела? – поинтересовался Пятахин. – Я знаю, у тебя ведь очень поверхностный подход к жизни.
– Можешь сходить, нырнуть, углубиться.
– Да не, я просто… Надо поглядеть, не пропало ли чего, – выдал Пятахин.
– По себе людей не судят, – заметила Снежана.
– Да я не об этом. Может, она еду взяла или еще что для похода. Может, она решила сразу в Германию дернуть? А что, запросто. Сбежит в Германию, скажет, что ее здесь травили…