Кутузов
Шрифт:
Сам Петр I был одержим страстью к знаниям, и эту страсть он волевым усилием старался привить своим подданным. К тому же стремились и его преемники, далеко не всегда встречая понимание представителей служилого сословия: последние готовы были проливать кровь и даже положить свой живот за государей, но отягощать свой ум науками считали для себя вовсе не обязательным: «большинство дворян почти ничего не читало; иные думали даже, что слишком прилежное чтение книг, в том числе и Библии, сводит человека с ума». По этой причине в начале царствования императрицы Анны Иоанновны, которая и сама не производила впечатления охотницы до знаний, был издан указ от 23 ноября 1731 года, постановлявший «впредь <…> безграмотных из солдат и капралов в унтер-офицеры, а из унтер-офицеров, которые не умеющие же грамоте, в обер-офицеры не производить, дабы который по обучению грамотному попечение имел неленостное» 3. Однако многие дворяне противостояли «книжной премудрости» даже спустя три царствования: вспомним персонажа знаменитой комедии Д. И. Фонвизина, утверждавшего, что «от чтения книг бывают приливы к голове и впадение в совершенно дураческое состояние». Впрочем, при Екатерине Великой это была уже сатира, а не горестная констатация фактов. Но даже в те годы просвещенный вельможа граф С. Р. Воронцов, посланник в Лондоне, сообщая об успехах своего сына, счел нужным успокоить родственников: «…Он очень любит читать: между тем все это ничуть не вредит его здоровью, потому что он беспрестанно бывает на открытом воздухе и каждый день ездит верхом, что много укрепляет его телосложение». Согласно документам и в 1812 году 52 процента офицерского корпуса недалеко ушли от образовательного минимума, обозначенного в указе от 1731 года: знания почти половины офицеров Российской императорской армии определялись формулировкой «читать и писать умеет». Несмотря на многочисленные призывы, раздававшиеся с высоты трона, родители не спешили отправлять своих сыновей в столичные учебные заведения. В то же время большинство мелкопоместных дворян не располагали денежными средствами, необходимыми для образования детей «на местах». При наличии денег они сталкивались с другой проблемой: образовательных учреждений в их «медвежьих углах» не существовало, не было там и подходящих учителей. Для многих потомственных дворян путь к знаниям был поистине тернистым. «Учить мальчиков начинали обыкновенно лет с семи, но иногда и с пяти, и даже с четырех; первоначально учением заведовал или кто-нибудь из домашних или дядька крепостной; тут дальше грамоты не шло, иногда и на нее употреблялось времени до двух лет; обыкновенно, с множеством всевозможных
Вот что сообщал о своем наставнике и его методах преподавания А. Т. Болотов: «…Начал я час от часу далее и с множайшим прилежанием продолжать свою науку. <…> Во все продолжение сего похода отводима была обыкновенно мне с учителем моим немцем особливая квартира, ибо как я учиться у него беспрерывно продолжал, то дабы нам никто в том не мешал и приказано было квартермистру назначить нам всегда особую избу. По обыкновению сему получили мы и в сем городе особый домик. Тут учась однажды после обеда, чем-то таким не угодил я своему учителю. <…> Человек он был мудреного нрава и не угодить ему всего легче и скорее и всем было можно, и нередко за самую безделицу и ничего не стоящее дело не только сердился, бранился и ярился несколько часов сряду, но и бивал и секал меня немилосердным иногда образом, и чрез то произвел то, что я его не столько любил, сколько боялся и страшился» 5. Читая это бесхитростное, шутливое повествование, не перестаешь удивляться долготерпению и крепким нервам воспитуемых, которых педагогические приемы наставников, казалось бы, раз и навсегда должны были отвратить от учебы. Так, однажды наставник Андрея Болотова «возъярился еще более и желая умышленно нанесть мне более страха и боязни, схватил стоявшее тут у стены по случаю ружье, зарядил оное и сбирался выстрелить в окно на улицу, ведая, что мне стрельба всего была страшнее. <…> Действие страха и боязни столь близкой стрельбы до того меня довело, что вскочил, упал ему в ноги и со слезами просил лучше меня сколько угодно ему высечь, но только не стрелять. Но упрямца сего ни слезы, ни обнимания его ног, ни все жалостные умаливания не могли тронуть, но он выстрелил и находил удовольствие в том, что я на смерть перестращался» 6. По-видимому, сам факт наличия преподавателя был такой редкостью и удачей в дворянских семьях, что малолетний ребенок не смел даже пожаловаться на учителя-изувера отцу, перед которым его мучитель трепетал и благоговел не менее, чем его воспитанник перед ним. «Перед приближением нового года, — продолжал свой рассказ А. Т. Болотов, — вздумалось учителю моему сочинить поздравительное письмо родителю моему от имени моего с новым годом, и заставил его меня переписать на белой бумаге с золотым обрезом. В работе сей упражнялся я несколько времени, ибо становил всякое слово с превеликою осторожностию и боязнью, чтоб не испортить. Бумага сия была почитаема властно как некою святостию, и я трепетал, писавши оную, и ныне весьма дорого заплатил, если бы кто мог отыскать мне оную. Я надселся со смеха тогдашнему моему писанию, а не столько писанью, сколько русскому переводу, который вздумалось учителю моему приобщить на другой странице, и который, как теперь помню, был наиглупейший и вздорнейший и содержал такую нескладную галиматью, чтоб тому довольно нахохотаться было не можно. Но, к сожалению, время похитило у меня сию грамоту и монумент глупости моего учителя. Кроме сего продолжал я учиться арифметике, и около сего времени был уже далек в оной, ибо за понятием моим не было ни малейшей остановки. Я понимал все хорошо и довольно скоро, а не доставало только порядка в учении и хорошего учителя» 7. Особо следует отметить, что Болотов, будучи на 8–10 лет старше Кутузова, постигал начала наук в городе Пскове, где в то время служил его отец. Кстати, многие отцы семейств, используя дружбу или служебное положение, находили наставников своим детям в ближайшем окружении. М. И. Кутузов, как и А. Т. Болотов, имел большую склонность к знаниям, приобретая их в более благоприятных условиях: «В свободное время от службы Илларион Матвеевич <…> неусыпно занимался воспитанием сына: сам обучал его» 8. Этот случай также нельзя признать исключительным: родители на протяжении XVIII века нередко брали на себя функции педагогов, не задумываясь над тем, как далеко простирались их собственные знания. Так, генерал Я. О. Отрощенко, чьи детство и юность пришлись на конец того же столетия, вспоминал: «В то время мало еще было таких людей, которые понимали, что познание наук молодому человеку необходимо; для них достаточно казалось и того, если он умеет читать и писать; чтение церковных книг было изучаемо рачительно; чтение в церкви Апостола составляло уже половину учености, а сочинить просьбу в суд — крайний предел образования. <…> В арифметике я далее умножения и сложения не знал ничего. Об иностранных языках я не имел никакого понятия, кроме польской азбуки, которую преподал мне отец» 9. А знание иностранных языков для военных было особенно важным, так как в XVIII столетии сочинений по военному делу на русском языке просто не существовало; офицер, вознамерившийся заняться самообразованием, прежде всего должен был освоить немецкий и французский языки. У Иллариона Матвеевича в этом вопросе было несомненное преимущество перед другими отцами семейств: он был выпускником Инженерной школы и убедил своего сына в необходимости «правильного» военного образования. Здесь уместно обратить внимание на важный факт биографии будущего победителя Наполеона: М. И. Кутузов, если можно так выразиться, был «потомственным интеллектуалом». Действительно, многие историки констатировали его отличные достижения в учебе, что не было случайностью, следствием одних только природных дарований. Вопреки распространенным в те годы заблуждениям отец не только привил сыну непреходящую любовь к знаниям, но и сумел убедить его в необходимости начать службу в «казенном заведении», что игнорировалось многими родителями. Тот, кто знаком с системой военного образования в середине XVIII века, не может не признать, что такое явление, как отец и сын, окончившие одно и то же учебное заведение, — явление довольно редкое.
17 апреля 1759 года генерал-полковник И. М. Кутузов обратился с прошением на имя блистательного вельможи елизаветинского царствования генерал-фельдцейхмейстера графа П. И. Шувалова: «Имею я сына Михайла одиннадцати лет, который на первой указанный срок, имея тогда от роду седьмой год, Правительствующего Сената в герольдмейстерской конторе явлен, от которой для обучения российской грамоте отпущен в дом по 760 год до июля месяца. Того времени обучался сверх российской грамоте, немецкого языка с основанием, по-французски, хотя несовершенно, говорит и переводит и в латинском грамматику оканчивает и переводить зачал. Також арифметики и геометрии и фортификации один манер прочертил. И несколько рисовать, також истории, географии и которых наук, что принадлежат до артиллерии, яко то в арифметике, геометрии и фортификации. По прошению моему, а по ордеру Его Превосходителства от фортификации генерал-майора Муравьева, оной сын мой чрез инженер-капитан-поручика Шалыгина и освидетельствован. И как оный сын мой ревностное желание и охоту имеет служить Ея Императорскому Величеству в артиллерийском корпусе(выделено мной. — Л. И.), того ради Ваше Высокографское сиятельство всепокорнейше прошу, дабы повелено было означенного сына моего по желанию определить в артиллерийский корпус, а для обучения артиллерии и окончания наук отдать мне» 10.
Биограф полководца Ю. Н. Гуляев справедливо указывал на неточность, связанную со временем пребывания М. И. Кутузова в Соединенной артиллерийской и инженерной школе, ссылаясь в качестве наиболее показательного примера на монографию П. А. Жилина 11, в которой сообщалось, что Кутузов начал обучение в 1757 году и досрочно завершил его в 1759-м. Однако приведенный выше документ (обнаруженный Ю. Н. Гуляевым) из архива Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи убедительно свидетельствует, что в 1759 году будущий полководец только был зачислен в учебное заведение. Но прошение на имя графа П. И. Шувалова, сняв один вопрос, способствует возникновению нескольких других. Почему отец, сообщив «о ревностном желании и охоте» своего сына служить в артиллерийском корпусе, тут же забирает его к себе «для окончания наук»? Более того, сам граф П. И. Шувалов, после «освидетельствования в науках» малолетнего Кутузова, не только не возражает против продолжительного отпуска, но даже распоряжается о его поощрении в ордере Артиллерийской и инженерной школе № 1230 от 31 июля 1759 года: «По требованию моему сего июля 21 дня присланным мне ис Правительствующего Сената указом велено недорослей: статского советника сына Якова Нартова, инженер-полковника сына Михайлу Кутузова <…> определить в Артиллерийскую школу. Того ради Артиллерийская школа имеет объявленных недорослей в ученики причислить и ведать, что данным от меня артиллерии господину и генерал-лейтенанту ковалеру Глебову ордером велено их для поощрения к наукам написать капралами, и ежели пожелают, для обучения артиллерийской науки на своем коште в отпуск в дом, то з данными пашпортами отпустить по ево рассмотрению».
Отметим, что учить детей дома «дозволялось только тем, которые имели определенное количество душ (не менее 200. — Л. И.) и которые поэтому считались в состоянии нанять учителей, и тем, дети которых обнаруживали особенно хорошие познания; но все-таки и для учившихся дома детей обязательны были явки на смотры к лицам администрации, смотря по месту жительства — в Сенат или к губернаторам-воеводам — в 7, 12, 16 и, наконец, 20 лет — для определения на службу; в первую явку дети только записывались; затем было определено, чему должно научиться между каждыми двумя явками, и следующую домашнюю отсрочку получали только те, которые на смотру удовлетворяли узаконенным требованиям; за уклонение же от учения и смотров грозила каторжная работа или ссылка в Оренбург; были даже и случаи применения этих наказаний» 12. Вероятно, у графа Шувалова не возникало сомнений в отношении успехов домашнего образования «недоросля из дворян» Михайлы Голенищева-Кутузова: согласно апрельскому прошению его отца мальчика привезли на экзамен на год и три месяца ранее положенного срока: «отпущен в дом по 760 год до июля месяца». По-видимому, Илларион Матвеевич ненадолго уехал с сыном к месту своей службы в Ригу, но уже 26 июня того же года генерал-фельдцейхмейстер граф П. И. Шувалов назначил инженер-полковника И. М. Голенищева-Кутузова в Канцелярию Главной артиллерии и фортификации в Петербурге. В сентябре того же года в столицу перебралась из Риги вся семья, в дом, приобретенный главой семейства на Московской стороне, на 3-й Артиллерийской линии. 10 декабря 1759 года граф П. И. Шувалов отдает очередной приказ или ордер по Артиллерийской и инженерной школе: «По представлению оной школы, артиллерии каптенармус Михаил Кутузов за его особенную прилежность и в языках, и математике знание, а паче что принадлежит до инженера имеет склонность, в поощрение прочим, сего числа произведен мною в инженерный корпус первого класса кондуктором; о чем Артиллерийская и Инженерная школа будучи известна, имеет ему, Кутузову, сей кондукторский чин объявя, в верности службы привесть к присяге и оставить по прежнему при школе, к вспоможению офицерам для обучения прочих; а о том же от меня гг. артиллерийскому и инженерному генералитету ордировано и о учинении оклада жалованья в Канцелярию Главной артиллерии и фортификации предложено». Обратим внимание на разницу в содержании двух вышеприведенных документов: согласно апрельскому прошению отца Кутузов-сын имел «ревностное желание и охоту» служить по артиллерийской части, а к декабрю он уже «паче что принадлежит до инженера имеет склонность». По-видимому, Илларион Матвеевич к тому времени передал сыну знания, которые он имел как выпускник Инженерной школы до слияния ее с Артиллерийской. Для обучения артиллерийскому делу он намеревался нанять подходящего преподавателя, но не успел, вернувшись в Петербург на два года раньше, чем предполагал, поэтому Кутузов-младший сдал экзамен за курс обучения в Инженерной школе. В любом случае 1759 год закончился для 14-летнего Михайлы Голенищева-Кутузова более чем успешно. Для того чтобы в этом убедиться и подвести итог «документальной хронике» этого периода, обратимся к истории учебного заведения, где началась действительная служба полководца.
…Петр Великий, вернувшись из путешествия по Европе, решил не откладывать в «дальний ящик» создание образовательных заведений для юношества. В 1701 году в Москве была основана Школа математических и навигацких наук; в течение пятнадцати лет в ней получали образование не только морские офицеры, но и геодезисты, инженеры, артиллеристы. Царь считал, что учеников можно набирать и в излишестве, невзирая на наличие вакантных мест. Конечно, специальных познаний будущие артиллеристы и инженеры отсюда вынести не могли, так как обучали их здесь только математике, тригонометрии и черчению, а остальные сведения они должны были приобретать практическим путем по месту службы. Сознавая несовершенство этой системы, 16 января 1712 года Петр I издал указ об учреждении в Москве Инженерной школы, в которую предполагалось набрать до 150 учеников, причем две трети из них должны были состоять из дворян. Но охотников учиться не хватало: в конце 1713 года в школе было всего 23 ученика. Сенат издал указ Военной канцелярии набрать еще 77 учеников из всяких чинов людей, «также из царедворцовых детей, за которыми до 50 дворов», чтобы они прилежно обучались инженерной науке 13. По-видимому, и эта мера не дала желаемых плодов. В 1719 году в новой столице Санкт-Петербурге была учреждена Инженерная рота, куда были переведены все наличные ученики, считавшиеся рядовыми до получения инженерных знаний. С 1722 года рота стала называться Инженерной школой, где обучали не только арифметике, геометрии и тригонометрии, но и фортификации, а затем и гидравлике. Предписывалось, «кроме бумаги, на земле практиковать малыми модельми» (моделями. — Л. И.). Учения в школе проводил лично генерал-майор де-Кулон. Учебников же, судя по всему, не было. Среди 94 учеников, проэкзаменованных самим де-Кулоном, только 49 были признаны достойными получать жалованье. Обратим внимание на сведения, имеющие для нас особую важность, в связи с биографией нашего героя. Ученики, успешно освоившие курс наук, выносили из школы довольно значительный объем знаний, а те из них, кто с успехом закончил курс наук, получали звание кондуктора в инженерной команде. Таким образом, ордер графа П. И. Шувалова от 10 декабря 1759 года подтверждает тот факт, что 14-летний Михаила Кутузов успешно овладел «обязательной программой» обучения. Если потом кондукторы продолжали образование на практике, то достигнув успехов, они производились в первый офицерский чин — инженерные прапорщики, а «если же ничему большему не научатся, то так и останутся кондукторами» 14, то есть «инженерными вспомогателями» офицерам. Многим дворянским детям наука давалась нелегко. После смерти Петра I сразу же нашлись ученики, которые явились в Военную коллегию с просьбой «отбыть от науки» под предлогом «беспамятства и непонятности». Но их надежды на легкую жизнь были безжалостно разбиты: Канцелярия Военной коллегии возвратила их в школу с требованием к начальству «обучать их с прилежанием» и посылать в Военную коллегию ежемесячные отчеты. Нерадивых учеников отчисляли из школы для укомплектования Минерной роты: в их число попали даже князь Матвей Голицын и князь Ефим Мещерский 15. При существовавших условиях, когда по достижении чина кондуктора следовало самим добывать специальные знания, школа готовила помощников для иностранных инженеров: выпускникам зачастую открывалась перспектива остаться «вечным кондуктором». При Анне Иоанновне стараниями графа Бурхарда Кристофа Миниха, «постигшего дух Петров», был принят проект кадетского корпуса, который должен был готовить русских офицеров для инженерной службы. По окончании этого корпуса кадеты выпускались не только прапорщиками, но подпоручиками и даже поручиками. Таким образом, «кондукторское училище» было преобразовано в корпус. Причем Миних сам часто экзаменовал поступивших в школу недорослей, рассматривал чертежи, задавал вопросы и даже требовал красоты отделки чертежей. Однако получить офицерский чин по-прежнему было непросто: кондукторов разделили на три класса. По окончании курса школы ученики выпускались кондукторами 3-го класса, затем до получения чина инженер-прапорщика служили в чине кондукторов 2-го и 3-го классов, то есть срок мытарств по добыванию специальных знаний и опыта увеличивался. В 1733 году школа помещалась на Петербургском острове, на Инженерном дворе. В 1738 году число учеников ее увеличилось до 150 человек. Правда, 50 из них были вскоре переведены в Москву, во вновь учрежденную там Инженерную школу.
Указ 11 февраля 1737 года установил определенные сроки для сдачи экзаменов. Анна Иоанновна хотела, чтобы на экзаменах непременно присутствовали бы по очереди сенаторы, на что генерал-аншеф Чернышев однажды резонно возразил, что будет там совершенно бесполезен, «подобно прочим сенаторам за необучением другим наукам, кроме военной экзерциции». В конце концов в роли экзаменатора окончательно утвердился Миних. Илларион Матвеевич Голенищев-Кутузов поступил в Инженерную школу как раз в этот непростой период и обучался в ней с 1733 по 1737 год, испытав на себе все строгости графа Миниха, которые, безусловно, пошли ему на пользу. Во-первых, через четыре года он стал подпоручиком, не замкнувшись на кондукторском поприще. Во-вторых, он сам сумел с успехом обучить своего сына «на дому». Вероятно, была веская причина, по которой Илларион Матвеевич сразу взял сына «на свой кошт» до окончания курса наук: зная нравы многих воспитанников Инженерной школы, отец мог опасаться их пагубного влияния на своего сына. Так, автор «Исторического очерка 2-го кадетского корпуса» сообщал: «В Артиллерийской и Инженерной школах начальство требовало от воспитанников добросовестного отношения к учебным обязанностям, как к службе, но затем нисколько не интересовалось их нравственным образом, совсем не обращая внимания на то, как они проводят свободное от занятий время; должно было только избегать скандалов, а затем можно было пить и вести компанию с кем угодно. Воспитание учеников не входило в программу» 16. Причем даже Военная коллегия не слишком смущалась фактом пьянства среди учеников. Довольно распространенной была практика, когда старшие ученики осуществляли надзор и обучение младших. В этом случае наставники самовольно распускали учеников, чтобы самим заняться своими делами. Были случаи истязания младших учеников старшими. Так, в том же 1737 году кондуктор Минау, славившийся к тому же частыми посещениями кабака и пьяными драками, засек «по своему усмотрению» двух младших учеников, братьев Савельевых, за жалобу на него их отцу до такой степени, что несчастные едва добрались до дому и слегли в постель. За этот жестокий поступок «педагог» был отдан под военный суд. Жениться ученикам запрещалось под страхом трехлетней каторжной работы, но были случаи, когда и это правило нарушалось 17.
Отметим, что все описанные выше случаи происходили как раз в те годы, когда в Инженерной школе обучался отец полководца. Обладая ясным умом и проницательностью, Илларион Матвеевич заметил в своем сыне недюжинные способности: мальчик схватывал все на лету и был в состоянии за короткий срок «переварить» огромный объем знаний, поэтому с ним нужно было заниматься индивидуально, не оставляя ему времени для праздности и досуга, которые неизбежно возникли бы, если бы он находился в корпусе среди менее способных учеников. Вместе с тем Михаил не отличался кротостью. «С наружной красотой юноша соединял отважность, смелость, предприимчивость; имел нрав веселый, пылкий <…> резвостию и насмешками оскорбляя кого, тотчас впадал в задумчивость: черта доброго, чувствительного сердца, — рассуждал Д. Н. Бантыш-Каменский. — Любимым также занятием его, особливо, когда не имел он случая разговаривать, был сон. Странное смешение огненного чувства с беззаботной негою!» 18Как видим, пресловутая «сонливость» сопутствовала Михаилу Илларионовичу с детства, что, по-видимому, являлось естественной реакцией организма на интенсивную умственную деятельность. Он держал в памяти множество имен, без труда предвидел ход событий, «прокручивая» в голове всевозможные варианты выхода из сложных ситуаций, после чего давал себе отдых, погружаясь в сон. Впоследствии его будут упрекать в том, что он спал на военном совете перед Аустерлицем в 1805 году и в тарутинском лагере в 1812-м. Как известно, способности людей не одинаковы: одному потребуется час времени на то, чтобы освоить знания или принять решение там, где иной затратит на это годы, так и не добившись успеха, а напряженное бодрствование не всегда является спутником аналитического склада ума! Притом что интенсивная умственная деятельность, на пике которой Кутузов находился до конца своих дней, является более затратной для организма, чем физическая активность. Так, один из первых биографов полководца отмечал: «Хотя природа снабдила его отлично дарованиями и способностями; однако тщательное и строгое воспитание, образовав оные, соделало его способным в продолжении пятидесяти лет к ревностному отправлению различных должностей, обративших на него внимание и милости Государей. В юношестве своем он приобрел основательные познания в математических и артиллерийских науках, в инженерном деле; хорошо разумел российский, немецкий и французский языки; кроме сего он имел обширные сведения в политике и дипломатике. Сим наукам посвящал он не только лета юности, но даже и свободные часы от службы своей и в старости, при разнообразных занятиях и важных упражнениях» 19.
Итак, в 1759 году, на исходе царствования императрицы Елизаветы Петровны, Михаил Голенищев-Кутузов, приняв присягу, поступил на службу в Соединенную артиллерийскую (существовала с 1731 года) и инженерную дворянскую школу. Слияние двух школ в одно учебное заведение произошло 22 августа 1758 года по инициативе графа П. И. Шувалова. Именно в то время, по мнению историков, туда «проник воспитательный элемент». Граф Шувалов разработал и представил императрице проект преобразований, изложив в нем «твердые начала», которых следовало придерживаться в корпусе: «1) учреждением воспитательного учебного заведения удалить и охранить молодых людей, готовящихся занять офицерские должности в войсках, от пагубного столкновения и влияния малообразованной и малонравственной среды <…> 2) уделить потребное время для общего умственного развития и образования воспитанников <…> избрав предметами обучения для этих классов такие науки, которые <…> послужили бы способом к надлежащему изучению наук как военных, так и точных, прикладных наук; 3) дать потребное время и средства для приобретения молодыми офицерами надлежащей степени образования во всем его объеме и видах; 4) распространением в армии образованных офицеров не только способствовать неуклонному совершенствованию военного дела в наших войсках, но и вознаградить потребные на образование офицеров издержки» 20, то есть снабдить учебное заведение достойными надзирателями и учителями с «достаточным вознаграждением». В качестве верного средства добиться успеха в воспитании благородного юношества граф П. И. Шувалов предлагал «полное и сердечное участие самого генерал-фельдцейхмейстера (то есть его, графа П. И. Шувалова. — Л. И.) во всем касающемся внутреннего порядка в заведении». Учащимся предписывалось выглядеть опрятно и не ходить «на народные гуляния под горы». По плану графа Шувалова предполагалось «корпусу состоять из низших кадетских классов, и высшего класса кадетских наук, и кадет выпускать на службу офицерами, а при каждой кадетской роте содержать и обучать солдатских детей, для пополнения ими унтер-офицерских, кондукторских или мастерских должностей» 21.
В корпусе должно было обучаться штатное число воспитанников — 272 человека (четыре роты, одна из них бомбардирская). В каждой роте была по 60 кадет и 8 капралов. Штатные воспитанники получали обмундирование, амуницию и питание за счет казны. В корпус принимались только сыновья русских и остзейских дворян, иностранцев же зачисляли в корпус в том случае, если они готовы были вступить в российское «вечное подданство». Сверхкомплектные ученики, в числе которых находился и М. И. Кутузов, допускались в корпус только на своем собственном коште («не определять сверх комплекта тех, кто не мог за недостатком себя содержать»); таких было в Соединенной школе всего 40 человек, а экзаменовать их должны были по одному артиллерийскому и одному инженерному генералу. Как мы видели, наш герой не долго ел отцовский хлеб: Кутузов поступил в корпус сразу на унтер-офицерскую должность с назначением жалованья. Воспитанники корпуса могли занимать вакантные унтер-офицерские должности, но без права выпуска офицерами, не окончив высшего военного класса и «вообще не пробыв в корпусе пяти, а в военном классе двух лет» 22.