Кутузов
Шрифт:
Кутузов видел это и однажды, во время спора с Беннигсеном, прямо сказал ему:
— Мы с вами никогда не сговоримся, барон: вы думаете только о пользе Англии, а по мне, если сегодня этот остров пойдет на дно морское, я не заплачу!
В последние дни о наступлении упрямо заговорил даже Карлуша Толь. Сидение в Леташевке было горячему Толю не по нутру. Он каждый день ездил в рекогносцировку и сам проверял то, о чем доносили казачьи разъезды.
Казаки продолжали прибывать с Дона. К началу октября пришло в Тарутино двадцать четыре полка. Казачья разведка
Мюрат, ежедневно встречаясь на аванпостах с казаками и генералом Милорадовичем, привык к ним. Неаполитанский король считал, что казаки влюблены в него, а Милорадович — его друг. Оба генерала съезжались на аванпостах, как два соседа-помещика в отъезжем поле. Оба — болтуны, они говорили без конца и хвалились друг перед дружкой, причем, по словам острого на язык Ермолова, "в хвастовстве не всегда французу принадлежало первенство".
Мюрат являлся на эти свидания театрально одетым. Он, как завзятая кокетка, каждый раз приезжал в новом костюме: то в вымышленном испанском, то в польской конфедератке и глазетовых штанах. Сегодня у него на ногах красовались красные венгерские сапоги, а завтра он щеголял в желтых.
Милорадович тоже не уступал Мюрату. Он всегда был в парадном мундире со звездой, шея обернута тремя персидскими шалями — красной, зеленой и оранжевой. Их концы развевались по ветру, как хвост жар-птицы.
Ермолов зло смеялся, что "третьего, подобного им, во враждующих армиях не было".
К этим милым встречам на передовой линии, убаюкивавшим легковерного Мюрата, Кутузов прибавлял еще одно: он велел казакам распространять слухи, что подкрепления, идущие к русским, плохо обучены и недостаточно вооружены и что в Тарутине туго с продовольствием.
Кутузов придерживался все той же мысли: чем дольше Наполеон проживет в Москве, тем больше будет у русских времени пополнить и обучить армию.
Сэр Вильсон делал вид, что не может уразуметь этой простой мысли, которую уже отлично понимали простые солдаты.
Войска, отдохнувшие за три недели в Тарутине, были не прочь померяться силами с французами:
— Что же это мы отдыхаем, а француз сидит в Москве, точно бельмо в глазу?
— Подогрелся малость, теперь прохлаждается.
— Пора бы этих субчиков попугать.
— Авангард евонный можно расколотить за милую душу.
— Очень свободно.
— Наш старик чего-то раздумывает.
— Михайло Ларивоныч не хочет будить француза — передышка, вишь, нам выгоднее: мы поправляемся, а он слабеет.
— Да, партизаны щиплют его кажинный день!
Как ни был легкомыслен Мюрат, а все-таки и он наконец увидел, что на аванпостах казаки — одни, а в тылу у него — иные.
Но это не встревожило его пылкое, гасконское сердце, а только обидело.
За несколько дней до наступления русских у Мюрата произошел на аванпостах любопытный разговор с Милорадовичем.
Тон их беседы был уже далеко не тот, что неделю назад.
Когда они съехались на поле, Мюрат, щелкая по зеленым голенищам
— Известны ли вам, генерал, буйства, которые позволяют ваши казаки? Они стреляют по нашим фуражирам. Этого мало. Крестьяне убивают моих гусар!
— Мне очень приятно слышать из ваших уст, ваше величество, что казаки хорошо исполняют мои приказания, — спокойно ответил Милорадович. — Не менее радует меня и то, что крестьяне оказываются настоящими русскими!
— Это противно правилам войны. Если так будет продолжаться, мне придется отряжать солдат для охраны фуражиров! — возмущался Мюрат.
— Вы только сделаете нам приятное, — легко поклонился Милорадович. — Мои офицеры жалуются, что около трех недель бездельничают. Им хотелось бы отбить несколько французских пушек.
— Зачем озлоблять два народа, имеющие столько причин уважать друг друга? — уже миролюбивым тоном начал неаполитанский король.
— Поверьте, государь, что я и мои офицеры всегда готовы дать всевозможные доказательства нашего уважения храброму французскому воинству! Но вместе с тем осмеливаюсь заверить вас, ваше величество, что фуражирам вашим не дадим пощады. Мы будем бить и охрану, которую вы пошлете!
— Позвольте вам заметить, генерал, что охрана не разбивается словами! — снова вспыхнул Мюрат. — Лучшая часть России завоевана нами. Посмотрите, куда проникли наши победоносные войска!
— Карл Двенадцатый пробрался еще дальше, однако же… — начал Милорадович.
— Однако же мы по сей день всегда оставались победителями! — перебил Мюрат.
— Пока что мы дрались по-настоящему только под Бородином и вы ничего не смогли нам сделать! — парировал Милорадович.
— А не открыла ли наша победа под Бородином ворота Москвы?
Теперь уже настал черед возмущаться Милорадовичу:
— Извините, ваше величество, Москва была отдана без боя…
— Как бы то ни было, но ваша древняя столица в наших руках! — торжествовал неаполитанский король.
— К сожалению, это пока еще так, — согласился Милорадович. — Но ведь его величество король неаполитанский приехал к генералу Милорадовичу просить пощады для французских фуражиров, а не наоборот!
Мюрат поморщился.
— Я хотел только довести до вашего сведения о наглых поступках казаков и крестьян… Я много воевал, но не видел такой войны! — обидчиво вспыхнул Мюрат.
— Я тоже воевал немало! — ответил Милорадович.
— Где и когда вы начали службу в генеральском чине? — заносчиво глянул на русского генерала Мюрат.
— В тысячу семьсот девяносто девятом году во время похода Суворова в Италию. Я полагаю, во Франции еще не забыли Суворова? — улыбнулся Милорадович.
Мюрат ничего не ответил: он дал шпоры коню и помчался к своим.
Неаполитанский король был раздражен, но, проскакав с полверсты, успокоился. Он не придал сегодняшнему разговору серьезного значения; Мюрат счел это простой словесной дуэлью, в которой, может быть, русский генерал и вышел победителем.