Кувыр-коллегия
Шрифт:
Дело в том, что Иоганн Эйхлер кабинет-секретарь императрицы также певицей Дорио увлекся. И решил на последнем концерте, что девица оная станет ему принадлежать. Отчего Мира может к ней шастать, а он нет? К тому же девица перемигивалась с ним при дворе охотно.
Слуги схватили Эйхлера и притащили в дом. К ним вышел сам Арайя и, не разбираясь, стал лупить несчастного палкой.
— Кто тебя послал, негодяй? Мира? Где он? Говори! Говори!
— Остановитесь! — пробовал кричать Эйхлер.
Но Арайя его не слушал и продолжал лупить.
— Собака! Я отучу тебя лазить в мой дом словно вору! И отучу твоих лакеев исполнять твои приказы!
— Погодите! Я кабинет…., я кабинет-секретарь императрицы….
Эти слова дошли до Арайя, и он палку опустил. Узнать в опухшем лице кабинет секретаря уже было невозможно.
— Что? — спросил он. — Кем ты назвал себя, скотина?
— Я кабинет-секретарь императрицы Иоганн Эйхлер!
Доверенное лицо вице-канцлера империи барона Андрея Ивановича Остермана! Сеньор Франческо похолодел. Неужели это и в самом деле Эйхлер?
— Вы кабинет-секретарь?
— Да. И вы избили меня самым безжалостным образом. А я персона в России не последняя!
— Но мог ли я знать, что это вы, господин Эйхлер? Отчего вы следили за моим домом?
— Совсем не для того чтобы любовью заниматься с певицей Дорио, — соврал Эйхлер. Ведь пришел он именно для этого. — Меня мог послать мой начальник барон Остерман. А ему могла велеть это сделать сама государыня.
Спина у Арайя покрылась холодным потом. Предсказать реакцию вице-канцлера на его поступок было трудно. А еще труднее было теперь предсказать, что сделает императрица Анна — прогневается или засмеется. Эйхлер был не шутом, но государственным чиновником империи российской — секретарем кабинета министров императрицы.
— О, простите меня, господин Эйхлер. Могу ли я предложить вам войти в мой дом, сударь? Там вам окажут помощь…
Пьетро Мира тем временем занимался любовью вместе с певицей Дорио и на шум во дворе дома внимания не обращал….
А из окон дома соседнего за всем этим наблюдали глаза лейб-сригуньи Юшковой. Она первая расскажет про этот случай императрице. Ни с кем делиться новостями не станет.
"А то все куколка да куколка, — думала Юшкова. — И все подарки куколке, и при царице она первая и говорить может все что хочет. А вот я матушку теперь сама распотешу! Только бы самой не сболтнуть при шутихах ничего. И отчего я не могу язык за зубами держать? Эх! Грехи наши тяжкие!"
Так при дворе родился новый анекдот….
Год 1735, октябрь, 5 дня, Невьянск. Завод Демидовых.
Акинфий Никитич Демидов был немало напуган письмом из Петербурга. Его вызывали в столицу, и тот вызова был чрезвычайно резок. Акинфий срочно призвал в Невьянск своего младшего брата Никиту Никитича. Тот прибыл, и они обговорили положение.
— Думаешь там прознали что-нибудь? — спросил Никита Никитич.
— Мы цесаревне Елизавете крупные суммы пожертвовали. А понравиться ли то императрице?
— Она просила, а ты дал, братец Акинфий. И что с того? Главное чтобы наши рублики не выплыли. Пусть и далее все думают, думают, что они императорские.
— Теперь берг-конторой руководит немец умный фон Штемберг. Его на мякине не проведешь.
— Но подкупить немца сего можно? Все они на золото падки. Не поверю, чтобы нельзя было купить немца.
— Вот с этим и разберусь я в Петербурге. А ты, братец Никита, здесь останешься. Только на тебя полагаюсь. Следи, чтобы приказчики воровали поменее. И особливо наш старший приказчик меня волнует. Сволочь известная.
— Шаров? Ты не говори так про него, Акинфий. Он вор и кат известный. Это так, и про то всем ведомо. Но пользы от него еще много поиметь сможем. Он хоть и ворует, но людишек в покорности держит. А они токмо язык кнута и силы разумеют.
— А слыхал, что наш Шаров недавно сделал, братец?
— Беглых на заимке имал? И правильно делал. А то развелось сволочи всякой. Он их всех в шахты спустил и там их к тачками чепями* (*чепи — цепи) приковали. Пусть трудятся нам на славу и прибыток.
— Да не про беглых я, братец. Не про беглых. Он девку Настасью, что с городке нашем проживает, дочку мастера Леонида, из дома похитил. И к сожительству с собой принудить захотел. Но девка не давалась ему. Говорила, что без венца не ляжет в постель.
— Ну и дура, — проговорил Никита Никитич. — Убыло бы от девки что ли? А Шаров-то что?
— Он приказал попа нашего доставить и мертвое тело заваленного в шахте горщика Семена. Так повенчали девку с умершим. А Шаров сказал, что молодой жених от счастья помер.
Никита Никитич засмеялся:
— Вот молодец! Хват у тебя, Акинфий, приказчик. Мне бы такого шутника.
— Но шутки сии людей работных злят, брат. И от того зла может большой бунт зародиться.
— Работные людишки должны нашу волю исполнять и голов своих не поднимать. То отец наш всегда говорил! А он сии места поднял, и заводы здесь ставил!
— Но ты все же, братец, за Шаровым следи. Ты Демидов, и тебя он станет слушать. А то сыновья мои им управлять не смогут. Молоды еще.
— Послежу, Акинфий. Не беспокойся про то. Езжай в столицу.
— И сам ты, Никита, не дури более. Я ведь про твой гарем из девок знаю, что ты у себя на заводе шантарском завел. И про ропот заводских людей знаю. К тебе на завод 20 наших ближних холопов отправились, дабы там бунта не было. Смотри здесь ничего такого не устрой…..
Год 1735, октябрь, 20–29 дней. Невьянский завод Демидова.
Берг-гауптаман Рихард Улрих быстро примчался в Москву и выправил все необходимые документы от тамошней берг-конторы. Приказы генерал-берг-инспектора и лично государыни императрицы давали ему большие полномочия.