Кувыр-коллегия
Шрифт:
— Именно это я и хотел сказать, фельдмаршал!
— Но привез ли ты согласие Елизаветы на переворот?
— Нет.
— Вот! — вскричал Барятинский. — А что мы можем без цесаревны? Надобно её уговаривать.
— Я пробовал, — твердо сказал Столетов. — Но она сделала вид, что не понимает меня. Боится. Да и не удивительно то. Баба она и есть баба. Да и на кой нам согласие её? Сами все сделаем её именем! А под корону она сама голову сунет. Не дура.
— Стоит подумать, — пробормотал Юрий Долгорукий, племянник фельдмаршала.
— Да некогда думать, князь, — стал горячо убеждать товарищей Столетов. — Некогда. Нужно начинать как можно быстрее. Ведь пока думать станете, Ушаков по вам удар и нанесет! Нужно сажать на трон Елизавету, а Анну и всю сволочь немецкую под топор! Не мы их, так они нас.
— Но как нам свершить все это, Ваня? Какие силы стоят за нами? — спросил фельдмаршал Столетова. — Армию мне не поднять. Теперь там немецких генералов и полковников полно.
— Да какие силы для переворота надобны? Рота солдат и все! Главное Анну с престола сметить и арестовать Бирена, Остермана, Миниха. Затем манифест провозгласим от имени Елизаветы Петровны. И все. Власть будет наша! Гвардия за цесаревну станет. И Семеновский и Преображенский полки.
— Это так. Возможно, что так, — проговорил Юрий Долгорукий. — Но Анну охраняют измайловцы* (*Измайловский гвардейский полк — создан в царствование Анны Ивановны), а в полку этом все Анне верны. Как арестовать государыню и низложить её?
— Да я и говорю, что действовать стоит быстро! Сегодня ночью я сотню семеновцев подниму. Мы в половину Бирена попадем легко и арестуем его. Заставим его подписать приказ о смене караулов. Затем семеновский полк дворец займет. Анна будет препровождена в крепость мною лично. А фельдмаршал армейские полки в столицу стянет, что рядом квартируют.
— Но их офицеры не пойдут за мной, — возразил фельдмаршал Долгорукий.
— Да и хрен с ними! Нам только манифест провозгласить. А затем солдаты сами немчуру свою в полках перевешают. Да и помнят тебя солдаты, фельдмаршал, и не откажутся повиноваться.
— А Миних? — спросил подполковник Долгорукий.
— Его мы вместе с Биреном арестуем. И вы князь Юрий то сделаете это со своими драгунами. А среди них немало бывших преображенцев, что за ненадежность были из гвардии вытурены.
Самого Юрия Долгорукого, в прошлом премьер-майора Преображенского полка из гвардейцев перевели в драгуны. И на его место, на его должность был майор Альбрехт назначен из немцев.
Заговорщики переглянулись. Все что предлагал Столетов, за версту отдавало авантюрой. Но была в его плане та же простота и внезапность что некогда Меньшикову позволила после смерти Петра Великого на трон Екатерину I возвести.
— Юрий сколько с тобой в Петербурге драгун? — спросил фельдмаршал Долгорукий.
— Двадцать человек из моего полка. И пять из них бывшие солдаты и унтер-офицеры полка Преображенского. И Миниха я арестовать с ними смогу. Но арестовывать его стоит лишь после ареста графа Бирена.
— С тем я справлюсь! — заявил Столетов. — И тогда, господа конфиденты, конец придет царствованию шутовскому! Мы всех нынешних придворных клевретов скрутим в бараний рог. Решайтесь! Нынче утро, а ночью мы сладим все сие. И к утру января 20 дня, года 1736-го, буден начало царствования нового! Снова кровь Петрова на престоле будет!
Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Дворец императрицы.
Императрица снова была на концерте, устроенном Франческо Арайя, и была довольна его музыкой.
— Распотешил ты меня, сеньор, — проговорила она и одарила Арайя драгоценным перстнем.
Затем придворные стали вслед за государыней одаривать капельмейтера и актеров. Глаза сеньора Франческо загорелись. Он больше всего на свете любил золото и драгоценности. Этот спектакль сделал его богаче.
Подошел к нему и шут Лакоста и снял с пальца свой знаменитый сапфир которому завидовали многие придворные. Арайя не верил своему счастью. Неужели подарит?
— Матушка, — Лакоста посмотрел на императрицу. — Мы с тобой особы коронованные. Ты императрица, а я король. А это значит, что нам особую щедрость проявить стоит.
— Прав ты, Лакоста, твое величество король самоедский, брат мой коронованный. Но ты решил быть щедрее своей императрицы?
— Отчего так думаешь, матушка? — спросил Лакоста, перстня из рук не выпуская.
— Дак твой сапфир в десять раз дороже моего алмаза, коим я Арйая жаловала.
Франческо ждал, когда шут перстень в его ладони бросит. Но тот не торопился.
— Мой камень дороже, матушка. Но я разве сказал, что подарю его твоему капельмейстеру?
— А для чего же ты снял кольцо с пальца, Лакоста? — спросила Анна Ивановна. — Али снова жадностью своей рапотешить нас решил?
— Отчего же жадностью, матушка? Он усладил мой слух звуками своей музыки, а я его взор блеском моего сапфира. Так что мы с ним квиты.
После этих слов Лакоста снова надел перстень на свой палец, под громовой хохот придворных и самой императрицы. Сеньор Франческо при этом побледнел от обиды. Но императрица пожалела талантливого музыканта, сняла со своей шеи бриллиантовое ожерелье и пожаловала ему.
— Не обижайся, Франческо, на моего шута. Я всегда ценю тебя, и буду ценить. А дружба императрицы дорогого стоит.
Арайя припал к руке государыни и покрыл её поцелуями….
Принц Людвиг Гессен-Гобургский, генерал-аншеф русской службы, жадина известный, который за золотой мог удавиться, также ничем Арайя не одарил. И чтобы императрица его скупости не заметила, спрятался за колонной театральной.
Там его Мира и застал. Они почти столкнулись.
Принц уставился на шута и прошипел по-немецки: