Кувыр-коллегия
Шрифт:
— Прошу в мой дом, господин капитан. Вы устали с дороги.
— Вы правы, сударь. Просто с ног валюсь. И страшно хотел бы поспать.
— Все уже готово. Выспитесь до полудня, а затем делами нашими займемся. Никуда они не уйдут от нас.
Когда Улрих и его слуга ушли в отведенные для них покои, Демидов спросил Шарова:
— Про что в дороге говорили? Чай не один час вместе ехали.
— Долго ехали, Никита Никитыч. И про разное болтали. Но все более по пустякам. Немчура богатству края нашего дивился. И просторам здешним.
— А про месторождения серебра ничего не спрашивал?
— Нет. Хотя про места рудные говорил. Приметы барин этот хорошо разумеет. Быть бы ему знатным рудознатцем.
— Вот потому и боюсь я сего офицера, Шаров. Много он знает в деле рудном. Большой знаток. Не спроста его сюда прислали. Раскопали наши с тобой делишки. Ох, чую что раскопали.
— Но барин баил мне, что не токмо на наш заводишко он приехал. Но и седей наших.
— Э нет, Шаров. К нам он в Невьянск притащился из Петербурга. Прознали они про серебро. Сколько за все время рублевиков отчеканено?
— Почти 200 тысяч, Никита Никитыч. Да и сейчас работа кипит.
— Как? — глаза у хозяина на лоб полезли. — Как это кипит? Кто приказал?
— Да ты, батюшка не приказывал работу в башне останавливать. Вот мастерки робят рублики. Да и чего станется то? Не полезет же он в башню. Там в подвалах склады для меди брусковой числятся. Что он её пересчитывать станет?
— Дурак! Этот офицерик от самого фон Штемберга прибыл. Чуешь? Мне не даром про то донесли. От Штемберга. А он генерал-берг-директор. Пустяками заниматься не станет. Про серебро пронюхал и ищейку выслал к нам.
— Дак он всего то со слугой приехал и если что, то мы….
— Дурак еще раз! Ты хоть знаешь, что будет, если кляуза на нас до царицы дойдет? Тогда Ушаков, начальник канцелярии тайной копать начнет. И закопает и тебя и меня.
— Все они подарки любят, Никита Никитыч. Все купить можно. И Ушаков тот не хуже иных прочих. Да и Акинфий Никитыч в Петербурге за нас похлопочет.
— Можно купить многое. Но не по всякому делу, Шаров. Не то меня пугает, что мы рубли чеканили. А то, что цесаревне Елизавете Петровне* (*Цесаревна Елизавета Петровна — дочь Петра I и будущая императрица в 1740–1760 годах) из тех рублей мы подарки делали. Почти пятьдесят тысяч на неё ушло. А императрица цесаревну терпеть не может. Опасается царица, что цесаревна престол у неё отнять желает. А ежели братца Акинфия к изменному делу привяжут, то ничто не поможет. Тогда и нам всем конец. Потому надобно чтобы никаких доказательств Улрих здесь не нашел. Понял ли?
— А как же…
— Я сказал, чтобы ничего не нашел, Шаров. Он пока спит, ибо устал с дороги. Он не то, что ты, и к таким переездам не привык. И пусть до того как он проснется у нас беда случиться. Плотину пусть прорвет.
— Но тогда все подвалы башни затопит, хозяин. А там серебра сколь пудов. И рубли готовые, только отчеканенные.
— Да и хрен с ними с серебром и с рублями. Мне подвал надобен затопленный. Ибо если он водой наполниться, то его за год не вычерпать! Иди и делай. И сам подохни, а приказ мой исполни!
— Исполню, хозяин….
Шаров никого с собой в башню не взял. Нечего слугам знать про это дело. Мог Степан Романович и сам все обладить. Да и выгоду он свою в этом деле уже видел.
"Демид со страху и серебра не пожалел. Ну и ладно. Слитки все одно пропадут, но вот рублики в корзине начеканенные имеются. Тем то по что пропадать?"
Толстый мужик по кличке Рябой пропустил его в подвалы башни Невьянской и запер двери накрепко.
— Все тихо? — спросил Шаров.
— Тихо. А чего им сделается? Робят мастерки.
— Хорошо. А как плотина у тебя?
— А чего плотина? Крепкая. Сдюжит в рази чего.
— А надобно, Рябой, дабы не сдюжила.
— Как так? — не понял мужик.
— А так! Надобно дабы плотину в час ближайший прорвало! Разумеешь меня?
— Дак тама люди и инструмент. И серебришко…
— Хайло закрой, Рябой. В остатний раз тебе говорю. Плотину прорвать должно! Уразумел ли меня? Вы полнишь — 100 рублев от хозяина. Не выполнишь самого сгноим в узилище.
— Понял, Стяпан Романыч. Все уразумел.
— Я только зайду туда на минуту. А затем делай свое дело.
Шаров вошел в жаркое и душное помещение, где работали прикованные к стенам железными цепями люди. Это были те, кто рубли Демидову из серебра найденного чеканил.
— Эй, Захар! Захар!
— Чего? — отозвался старый седой как лунь мастерко, что был здесь за старшего.
— Сколь рублевиков ты от третьего отчеканил?
— Да вот в корзине пять сот будет. Все считаны.
— Давай сюда корзину-то.
— Дак она не полна ишо. На кой она те?
— Давай говорю! — прикрикнул Шаров. — Чего пасть разинул? Приказ хозяина нашего. Я что ли просто так сюда пришел?
— Такого не бывало, — с тревогой проговорил Захар, и его цепи жалобно звякнули.
— Хозяину виднее. А вы работу продолжайте. И за то я вам, коли много сробите, завтрева винца поднесу.
Старший приказчик взял тяжелую корзину и закинул себе на спину.
"Своя ноша не тянет".
Двери за Шаровым закрылись и мастера переглянулись в тревоге. Все почувствовали опасность.
— Кажись все, — проговорил Захар.
— Чего все-то? — спросили его.
— Не жить нам более братчики! Задумал погубить души наши Демид.
— Дак серебро здеся! Как губить, ежели мы рублевики чеканим?
— А для чего в цепях сидим? — вскричал Захар. — Что поведать про то не могли никому. Вот и спрятал нас Демид в этой подземной яме до веку.