Кувыр-коллегия
Шрифт:
— Ты снова здесь?
— А где мне быть? Коли я желаю тебе услугу оказать.
— Мне? — не понял Кульковского Мира.
— Ну не токмо тебе, но и твоему господину герцогу.
— А отчего ты такое время для своей услуги выбрал? Али во дворце ты меня не видишь? Вчера только виделись вечером.
— При дворе слишком много ушей и глаз. И они все слушают и все высматривают. Так вот слушай меня, Адамка, повторять не стану. Видишь нашего фельдмаршала, что от гордости так и раздувается?
— Которого из фельдмаршалов?
— Миниха естественно. Он ведь себя главной фигурой здесь мнит. И я могу тебе сказать, что ему от матушки-государыни просить угодно будет. Ведь императрица обещала его наградить, как он того попросит за взятие Хотина.
— И что же он попросит? Голову Бирона? — усмехнулся Пьетро.
— Корону герцога Украины.
— Но там разве есть герцоги?
— Миних желает быть первым. Передай это своему господину, Адамка. Пусть он знает, что Кульковский многое может для него разузнать…
Бирон сказал Анне о намерении Миниха, сделать его герцогом. Императрица тому только рассмеялась. Немцу Миниху стать герцогом Украины?
— Дак в Малороссии и своего гетмана малороссы не слушают. А кто его там почитать станет? Он желает стать герцогом без герцогства?
— Ему нужна не корона Украины, Анхен, — сказал Бирон. — Ему нужно именоваться владетельным герцогом. Тогда он может претендовать на регентство. Ведь он не русский. И регентом может стать, будучи приближен к особам владетельным.
— Российской империи регентом? — спросила Анна уже сурово. — Но я еще жива, Эрнест!
— Но многие уже делят власть, Анхен. Многие считают, что не долговечна ты.
— Многие это кто?
— Миних жаждет власти при Анне Леопольдовне. И Волынский также!
— Снова ты про Волынского, Эрнест! И Остерман постоянно мне про него гадости говорит. Ты за драку в твоей приемной на него столь обижен?
— Я ему доверял, и я ему много раз помогал! Когда его судили за воровство, я за него перед тобой слово замолвил. Кто протолкнул его в кабинет-министры? Я! Либман мне сколь раз говорил, что Волынский вор, негодяй и предатель! Я ему не верил. Либман говорил, что Волынский рвется к власти. Я не верил! Но нынче вижу — прав был мой фактор Лейба.
— Эрнест, Волынский крут и горяч. То мне ведомо. Но он мне служит верно! А сколь мало преданных людей сам знаешь!
— Но он против меня пошел, Анхен! Или я более тебе не друг?
— Эрнест! Прекрати!
— Но он в моей приемной избил персону в Росси не последнюю. Не слугу и не холопа наказал он, а члена императорской Академии наук. И в присутствии слуг моих и просителей, что ко мне пришли за защитой и справедливостью. Хороша справедливость! И своих извинений он мне не принес!
— Но я сама его за Тредиаковского простила. Сей пиит слишком зарвался, и милостей моих не ценил.
— Но, Анхен…
— Нет, Энест! Хватит, не то я рассержусь! Ты лучше последний анекдот про шута Адамку послушай…..
Год 1740, январь, 20 дня. Санкт-Петербург. Большой прием у государыни императрицы.
Анна Ивановна вечером на приеме придворном появилась в алом парчовом платье и с бриллиантовой короной в прическе. За ней пажи несли шлейф. Все приглашенные склонились в низком поклоне, после того как церемониймейстер провозгласил:
— Ея величество государыня, императрица всероссийская Анна Иоанновна!
Императрица села на трон. Рядом с ней как всегда пристроились Буженинова, Новокшенова, Юшкова, и два арапчонка, недавно подаренных султаном турецким.
Пришло время раздавать награды отличившимся на войне.
— Многим я обязана воинству российскому что чести и славы нашей не посрамили! И потому наградить достойных желаю. Пусть солдаты армии моей неделю гуляют за мой счет! Он всех тягот служебных на сии дни солдат и офицеров освободить! Двери кабаков для них распахнуть! Я сама за все выпитое и съеденное расплачусь!
Секретари записали волю императрицы.
— Высокородный герцог Курляндии и Семигалии! — произнесла потом Анна. — Приблизьтесь к трону!
Бирон был одет в серый камзол с серебром, на его кафтане сверкали ордена, и букли пышного седого парика опустились при поклоне, и с них посыпалась серебристая пудра.
— Герцог! За многие ваши советы полезные и за службу верную, жалую вам в благодарение сумму в 2 миллиона рублей!
Бирон низко поклонился. Он знал, что думают сейчас многие из придворных. Мол, Бирон ни капли крови не пролив, два миллиона от казны заработал.
— Прости, матушка-государыня, раба твоего! Не могу я столь много от тебя принять. Сие превыше заслуг моих скромных. Я ведь с турками не сражался. И потому лишь сто тысяч от щедрот твоих принять могу.
— Скоромность твоя, герцог известна. Пусть будет по-твоему! А ты, Андрей Иваныч, за услуги твои чего просишь?
Анна посмотрела на своего вице-канцлера.
— Я не достоит награды большой, матушка-государыня, — ответил Остерман, потупив взор свой.
— Но чего просишь для себя, вице-канцлер?
— Мне токмо служба твоя, матушка, дорога. То честь великая, и тем я уже тебе благодарен. А иной награды мне не надобно.
— Хорошо, Андрей Иваныч, жалую сына твоего кавалером ордена Александра Невского. Коли для себя ничего не желаешь, то пусть сын твой награду имеет.
Остерман низко поклонился императрице.
— Фельдмаршал!
Миних выступил вперед и поклонился. Этот честолюбец не собирался быть скромным.
— Ну, фельдмаршал, проси для себя награды! Хоть тебя награжу по царски, раз иные столь щепетильны.