Куявия

Никитин Юрий Александрович

– Твой хозяин справляется с этим легко. Почему он не делает это сам?

Сбыслав ответил с тяжелым вздохом:

– Видят боги, я сейчас у него это спрошу!

Блестка проводила его недоверчивым взглядом. Похоже, здесь нравы достаточно вольные, если слуга может сказать такое господину.

* * *

В дверь постучали. Стук показался ей робким, неуверенным, так не стучит господин, ясно – вернулся Сбыслав, что-то забыл или хочет ей напомнить, а то и сообщить, что ответил Иггельд. Блестка промолчала, но на всякий случай поднялась и, перейдя к окну, сделала вид, что смотрит на площадь. В дверь постучали еще, затем

послышался звук открываемой двери. Она не оборачивалась, но сразу сильно забившимся сердцем ощутила, кто именно возник в дверном проеме. Даже увидела внутренним взором, как стоит, как смотрит с хмурой враждебностью.

– Когда в дверь стучат, – раздался его хрипловатый голос, – надо что-то ответить. Либо «Войдите», либо «Пошел к Ящеру».

Она снова не ответила, дверь хлопнула, закрываясь, его шаги раздались ближе. Ее плечи напряглись, предчувствуя его горячие широкие ладони, по телу прошла теплая волна. Она стиснула челюсти и продолжала смотреть на площадь.

– Или ты не услышала? – спросил он. – Повторяю для глуховатых: когда в дверь стучат…

Она прервала, не оборачиваясь:

– Что толку говорить «Пошел к Ящеру» хозяину?.. Все равно войдешь. Как же не насладиться властью! Хоз-з-зяин!

Он задышал за ее спиной гневно, она ощутила аромат вина. Сказала торопливо, но с суровым предостережением:

– Если ты, пьяная свинья, собираешься меня изнасиловать, то подумай прежде.

Он спросил раздраженно:

– О чем?

– Ты мог убедиться, что я… не покорная куявка. И если попытаешься, то пожалеешь.

Она чувствовала, что он рассматривает ее с головы до ног, рассматривает бесстыдно, по-мужски, дыхание участилось, запах вина стал сильнее. Она напряглась, сердце стучало часто, еще не решила, как поступить, однако он сумел совладать с собой, даже словно бы отступил на шаг, только голос стал резче, а хрипловатые нотки ушли:

– Пожалею? Ты сейчас просто пленница. Рабыня. Я могу тебя изнасиловать сам, могу отдать воинам. Как вы насиловали наших женщин, когда врывались в наши города!

Она пожала плечами.

– Покорным куявкам все равно, кто их насилует. Только к насилию мужей привыкают, все по закону, а когда их насилуют другие, они почему-то визжат! Но артанки – свободные люди. Изнасилуешь – умрешь.

Она наконец повернулась к нему лицом. Он стоял совсем рядом, пришлось вскинуть подбородок, чтобы смотреть ему в глаза. Он похудел за последние дни, скулы заострились, верхние веки напухли и покраснели, словно он все эти дни не спал, но в серых глазах постоянно сменяется выражение от вызывающего к виноватому, от попыток перевести все в шутку до мужской жажды сломить противника и настоять на своем, неважно как.

– Ого, – произнес он наконец негромким голосом, глаза его блеснули. – Как коротко и как гордо.

– Мы артане, – ответила она кратко.

– За тебя так будут мстить?

– Я сама тебя убью, – ответила она, глядя в окно. – Я умру, прежде чем позволю себя испакостить. Но и мертвая приду и убью тебя.

Он ответил мрачно:

– Я и так мертв. С того дня, как ввязался в эту войну. Рано или поздно я погибну. Все равно погибну, для этого уже есть сто причин. Какая разница, если будет сто одна?.. Но, если честно, я пришел не для того, чтобы ссориться. И, не поверишь, вовсе не для того, чтобы наброситься на тебя.

Она отодвинулась, но за спиной стена, пришлось отступить на шаг в сторону, не надо так уж задирать голову, хотя она знала, что выглядит так еще лучше, при

этом движении приподнимается подбородок и натягивается шея, а грудь становится выше и крупнее. Он остался на месте, не делая попыток ее удержать, схватить, усталый, с обвисшими плечами, но все такой же высокий, голову держать приподнятой все же пришлось. Лицо его не только осунулось, но и снова поросло золотистой щетиной, высокие скулы натянули кожу.

– Говори, – предложила она.

Он усмехнулся.

– «Говори»… как тцарственно!.. Немудрено, что служанки уже начинают тебе кланяться. Есть новость, плохая для нас, а для тебя… для тебя – не знаю. Большой отряд артан, что располагался возле захваченной Куябы, вчера направился в нашу сторону.

– Артане? – воскликнула она невольно. – Придут сюда?

– Больно не ликуй, – хмуро сказал он. – Их цель не мы, а Город Драконов. А туда добраться, ты видела, непросто. Да и сам город только называется городом. Это сильная крепость, ее строили мастера, присланные еще лет пятьдесят тому. Или больше. Но все равно, разве плохая новость?

Она кивнула, не сводя с него настороженного взгляда.

– Хорошая.

– Надеешься убежать?

Она помедлила, ответила с небрежностью:

– Ты знаешь… когда война, то слово перед врагом держать не обязательно.

– Догадываюсь, – сказал он. Голос его снова стал хриплым. – Артанка… разве мы не можем забыть, что ты артанка, а я – куяв? Я знаю, постоянно говорю и делаю не то. И не только с тобой, а вообще… У меня ничего не было, кроме дракончика. Мы жили в пещере, спасались от всех… да, от всех. Даже лучшие друзья хотели смерти Черныша, а он был такой маленький, жалобный, я носил его за пазухой, он все время мерз, я отогревал его своим теплом… Потом началось это нелепое, когда сюда начали переселяться люди, а меня начали считать чуть ли не хозяином этой Долины! Это не мое, Артанка, не мое… Я не умею говорить со знатными людьми, меня этому не обучали, а когда однажды посадили за стол рядом с князем, я едва не умер со стыда, не знал, что за блюда и как их едят… Поверишь ли, у меня не было женщин…

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Трудно поверить. Или ты какой-то урод?

Ей показалось, что он слегка покраснел, голос, во всяком случае, стал чуть злее:

– Проверь. Просто раньше мне приходилось каждое мгновение драться за жизнь. Выцарапывать ее ногтями, зубами. Даже сейчас, когда вроде бы легче и можно бы наконец перевести дух и посмотреть на женщин, нагрянули вы, артане, а я чувствую, что если я не буду с утра и до утра заниматься Долиной, то… понимаешь, я хоть и дурак, ничего не умею, но остальные еще дурнее, ложки несут в ухо, топоры роняют на ноги! Если не буду заниматься Долиной, здесь все рухнет. В каждой такой долине, городе или селе находится такой вот опорный человек, а здесь этим столпом оказался я… Не потому, что хорош, а потому, что остальные – еще слабее.

Сердце ее уже наполнилось сочувствием, он говорил искренне, она чувствовала, но все-таки это враг, а искренние слова могут быть сказаны для того, чтобы притупить бдительность, разжалобить, убедить посмотреть его глазами, а потом и вовсе встать на его точку зрения и принять его взгляды, веру, богов, отречься от родни и великой Артании.

– Ненавижу пьяных свиней, – произнесла она четко. – Мужчина, который лакает перебродивший виноградный сок, да не коснется женщины… по крайней мере, артанской, да не осквернит ее смрадным дыханием, да будет проклят и стерт с лица земли!