Кузен Понс
Шрифт:
— А я не могла бы их в чем-нибудь заменить? — с наигранной наивностью спросила Сибо.
Годиссар рассмеялся.
— Сударь, я их экономка, они оба мне многое...
— Дорогуша, раз ты смеешься, значит, можно войти! — раздался женский голос, и прима-балерина влетела в кабинет и уселась на единственном диване, который там стоял.
Это была Элоиза Бризту в так называемом «бедуине» из великолепной шали.
— Кто тебя рассмешил?.. Эта дама? На какое амплуа она сюда пожаловала? — сказала балерина, смерив тетку Сибо взглядом, достойным кисти художника,
Элоиза, девица весьма начитанная, пользовавшаяся известностью в мире богемы, приятельница крупных художников, нарядная, изящная, очаровательная, была умнее, чем бывают обычно прима-балерины. Задав свой вопрос, она поднесла к носу флакончик с пачулями.
— Сударыня, красивые женщины одна другой стоят, и хоть я и не нюхаю разных пузырьков с зельями, и не тру себе щеки толченым кирпичом...
— Ну, природа и так его на вас не пожалела, милочка, куда там еще от себя прибавлять, это был бы настоящий плеоназм, — сказала Элоиза, строя глазки директору.
— Я женщина честная...
— Тем хуже для вас, — отрезала балерина. — Не всякую возьмут на содержание, черта с два! Вот я на содержании, да как еще меня шикарно содержат!
— Как же это так «тем хуже»! Сколько бы вы себе «бедуинов» на шею ни навесили и как бы нос ни задирали, а уж насчет обожателей вам за мной не угнаться, да-с, сударыня. Вы красотке трактирщице из «Голубого циферблата» и в подметки не годитесь!
Танцовщица вскочила и вытянулась в струнку, приложив правую руку ко лбу, как солдат, отдающий честь генералу.
— Неужели вы та самая красотка трактирщица, о которой мне рассказывал отец? — воскликнул Годиссар.
— В таком случае, сударыня, вы ни качучу, ни польку не танцевали? Вам уже за пятьдесят перевалило! — заметила Элоиза.
Танцовщица приняла позу и с пафосом продекламировала следующую строчку:
Будем друзьями, Цинна!— Послушай, Элоиза, дама не настолько осведомлена, чего ты пристала.
— Так неужто же, сударыня, это вы Новая Элоиза? — сказала привратница с деланным простодушием, в котором сквозила насмешка.
— Вот так отбрила старушка! — воскликнул Годиссар.
— Сто раз говорено и переговорено, — отпарировала танцовщица, — у этой остроты седая борода, придумайте что-нибудь поновей, бабушка... или выкурите папироску.
— Извините, сударыня, у меня слишком большое горе, чтоб тут с вами шутки шутить, — сказала тетка Сибо. — Мои господа оба тяжело больны... чтоб их прокормить и от всяких неприятностей избавить, я сегодня утром все до последнего, даже мужнину одежу, в ланбар снесла, вот и квитанция тут...
— О, дело принимает трагический оборот, — воскликнула красавица балерина. — Что же случилось?
— Вы, сударыня, ворвались сюда, как...
— Как премьерша, — перебила ее Элоиза. — Видите, я вам даже суфлирую!
— Слушайте, я спешу, — сказал Годиссар. — Хватит дурить! Элоиза, это экономка
— Ах он бедняжка, надо дать спектакль в его пользу.
— Да это же для него разорение! — сказал Годиссар. — На следующий же день ему придется выложить пятьсот франков на богадельню, ведь они там думают, что, кроме их питомцев, в Париже и бедных нет. Нет, уж если вы, голубушка, претендуете на Монтионовскую премию...
Годиссар позвонил, тут же вошел служитель.
— Скажите кассиру, что я приказал принести тысячу франков. Садитесь, сударыня.
— Ах, бедная женщина, вот уж она и в слезы, — воскликнула танцовщица. — Как глупо получилось... Слушайте, мамаша, мы навестим его, успокойтесь. Пойди-ка сюда, чудище, — сказала она директору, отводя его к сторонке.
— Тебе хочется, чтобы я танцевала первую роль в балете «Ариадна». Ты собрался жениться, и ты отлично знаешь, что я могу сделать тебя несчастнейшим человеком!..
— У меня, Элоиза, сердце одето железной броней, все равно как фрегат.
— Я приведу детей от тебя! Я их напрокат возьму.
— Я не скрывал нашей связи...
— Будь дусенькой, возьми на место Понса Гаранжо; он мальчик способный и без гроша в кармане; а я обещаю оставить тебя в покое.
— Да подожди хоть, пока Понс умрет... может, он еще поправится.
— Ох, уж это нет, сударь, — вмешалась тетка Сибо. — С той ночи, как стал заговариваться, он так в себя и не приходит, жаль бедняжку, долго он не протянет.
— Возьми Гаранжо хоть временно! — не отставала Элоиза. — За него вся печать...
В эту минуту вошел кассир с двумя билетами по пятьсот франков.
— Передайте деньги этой даме, — сказал Годиссар. — До свидания, голубушка, ухаживайте получше за нашим старичком да скажите ему, что я навещу его, завтра или как-нибудь на днях... Как только выберу время.
— Да, его песенка спета, — сказала Элоиза.
— Ах, сударь, таких добрых людей, как вы, только в театре и встретишь. Да благословит вас бог!
— По какой статье прикажете провести? — спросил кассир.
— Я подпишу чек. Проведите как наградные.
Уходя, тетка Сибо церемонно присела перед танцовщицей; уже в дверях она услышала, как Годиссар спросил свою бывшую любовницу:
— А Гаранжо за двенадцать дней накатает музыку к балету «Могикане»? Вот если он меня выручит, я возьму его на место Понса!
Привратница, вознагражденная за все свои злодеяния куда более щедро, чем за доброе дело, соверши она таковое, лишила обоих друзей доходов и отняла у них все средства к существованию, в случае если бы Понс выздоровел. Хитрые происки тетки Сибо должны были в ближайшие же дни привести к желаемым результатам — к переходу в руки скупщика Элиаса Магуса картин, на которые он так зарился. Чтобы осуществить этот грабеж, тетке Сибо надо было усыпить бдительность страшного человека, с которым она связалась, — адвоката Фрезье, и добиться полного молчания от Элиаса Магуса и Ремонанка.