Кузен Понс
Шрифт:
При виде надушенного одеколоном Фрезье в белом галстуке, желтых перчатках, в новеньком парике у каждого невольно возникала мысль о яде, налитом в красивый флакон с пробочкой, обтянутой белой лайкой; и этикетка и ленточка — все нарядное, но от этого яд не менее опасен. Ехидный вид, прыщавое лицо, экзема, зеленые глаза, злобная слащавость разряженного Фрезье поражали, как черные тучи на ясном небе. У себя в кабинете, в том виде, в каком он впервые предстал перед теткой Сибо, он походил на самый обыкновенный нож, с помощью которого убийца совершил преступление; но у парадного г-жи де Марвиль он преобразился в изящный кинжал, который молодая красавица кладет на этажерку среди прочих безделушек.
За это время на Ганноверской улице произошли большие перемены. Виконт и виконтесса Попино, бывший министр и его жена, не пожелали, чтобы председатель суда с супругой покинули дом, который они дали в приданое дочери, и сняли квартиру. Итак, супруги Камюзо де Марвиль поместились во втором этаже, откуда съехала жилица, на старости лет перебравшаяся на житье в деревню. Г-жа Камюзо, оставившая у себя Мадлену Виве, кухарку и лакея, опять испытывала недостаток в средствах, как и в первые годы замужества, — правда, теперь, при наличии бесплатной четырехтысячной квартиры и жалованья в десять тысяч франков, недостаток был менее чувствителен. Ho aurea mediocritas [57] уже не удовлетворяла г-жу де Марвиль, так как при ее честолюбии требовались совсем иные капиталы. Отдав дочери все свое состояние, председатель суда лишался избирательного имущественного ценза, а г-жа Камюзо хотела провести мужа в депутаты, ибо она не легко отказывалась от задуманного и все еще надеялась добиться избрания мужа от того округа, где находилось их имение Марвиль. И вот она два месяца не давала покоя барону Камюзо (новый пэр Франции был возведен в баронское достоинство), выклянчивая у него сто тысяч франков в счет будущего наследства, чтобы, говорила она, купить небольшое именье, вклинившееся в поместье Марвиль и дававшее примерно две тысячи франков дохода, чистого по уплате налогов. Там-де они с мужем будут и у себя дома и недалеко от детей, покупка округлит и увеличит поместье Марвиль. Она то и дело напоминала свекру, что, выдав дочь замуж за виконта Попино и обеспечив ее счастье, лишила себя последнего, и спрашивала у старика — неужели же у него хватит духу закрыть старшему сыну доступ к высшим должностям судебного ведомства, ибо их можно получить, только опираясь на прочное положение в парламенте, а ее муж сумеет его завоевать, и — не беспокойтесь! — министры будут с ними считаться.
57
Золотая середина (лат.).
— Это такие люди, что ничего для тебя не сделают, пока ты не возьмешь их за горло, — говорила она. — Неблагодарные!.. Всем Камюзо обязаны! Камюзо добился июльских ордонансов [58] и этим способствовал возвышению Орлеанского дома!..
Старик Камюзо отговаривался тем, что поместил все свободные деньги в железнодорожные акции и откладывал свои щедроты, хотя и признавал их необходимость, до ожидавшегося повышения акций.
Такое условное обещание, которое г-же де Марвиль удалось вырвать несколько дней тому назад, привело ее в полное уныние. Было весьма сомнительно, чтобы к моменту новых выборов в палату бывший владелец имения де Марвиль мог выставить свою кандидатуру: для этого требовалось владеть недвижимостью не менее года.
58
Июльские ордонансы — реакционные законы 1830 г., введенные Карлом X. Они послужили толчком к началу революционных событий в июле 1830 г.
Фрезье без труда договорился с Мадленой Виве. Они сразу признали друг друга, так как оба принадлежали к змеиной породе.
— Мадмуазель, — елейным голосом запел Фрезье, — не может ли супруга председателя суда уделить мне несколько минут по вопросу, лично ее касающемуся и связанному с ее благосостоянием; вопрос идет — не забудьте обратить на это ее внимание — о наследстве... Я не удостоился чести быть лично известным супруге председателя суда, поэтому моя фамилия ничего ей не скажет... Обычно я принимаю только на дому, но я знаю, с каким уважением должно относиться к супруге председателя суда, и поэтому потрудился и пришел лично, тем более что дело не терпит отлагательства.
Просьба, высказанная в таких словах, повторенная и приукрашенная горничной, само собой разумеется, возымела желанное действие. Фрезье почувствовал, что наступил решительный момент, — теперь или никогда могут осуществиться две его заветные мечты. Поэтому, при всей своей настойчивости мелкого провинциального стряпчего, въедливого, резкого и язвительного, он почувствовал то, что чувствует полководец перед битвой, от которой зависит исход кампании. Когда он входил в гостиную, где ожидала Амели, у него проступил легкий пот на спине и на лбу — а до сих пор никакое самое сильное потогонное не могло вызвать у Фрезье испарину, так как от ужасных болезней кожа его огрубела и все поры закупорились.
«Возможно, мне и не добиться богатства и успеха, — подумал он, — но, во всяком случае, я спасен, ведь Пулен обещал, что я выздоровею, если у меня появится испарина».
— Сударыня, — начал он, увидев г-жу де Марвиль, вышедшую к нему в пеньюаре.
Фрезье умолк и отвесил угодливый поклон, что у чиновника означает признание превосходства того, к кому этот поклон относится.
— Садитесь, сударь, — сказала г-жа де Марвиль, сразу признав в нем судейского.
— Милостивая государыня, я взял на себя смелость обратиться к вам по поводу одного денежного дела, касающегося вашего супруга, ибо я уверен, что сам господин де Марвиль, занимающий столь высокую должность, может им пренебречь и потерять семьсот — восемьсот тысяч франков, а дамы, которые, как я полагаю, в частных делах разбираются лучше, нежели чиновники судебного ведомства, такими деньгами не погнушаются.
— Вы говорили о каком-то наследстве, — перебила его г-жа де Марвиль.
Пораженная названной суммой и желая скрыть свою радость, Амели спешила, подобно нетерпеливому читателю, узнать развязку романа.
— Да, сударыня, о наследстве, потерянном для вас, окончательно потерянном, но я берусь сделать так, чтобы оно досталось вам...
— Я вас слушаю, сударь! — холодно сказала г-жа де Марвиль, окинув гостя испытующим взглядом.
— Сударыня, мне известны ваши выдающиеся способности, я ведь переехал в Париж из Манта. Господин Лебеф, председатель мантского суда, друг господина де Марвиля, может дать обо мне исчерпывающие сведения.
Супруга председателя суда так выразительно пожала плечами, что Фрезье пришлось ввернуть в свою речь следующую фразу:
— Женщина столь редкой проницательности, как вы, сразу же поймет, отчего я заговорил о себе: через меня вы кратчайшим путем придете к наследству.
Госпожа де Марвиль ответила на это льстивое замечание молчаливым кивком.
— Сударыня, — заговорил Фрезье, поощренный этим кивком, — я был стряпчим в Манте, все мое будущее зиждилось на этой должности, так как я приторговал контору господина Левру, которого вы, вероятно, знали?..
Госпожа де Марвиль снова кивнула.
— Накопив тысяч десять франков и взяв некую толику в долг, я расстался с конторой Дероша, одного из самых талантливых парижских адвокатов, у которого я шесть лет проработал старшим клерком. Но я имел несчастье прогневить мантского прокурора, господина...
— Оливье Вине.
— Так точно, сударыня, сына главного прокурора. Он ухаживал за одной дамой.
— Ухаживал? Он?
— За госпожой Ватинель...
— А, за госпожой Ватинель... Она была очень хороша собой, мы с ней... одних лет...
— Ко мне она относилась весьма благосклонно, inde irae [59] , — продолжал Фрезье. — Я трудился как вол, хотел расплатиться с друзьями и вступить в законный брак; мне нужны были клиенты, я стал упорно их разыскивать; и вскоре один вел больше дел, чем все мои коллеги, вместе взятые. Ну, вот на меня и ополчились мантские стряпчие, нотариусы и даже судебные пристава. Ко мне стали придираться. Вы сами, сударыня, знаете, что в нашей ужасной профессии погубить человека ничего не стоит. Меня уличили в том, что в одном и том же процессе я вел дело обеих сторон. Это, конечно, немного легкомысленно. Но в Париже в известных случаях это допускается, там адвокатская братия смотрит на такие дела сквозь пальцы... В Манте это не принято. Господин Буйонне, которому я уже раз оказал такую же небольшую услугу, выдал меня, подстрекаемый коллегами и под нажимом прокурора... Вы видите, я ничего от вас не утаил. Поднялся отчаянный шум. Меня очернили, ославили мошенником, изобразили каким-то Маратом. Вынудили продать контору, я потерял все. Я уехал в Париж, где попытался открыть контору в качестве частного присяжного поверенного, но пошатнувшееся здоровье не давало мне возможности работать больше двух часов в сутки. Сейчас у меня осталось только одно желание, и весьма скромное. Наступит день, когда вы станете женой министра юстиции, а может статься, премьер-министра; а я человек неимущий и немощный и стремлюсь только к одному: получить местечко и спокойно дожить свои дни; местечко самое незавидное, так, только бы существовать. Мне хочется получить должность мирового судьи в Париже. Для вас и для господина председателя суда добиться моего назначения ничего не стоит, ведь теперешний министр юстиции так вас опасается, что, конечно, рад будет вас задобрить... Я еще не кончил, сударыня, — прибавил Фрезье, заметив нетерпеливый жест г-жи де Марвиль, которая, по-видимому, собиралась что-то сказать. — У меня есть друг, он лечит того самого старика, от которого господин председатель суда мог бы получить наследство. Вот я и подошел к сути дела... Этот врач, в содействии которого мы нуждаемся, в том же положении, что и я: он даровит, но незадачлив!.. От него-то я и узнал, что могут пострадать ваши интересы, ведь возможно, что все уже кончено, что, пока я с вами беседую, уже составлено завещание, согласно которому господин председатель лишится наследства... Мой друг хотел бы получить место главного врача где-нибудь в больнице или в казенных учебных заведениях — словом, вы понимаете, ему нужна должность в Париже, соответствующая моей... Вы простите, что я коснулся таких щекотливых вопросов, но между нами не должно быть ничего не договоренного. Этот врач, к тому же очень уважаемый, знающий человек, он спас господина Пильеро, которому ваш зять, виконт Попино, приходится внучатым племянником. Итак, если вы будете столь добры и обещаете мне эти два места — должность судьи для меня и медицинскую синекуру для моего друга, я берусь вручить вам наследство почти полностью... Я говорю «почти полностью», потому что надо будет взять на себя некоторые обязательства по отношению к лицу, в пользу которого составлено завещание, и к тем лицам, чье содействие нам совершенно необходимо. Вы выполните ваше обещание только после того, как я выполню свое.
59
Отсюда и немилость (лат.).