Кузина-самозванка
Шрифт:
Из газет Данте знал, что его бабушка Изабелла умерла от передозировки снотворного. Это случилось еще до его рождения. Когда же он, повзрослев, попытался подробнее расспросить деда, тот крайне резко запретил ему впредь касаться этой темы.
Теперь Данте стало понятно, почему дед выбрал эту виллу, чтобы закончить здесь свой земной путь.
Глубокий вздох, и снова выражение муки на лице.
— У нас был еще и третий сын…
«Пропавшее сумасбродное дитя» Россини — это была еще одна газетная сенсация тех лет, полная отвратительных измышлений о строптивой «черной овце», третьем сыне Марко, который не пожелал стать тем, кем хотел видеть его отец, и покинул семью. Эти измышления семья Россини никогда не комментировала, храня свои скелеты
— Я вычеркнул Антонио из нашей жизни. Никто в семье больше не упоминал его имени. Потому что это из-за него умерла моя Изабелла. Он убил свою мать, непреднамеренно, конечно, дав ей попробовать какой-то новый наркотик, что привело к смерти. Антонио был виноват, и я не смог простить его.
Данте был потрясен. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать важность того, что рассказал дед о трагическом прошлом семьи. Почему Марко вдруг заговорил об изгнанном сыне?
— Он был самым младшим из наших четверых детей. Твой отец Алессандро… — Дед тяжело вздохнул, покачав головой, и стало понятно, что он до сих пор горюет от потери своего старшего сына. — Он был моим во всех отношениях. Как и ты, Данте.
Да, это так, подумал Данте. Они были очень похожи. Отец да и он сам унаследовали от деда густые, волнистые волосы, глубоко посаженные глаза цвета горького шоколада, гордый римский нос и квадратный подбородок.
— Роберто… Он был мягче, нежнее, — продолжал Марко голосом, полным печали от воспоминаний. — Сразу было ясно, что он не боец, как Алессандро. Зато Роберто был наделен художественным талантом… София, наша девочка… Мы баловали ее, многое ей разрешали, потворствовали каждому ее капризу. Я не имею права винить дочь за нынешнее поведение, потому что расплачиваюсь за собственные ошибки в ее воспитании. А потом родился Антонио… — Глаза Марко закрылись, будто память о младшем сыне терялась где-то во тьме, и он пытается увидеть Антонио, говоря о нем. — Он был очень живым ребенком. Озорным, веселым… Он заставлял нас смеяться. Изабелла обожала его. Из наших четверых детей Антонио больше всех походил на нее. Он был… ее радостью.
Данте видел, каких усилий стоит деду разговор о младшем сыне, слышал боль в каждом его слове и чувствовал, что неизвестный ему Антонио был радостью и для Марко тоже.
— Учиться в школе ему было слишком легко, а потому неинтересно. Ему требовалось что-то… более будоражащее кровь, он жаждал приключений, вызова. Отсюда какое-то нервное возбуждение, вечеринки… Потом наркотики… Я не знал о наркотиках, но Изабелла знала и скрывала это от меня. Когда она умерла, Антонио признался, что мать пыталась его остановить, а он уговаривал ее попробовать наркотики самой, чтобы ощутить, как восхитительно чувствуешь себя при этом. Сын убеждал Изабеллу, что это совершенно безобидно. — Дед открыл глаза и с горькой усмешкой повторил: — Безобидно…
— Как трагично, — прошептал Данте, представляя себе ужас, который охватил Марко, когда тот узнал, от чего умерла его жена, и то двойное страдание, которое выпало на его долю.
— Должен был умереть Антонио, а не моя Изабелла! И я убил сына в своем сердце, изгнав из дома…
Данте сочувственно кивнул. Хотя трагедия, казалось бы, никак не коснулась его жизни, тот факт, что в семье, оказывается, существовала тщательно охраняемая тайна, потряс Данте. Несомненно, властность Марко, его могущество и деньги сыграли свою роль и не позволили ни одним словом намекнуть на связь «мать — сын — наркотики» ни в частных разговорах, ни тем более в прессе.
В горле деда заклокотал звук, напоминающий невеселый смех.
— Я думал, что смогу примириться с этим. Любому человеку больно, когда его ребенок покидает мир раньше него. Когда не стало Алессандро, это было… Но у меня остался ты, сын моего сына, и ты заполнил пустоту от потери. Антонио же был для меня полностью и бесследно потерян. А теперь, когда его не стало и я потерял его навсегда… я уже не смогу помириться с ним.
Данте нахмурился:
— Ты хочешь сказать…
— Я нанял частного сыщика, чтобы найти Антонио, узнать, какую жизнь он ведет, и, возможно, договориться о встрече с ним. Вчера владелец частного сыскного агентства позвонил мне. Антонио и его жена погибли в авиакатастрофе два года назад. Это был небольшой частный самолет, который он сам пилотировал. Плохая погода… Ошибка пилота…
— Мне очень жаль, дед.
— Слишком поздно для примирения, — прошептал Марко. — Но у Антонио осталась дочь. Дочь, которую он назвал Изабеллой в честь матери. Я хочу, чтобы ты слетал в Австралию и привез ее сюда. — Речь его прервалась, взгляд стал сосредоточенным. — Я знаю, ты сделаешь все возможное и возвратишься с ней. Времени мало, очень мало…
— Конечно, я сделаю это для тебя, дед. Ты знаешь, где она?
— В Сиднее. — Губы Марко тронула ироничная усмешка. — Ты не поверишь, но она работает в районе Маленькая Италия, который мы построили там. Ты найдешь ее без хлопот. — Марко протянул руку и взял папку, которая лежала на столике рядом с шезлонгом. — Здесь вся информация, которая тебе понадобится. Изабелла Россини… — Имя бабушки с неизбывной тоской прозвучало в голосе деда. — Привези ко мне дочь Антонио, Данте. Моя Изабелла хотела бы этого. Привези нашу внучку домой…
Глава 3
Суббота для Дженни всегда была самым любимым днем недели. В этот день повсюду в Маленькой Италии царила праздничная атмосфера уик-энда. Толпы людей стекались на утренние базары, организованные по обеим сторонам канала. Люди семьями приходили пообедать в многочисленные ресторанчики, расположенные по всему периметру главной площади. Прогуливаясь вдоль прилавков, праздные прохожие неизменно задерживались возле Дженни, чтобы посмотреть, как она рисует портреты углем. Большинство из них поддавались искушению и просили нарисовать их портрет или портреты их детей. В субботу Дженни удавалось заработать достаточно, чтобы прожить следующую неделю. А когда день был еще и солнечным… И хотя только-только наступил сентябрь, самое начало весны в Австралии, этот день был по-настоящему летним: ни облачка на ярко-голубом небе, ни зябкого ветерка. У фотографа тоже было много работы. Он делал снимки желающих на мосту Вздохов, во время прогулок на гондолах. Но он не был конкурентом Дженни. Ее портреты углем были совершенно особенными!
Дженни закончила рисовать маленького мальчика, положила в карман заработанные деньги, полученные от довольных родителей малыша, и пригласила следующего клиента. Им оказалась смешливая девочка-подросток, подталкиваемая несколькими такими же смешливыми подружками.
Возле них остановился очень привлекательный мужчина. Неужели он ждал своей очереди позировать? Дженни надеялась, что это так. У мужчины было интересное лицо, обрамленное густыми волосами, цвет которых имел несколько оттенков — от цвета жженого сахара до темно-шоколадного. Густые, волнистые, прекрасно подстриженные волосы. Как жаль, что в рисунке углем нельзя отобразить их цвет! Но черты лица тоже вызывали профессиональный интерес. Резко изогнутые дуги бровей, глубоко посаженные глаза, прямой нос и твердая линия скул создавали интригующий контраст с довольно полными, чувственными губами и едва заметной ямочкой на подбородке.
Начав рисовать портрет девочки, Дженни украдкой бросила взгляд на незнакомца. Он не ушел, решив, вероятно, задержаться и понаблюдать за ее работой. Истинный мужчина, подумала о нем Дженни. Выше среднего роста, он словно излучал силу и властность. Одежда на нем была явно дорогая — белая рубашка в тонкую желтовато-коричневую полоску, хорошо скроенные бежевые брюки. Кожаные, ручной работы туфли тоже были бежевыми. Коричневый замшевый пиджак небрежно переброшен через плечо. Дженни определила примерный возраст незнакомца — где-то около тридцати. Достаточно, чтобы добиться кое-чего в жизни и обрести уверенность в своих силах.