КузинаЖурналистика
Шрифт:
Пулитцер не только стал отличным репортером, заметным человеком в редакции, но и почувствовал, что обрел дело всей жизни. Правда, путь был тернистым: пять лет работы в «Вестлихе пост» принесли не только место соредактора и совладельца газеты, но и разочарования: проигранную политическую кампанию за республиканцев, падение тиражей газеты. Джозеф продает свою долю в газете, перебирается в Вашингтон и занимается адвокатской практикой. Эта работа приносит много денег, но не приносит счастья – всё же тоска по журналистике заставляет адвоката вновь ввязаться в газетный мир. Он за бесценок покупает две разорившиеся сент-луисские газеты, соединяет их в одну и начинает настоящую революцию, как сказали бы теперь, «газетного формата». Теперь содержание газеты отличается от привычного как солнце от луны: вместо «манной каши» рассказов о собачьих выставках и незначащих происшествиях читатель получает порцию острейшей актуальной информации. Тираж немедленно увеличивается, вскоре Пулитцер покупает газету «Уорлд» и превращает ее в оплот так называемого «нового журнализма».
Всякая сенсация – это хлеб газеты, однако суть журналистской работы не в том, чтобы ждать, когда такая сенсация «грянет». Джозеф Пулитцер первым в мировой журналистике поставил жанр журналистского расследования, что называется, на поток – его репортеры и корреспонденты буквально «ввинчивались» в закрытые для обывателей пространства, чтобы представить публике скандальные разоблачения «власть имущих».
Пулитцер четко определил свою аудиторию – это широчайшая демократическая публика, а не «аристократически-буржуазная» верхушка. Его лозунг был таков – никогда не печатать в своей газете ничего, что не поняла бы его служанка. При этом ориентация на «понятность» вовсе не означала «низкой планки» содержания. Все события излагались так, чтобы от газеты невозможно было оторваться, – и ее равно с интересом читала бы низкообразованная публика и сенаторы.
Журналистские расследования быстро стали визитной карточкой газет Пулитцера. Всемирную известность приобрели репортажи Нелли Блай из психиатрической клиники, куда она проникла, имитируя шизофрению. Ее рассказ о тех унижениях, каким подвергают больных, общей убогости их содержания произвел настоящий взрыв общественного возмущения – и в результате муниципалитету пришлось переоборудовать больницу. Так газета вмешивалась в жизнь, вовсе не ограничиваясь функцией «отражения картины дня».
Внешне газета «Уорлд» стала выглядеть совершенно иначе, чем было принято в газетной практике того времени: заголовки через несколько колонок, игра шрифтом, восклицательные знаки, врезки, крупные иллюстрации, наконец, неизменная политическая карикатура на первой полосе, а потом еще и комикс – рассказ в картинках. Все это Пулитцер придумывал уже после того, как окончательно ослеп (ему не было и сорока лет). К этому добавилась настоящая ненависть к звукам – скрип стула, шорох листа доставлял Джозефу настоящие страдания. Он перебрался в звуконепроницаемый бункер в своем особняке и руководил газетой оттуда. Потрясающе, что все эти удары судьбы не мешали его напряженной работе.
Пулитцер делал журналистику настоящим участником социальной борьбы, и это и был его главный поступок, даже подвиг. Деньги были следствием. Но ему пришлось столкнуться и со своим же учеником и главным конкурентом, который из пулитцеровской «школы журналистики» вынес одно – делать сенсации и продавать их, не считаясь с нравственной стороной. Здесь, несомненно, следует задуматься. Вся история вражды-соперничества Пулитцера с Уильямом Херстом (а именно так звали этого ученика-конкурента) – это настоящий урок ответственности за всё то, что ты делаешь. Херст и Пулитцер оба вышли из обеспеченных семей, но Херст был сыном миллионера, а Пулитцер должен был свое состояние «сколотить» сам. Пулитцер прошел тяжелую школу выживания в Америке, не гнушаясь любой работы. Херсту о куске хлеба думать не надо было. Пулитцер менял лик современной газеты, повышая ее социальную значимость, превращая в инструмент воздействия на общественное мнение. А Херст в своих газетах стремился к одному – увеличению прибыльности любыми путями. Внешне приемы были те же, что и в газетах Пулитцера. Но содержательно это было именно то, что получило название «желтая пресса» (кстати, именно из-за переманенного из газеты Пулитцера карикатуриста): кричащие заглавия, сенсации, газетные утки, вторжение в частную жизнь ради «громкой статьи», безжалостное отношение к людям, которые превратились в газете Херста лишь в «материал» для сенсаций.
Так вот, получалось, что Пулитцер «выпустил джина из бутылки». Новая журналистика, основанная на бесстрашном труде корреспондентов, требовательности к ним со стороны редактора, блистательных проектах, приковывающих внимание читателей (например, путешествие той же Нелли Блай вокруг света по маршруту героя романа Жюля Верна, еще и с интервью с этим великим писателем), превращалась в дешевые сенсационные листки. Получилось, что Пулитцер имел ко всему этому прямое отношение – смена формата, «лика» газеты привела не к смене отношения журналистов к своему труду, а к безнравственной эксплуатации самой этой идеи.
Войну с Херстом Пулитцер проиграл. «Бездумная» желтизна оказалась привлекательнее интеллектуального журнализма. Конечно, состояние Пулитцера на тот момент было астрономическим, и проигрыш этот был именно нравственным.
И вот тут Пулитцер опять совершает поступок. Он основывает первую в мире высшую школу журналистики. Никогда журналистика не была частью образовательной системы. Учили чему угодно, но не этому «простенькому ремеслу». А Пулитцер понимал (и война с Херстом особенно способствовала этому пониманию), что без фундаментальной подготовки, философской, мировоззренческой и, конечно, практической, журналист всегда может превратиться в «обезьяну с гранатой» – бездумного и безответственного по отношению к своей деятельности человека, совершенно не понимающего, к каким последствиям может привести слово, растиражированное в миллионах экземпляров. Пулитцер составил завещание, согласно которому должна была быть основана школа журналистики при Колумбийском университете, и каждый год специальная комиссия назначала бы премии Пулитцера в области журналистики, литературы, борьбы за мир.
Это было действенной идеей. Есть деньги – есть и школа (одна из лучших в США площадок по подготовке журналистов). Но главное – есть ежегодная премия, считающаяся во всем мире самой престижной. Имя Пулитцера осталось не только «страницей истории», оно часть современной журналистики, как некая квинтэссенция журналистской совести и ответственности: «Всегда бороться за прогресс и реформы, никогда не смиряться с несправедливостью и коррупцией, всегда бороться с демагогией всех партий, никогда не принадлежать ни к одной партии, всегда противостоять привилегированным классам и власть имущим, никогда не терять симпатии к бедным, всегда посвящать себя борьбе за процветание общества, никогда не довольствоваться сделанным, всегда быть независимым, никогда не бояться атаковать несправедливость, будь она результат предрассудков богатых или бедных».
Поступок – это ответственность. Не только за то, что делаешь сейчас, но и за отдаленные последствия своих действий.
Аграновских в истории журналистики два – отец нашего героя тоже был корреспондентом, и имя сына начиналось с той же буквы, что и имя отца, так что легко было перепутать. Но, конечно, слава Аграновского-младшего оказалась так велика, что Аграновский-старший остался в истории именно как «отец того самого Аграновского». Однако прежде чем мы перейдем к рассказу о поступках журналиста, нелишним будет сказать несколько слов об эпохе, которая определяла эти действия.
Это было время советской власти, строительства в СССР коммунизма, время репрессий, Великой Отечественной войны, а потом – недолгой «хрущевской оттепели» и длительного «застоя», предшествовавшего полному слому советской системы и переходу к той России, в которой ты сейчас и живешь. Аграновский родился в 1922 году, в начале войны ему было 19 лет, закончил училище штурманов, участвовал в боях, уже тогда писал в газету заметки как военный корреспондент. Но расцвет его журналистской деятельности пришелся на время оттепели и затем на время «застоя» (он скончался в 1984 году, за год до прихода к власти Горбачева и начала так называемой перестройки).
Есть такое устойчивое мнение, что журналистика в диктаторских (тоталитарных) странах (а к таковым сейчас и относят СССР) представляет собой часть общей пропагандистской машины: она верно служит диктаторам, намеренно искажая факты в их пользу. Журналист в такой системе всегда под строжайшим контролем, любые его вольности наказываются, караются, действует строжайшая цензура, отсекающая любую критику в адрес властей. Народ не может даже «пикнуть» в СМИ, только благодарить руководство страны за его «неусыпное бдение», за тот «единственно правильный курс», каким идет страна.