Кузьма Алексеев
Шрифт:
Орина Семеновна четко знала, что у нее в сусеках и амбарах лежит. Знала, куда залежалую муку сбыть. Снегом и льдом вовремя набивала погреба, где держала коровье масло, творог, сыр. Если что прокисало и портилось, то и тут по-хозяйски поступала — раздавала монастырям и нищим.
Регулярно пересчитывала кадушки, которые были переполнены квашеной капустой, солеными арбузами и рыбой. Лично перебирала сухие груши, сливу, малину, изюм, орехи, свежие яблоки, репу, редиску, лук, чеснок. И в винный погреб залезала даже — как там винцо, не прокисло?
Сейчас, отчитав двух драчливых
Мужа своего Орина Семеновна до домашних дел не допускала, все держала в своих руках. Слуг нерадивых заменила, повсюду, где надо, своих людей поставила. Поэтому любое ее распоряжение исполнялось быстро и точно. Орина Семеновна всюду видела выгоду и умела извлечь ее. Вот, к примеру, узнала, что за бортниками, собиравшими мед диких пчел в лесах, принадлежавших Строганову, накопились недоимки. Позвала их, устроила допрос. Бортники стали оправдываться, дескать, в прошлом году меду маловато было, на нынешний год надеются. Каждому потом пришлось по целой кадушке привезти.
Талант жены своей сначала Силантий Дмитриевич недооценивал, не замечал. Но постепенно разобрался, что она умно помогает в его торговых делах. Раньше он редко бывал дома, все в дороге да в разъездах. В этом году зиму он провел в Лыскове. Здоровье подводило, караваны купеческие уже далеко не поведешь. Старость свои кривые ноги подставляла. Вот и оценил деловые качества жены — все обширное домашнее хозяйство содержалось в идеальном порядке и приносило немалый доход.
Теперь вот снова весна, любимое времечко Силантия Дмитриевича. В добрейшем расположении духа поглядывал он, как поднимается Волга, как по ней плыл синий туман, солнце ласкало землю, возрождало новую жизнь. Заглядевшись на бурные воды реки, Строганов не сразу заметил жену. Встала пред ним, отгоняя сердитость и озабоченность с лица, ласково спросила:
— Артамон Петрович-то где?
О связях своего управляющего и собственной жены Строганов слышал, однако виду не подавал — ума хватало.
— Поехал за колесами к новому тарантасу.
— У тебя людей мало, посылаешь за ерундой управляющего?
— Знаешь что… — не выдержал, вспылил купец, — задарма я денег ему не плачу! Раз послал, значит, так и надо… Сколько соли, дьявол, потопил! — купец махнул в сторону амбаров, затопленных водой.
— Ладно уж, пятьдесят мешков всего промокли… Не разоримся… — купчиха принялась успокаивать мужа, взяла его под руку. И тут же ошарашила новостью: — Слышал, Наталья Мефодьевна в Петербург сбежала? Грузинский, сказывают, в бешенстве: жена его бросила…
— Как это бросила? — остолбенел Строганов.
— Вот
— А Мефодию Толстому чего теперь с дочерью-то делать? У него у самого жена молодая, строптивая. С падчерицей не уживётся!
— Эко, во дворце графа Толстого можно расположить полк солдат, а уж единственной дочери, чай, местечко найдет. — Орина Семеновна поправила выбившиеся из-под платка волосы и, поводив пухленькими пальчиками по своим чувственным губам, медово молвила: — Дура она, Наталья-то. Молода, глупа. Со старым муженьком-то лучше и спокойнее…
— В самом деле? — улыбнулся во весь рот Строганов.
— Старый конь борозды не испортит, — на губах Орины Семеновны мелькнула таинственная улыбка, похожая на радость.
Купец остался доволен. Распушил свою бороденку, капризным ребенком пропыхтел:
— Князя теперича тоска одолеет. Да и стыд-то какой, сбежала!
— Жди-поджидай, не дождешься, — бесенята блеснули в глазах купчихи. — Князь-то, как перчатки, сам женушек меняет! Еще красивее приведет!
— Верные слова, сердечко мое, очень верные, — согласился Строганов. — В Грузинском бешеная кровушка кипит.
На том и закончился разговор. Орина Семеновна пошла завершать свои дела, купец отправился в терем. Про себя он радовался отъезду Натальи Мефодьевны. За нею, глядишь, и Грузинский отправится в столицу. А тогда он, Строганов, в Лыскове один хозяином останется.
Строганов наполнил свой желудок, а у самого в душе червем сомнение копошилось. Из головы не выходил Жигарев — молодой, красивый, статный мужчина. За последнее время он резко изменился: стал задумчивым, рассеянным. «Может, его совесть мучает? — подумал Силантий Дмитриевич и решил: — Уж я тебя проучу, погоди, будешь знать свое место!»
Перекусив, отправился в кабинет и давай там ходить из угла в угол. Орина Семеновна поставила в кабинете огромный кожаный диван. Силантий Дмитриевич прилег и поискал глазами Псалтырь. Однако книги в кабинете не было. Он, кряхтя, встал и отправился в спальню жены. Орина Семеновна иногда на ночь в Псалтырь заглядывала… Ради крепкого сна, говорит, полезно очень…
«Ага, вон она где!» — любимая книга Силантия Дмитриевича лежала на полке, прибитой над кроватью. Взгляд Силантия Дмитриевича, уже собравшегося было покинуть спальню, упал на спинку стула. Там, помимо платья жены, висела мужская рубашка. Силантий Дмитриевич заревел как раненый бык. В горницу вбежали слуги — горничная хозяйки и стряпуха.
— Чья… это?! — указав дрожащим пальцем на мужскую рубашку, вскричал купец. Лицо у него было багровым, сам дрожал, как в лихорадке. — Чья, я вас спрашиваю, курвы?!
— Да это… гм… Артамона Петровича! — вырвалось испуганно из уст горничной Маши. — Иногда он и кафтанчик свой забывает здесь, когда пьяненький остается ночевать.
— Ночевать?! — еще больше распалился купец. Он уже не кричал, а шипел, как рассерженный гусак.
— Орина Семеновна его частенько приглашает сюда ужинать, — стряпуха попятилась к неприкрытой двери. Маша, закрывшись передником, тихонько скулила. Развернувшиеся события не сулили ей ничего хорошего. Ладно, если только на конюшне выпорют…