Кузница души
Шрифт:
Мастер Теобальд оглядел листки бумаги, разбросанные по столу. Он поднял один, затем другой.
— Но эти кажутся вполне приличными. Даже очень хорошими.
— Нет, что–то, должно быть, не так! — в нетерпении воскликнул Рейстлин. — Иначе мне бы удалось…
Он не хотел говорить этого. Он прикусил язык и замолчал, уставившись на свои заляпанные чернилами пальцы.
— Ага, — сказал Мастер Теобальд, и Рейстлин почувствовал, что тот улыбается, хотя и не мог видеть лица наставника. — Так значит, ты предпринял небольшую попытку поколдовать, не так ли?
Рейстлин не ответил. Если бы он был способен колдовать сейчас, он бы вызвал пару демонов из Бездны и натравил бы их на Теобальда.
Наставник приосанился и скрестил руки на животе, что было верным признаком надвигающейся проповеди.
— Я полагаю, попытка провалилась. И я не удивлен. Молодой человек, ты слишком самонадеян. Чрезмерно самодоволен и эгоистичен. Ты берешь, но ничего не отдаешь взамен. Все идет к тебе, но ничего не исходит из тебя. Магия течет в крови, исходит от самого сердца. Каждый раз, когда ты ее используешь, часть тебя уходит с нею. Только тогда, когда ты будешь готов отдавать частицы себя, ничего не получая взамен, только тогда твоя магия будет работать.
Рейстлин медленно поднял голову, отвел от лица длинные и прямые каштановые волосы. Глядя прямо перед собой, мимо учителя, он промолвил холодным, невыразительным голосом:
— Да, Мастер. Благодарю вас.
Мастер Теобальд поцокал языком:
— Ты забрался слишком высоко, мальчик. Когда–нибудь ты упадешь. Если падение не убьет тебя, то, возможно, чему–нибудь научит. — Учитель усмехнулся. — Я иду обедать. Проголодался, знаешь ли.
Рейстлин вернулся к своему занятию, и презрительная усмешка играла на его губах.
2
В то лето, лето шестнадцатого года жизни близнецов, жизнь семьи Мажере продолжала улучшаться. Джилон подрядился работать на лесорубке одного богача, который задумал расчистить землю на севере своих земель, а из срубленного леса выстроить стену частокола. Плата была высокой, и работа обещала продлиться дольше обычного, так как частокол планировался немаленький.
Карамон днями напролет работал у фермера Седжа, который процветал, расширив свои владения и поставляя зерно, фрукты и овощи на рынки Гавани. За работу Карамон получал зерно, часть которого он продавал, а часть приносил домой.
Вдова Джудит теперь считалась полноправным членом семьи. У нее был и собственный дом, но она все время находилась у Мажере. Розамун шагу без нее ступить не могла. Сама же Розамун значительно изменилась к лучшему. За несколько лет она ни разу не впадала в состояние транса. Они с вдовой поддерживали порядок в доме и много времени проводили в гостях у соседей.
Если бы Джилон знал, с какой целью эти визиты наносились, он бы, возможно, встревожился. Но он был уверен, что Розамун и вдова всего лишь обсуждали последние сплетни, и ничего больше. Он не знал правды, да и не поверил бы в нее.
И Джилону, и Карамону нравилась вдова Джудит. Рейстлин же невзлюбил ее еще больше, возможно из–за того, что все лето он был вынужден находиться рядом с ней, в то время как его отец и брат отсутствовали. Он видел, как растет влияние этой женщины на его мать, и его беспокоило и пугало это. Он не раз заставал их вдвоем за беседой шепотом о чем–то, беседой, которая неизменно обрывалась, стоило ему войти в комнату.
Он пытался подслушивать, надеясь наконец узнать, о чем они говорят. Но вдова Джудит обладала прекрасным слухом, и каждый раз обнаруживала его. Но однажды ему повезло. Две женщины сидели за кухонным столом у окна, ожидая, пока испеченные пироги остынут. Рейстлин услышал их голоса, проходя мимо окна. Его шаги заглушал шорох сухих листьев. Он остановился в тени листвы и прислушался.
— Высокий Жрец недоволен тобой, Розамун Мажере. Сегодня я получила его послание. Он вопрошает, почему ты не направила своего мужа и детей в объятия Бельзора.
Ответ Розамун был слабым и оправдывающимся:
— Я пыталась, я говорила с Джилоном несколько раз, но он лишь смеялся в ответ. Ему не нужна вера в бога, ему хватает веры в себя и в свою силу. Карамон сказал, что не прочь побывать на встречах Бельзоритов, если там подают еду. Что касается Рейстлина, то… — Тут голос Розамун прервался.
Что касается Рейстлина, то ему хотелось услышать больше, но тут вдова Джудит поднялась взглянуть на пироги и заметила, что он стоит под окном. Они с Джудит сверлили друг друга глазами какое–то время. Наконец она подхватила поднос с пирогами с подоконника и захлопнула ставни. Рейстлин побрел в сад, куда первоначально и держал путь.
Кто такой, во имя Бездны, этот Бельзор, и с чего бы ему заключать нас в объятья?
— Это одной матери ведомо, — сказал Карамон, когда Рейстлин задал ему это вопрос. — Ну, ты знаешь. Одна из этих женских штучек. Они собираются вместе и болтают о чем–то. О чем? Я не знаю. Один раз я пошел с ними, но уснул.
Розамун никогда не упоминала о Бельзоре в разговорах с Рейстлином, к большому разочарованию последнего. Он подумывал заговорить об этом сам, но боялся, что тогда ему придется говорить и с Джудит, общения с которой он избегал, насколько это было возможно.
Мастер находился на совете Конклава. Школа была распущена на все лето. Рейстлин проводил дни за выращиванием растений, их сбором и пополнением своей коллекции сушеных трав. Он приобретал небольшую известность среди соседей как лекарь и зеленщик, продавая те травы, которые не были ему нужны, и этим внося свою лепту в семейный доход. Он выбросил Бельзора из головы.
Семья Мажере была счастлива и богата в то лето, лето, которое навсегда запомнилось близнецам как золотое, чье золото сияло только ярче в противовес приближающейся тьме.
Рейстлин и Карамон возвращались от Седжей в Утеху по петляющей каменистой дороге. Карамон, как обычно, работал там, а Рейстлин зашел к фермеру, чтобы продать ему мешочек сушеных лавандовых лепестков. Его одежда все еще пахла цветами. После этого дня он не мог выносить запаха лаванды.