Кузница Тьмы

Эриксон Стивен

– Мы говорили, что Т'рисс может стать угрозой для Матери. Я просила тебя быть наготове ради возможности.

– Разумеется, буду наготове.

– Надеюсь, ты поймешь в нужный момент, что эта жертва совершенно необходима. Ведь именно мы доставим Азатенаю в присутствие Матери Тьмы.

Кепло поднял брови: - Избавление от последствий? А если никто не выживет в битве с Т'рисс?

– Тогда мало кто станет спорить, лейтенант, что проиграли все. Да, у тебя будут в Харкенасе и другие обязанности. Успокой

мысли, пока я объясняю.

Вскоре Кепло вышел во двор и направился к водоему. Ведун Реш стоял на почтительной дистанции от Т'рисс, та же бродила голышом по колено в воде, капли блестели на загорелой коже. На ее плечах остались следы солнечных ожогов, полоски слезшей кожи, напомнившие Кепло про линяющих змей. Кроме ведуна, никто не показывался во дворе.

"Дети либо убегают при виде обнаженной кожи, либо смотрят разинув рот. Но разевать рот, кажется, недостойно. Я же просто восхищаюсь".

Он подошел к Решу.
– Говорят, все мы вечные ученики, невзирая на возраст.

Реш хмыкнул: - Уроки часто повторяют, но никогда не выучивают полностью. Передо мной новый трактат о жизни.

– Критики дико на тебя набросятся.

– Они станут мошками на моей шкуре. Ярость велика, да челюсти малы.

– Ну, я с наслаждением погляжу на тебя, всего в рубцах и укусах.

– Слова предали тебя, Кепло: ты втайне восхищаешься дикарями.

– Любое предательство начинается - или кончается - со слов.

– Диких?

– Полагаю, Реш.

Т'рисс отошла к дальнему краю водоема и села на широкий край, подставляя лицо солнцу и закрывая глаза.

– Если бы Мать Тьма отвергла элемент Ночи и приняла вместо него элемент Молчания, - предположил вслух Реш, - мир воцарился бы навеки.

– Ты намекаешь, что всякое насилие несет элемент предательства?

– Именно, и это первый номер в моем списке невыученных уроков.

– Ястреб предает зайца? Ласточка предает мошку?

– В некотором роде наверняка, мой хилый друг.

– Значит, все мы обречены предать, ведь это кажется основой выживания.

Реш повернулся к нему.
– Не видел горечи философов? Ухмылок на виноватых лицах, торопливых оправданий себя самих и своих собратьев? Все мы предали возможность вечного мира, и разве не было в прошлом эпохи, когда никто не знал смерти? Когда поддержание жизни не требовало усилий и жертв?

Это было их старой шуткой.
– Ведун Реш, - ответил Кепло, - все встреченные мною философы были пьяными или отупевшими.

– Из-за печали потерь, дружище, и штормов понимания.

– Из-за слабоволия. Клянусь, это куда вероятнее.

– Воля бессильно крошится под ударом откровения. Когда мы падаем на колени, мир съеживается.

Не сводя глаз с Т'рисс, Кепло вздохнул: - Ах, Реш, но не всякое откровение

приходит как удар.

– Ты подсказал мне разумный повод выпить.

– Значит, слаб твой разум.

– И гляди, я единственный философ, готовый это признать.

– Лишь потому что трезв, а смелость трезвых мне всегда была сомнительна.

Оба замолкли, когда Т'рисс встала и пошла к ним. Окинув Кепло коротким взглядом, она сказала: - Итак, ваша мать не советовала убивать меня? Хорошо. Вам не понравилась бы моя кровь на руках, лейтенант.

Кепло ответил далеко не сразу.
– Гостья, вы выказываете крайнюю осведомленность. Это даже неприлично.

Она кивнула.
– Да.

– Рад, что мы согласились...

– Убийство всегда неприлично, - продолжала она.
– Я ощутила недоверие моей подруги Фарор Хенд, когда вы появились. Есть много уровней ее недовольства.

– Мы не желаем вам вреда, - заверил Кепло, - но, если придется, будем защищать своих.

– Вижу обширное поле для дебатов, лейтенант. Кого вы включаете в "своих"? Кажется, вы ставите на двусмысленность.

– Это относится ко мне лично или ко всему моему народу?

Реш явственно вздрогнул.

– Я недостаточно знаю "народ", чтобы его обсуждать, - сказала Т'рисс, усаживаясь перед ними и проводя рукой по теплой воде.
– Я думаю, что ты убийца, что вам обоим даны указания и оправдания, да вы и сами найдете себе еще больше оправданий.

Реш как будто подавился. Закашлялся и сказал: - Гостья, прошу, умерьте свою силу.

– Думаешь, ведун, это моя сила?
– Она встала, улыбнувшись.
– Устала. Вижу монаха в дверях - он сможет проводить меня в комнаты?

– Момент, прошу, - вмешался Кепло, бросив взгляд на спутника. Тот задыхался, сгибаясь пополам.
– Если не ваша сила, то чья?

– Речной бог был мертв. Теперь он не мертв.

Он смотрел на нее, не веря.

На этот раз она не отвела глаз.
– Отныне вы должны встретиться с тем, кому вроде бы служили, и дать ответ за многие дела, свершенные во имя его. Удивляться ли, что твой друг страдает?

Она направилась к монастырю.

Кепло подскочил к другу: - Реш? Справишься? Она правду сказала? Что ты чуешь?

Тот поднял дикие глаза.
– Ярость.

В охвативших поселение панике и хаосе гостья-Азатеная преспокойно оставалась в личных комнатах, одиноко ужиная. На рассвете она показалась во дворе. Призвала травяного скакуна, села в седло и стала поджидать остальных.

Мать Шекканто была прикована с постели. Она потеряла всякий контроль над телом, не могла пошевелиться и даже поднять руки. Легкие ее были полны водой, дыхание походило на частый хрип; глаза, запомнилось Кепло, метались пойманными птичками.