Квадра
Шрифт:
– Нет, – оборвала его Лара. – Он привязан к нам. Особенно к Дану.
– Откуда тебе знать, что чувствует властитель? – удивился Гай. – Ну, может, привязан. У нас дома кот жил, раскормленный такой, наглый, так я к нему тоже был привязан.
Лара решительно покрутила головой.
– Вы, мальчики, не забыли, что я не человек? Я демон. Я вижуотношения.
– Видишь? – не понял Дан. Как хорошо было не понимать хоть что-то. А то ведь сплошное понимание в висках стучит: больше никогда… – Как?
– Только не смейтесь, а? В виде таких нитей… Разноцветных. И каждое чувство имеет
– Лара, – начал было Аль, но Дан почти равнодушно произнес:
– Эмпат. Мысли читать не умеет, умеет читать эмоции. Я об этом в книжках читал. Дома.
– Вот, – обрадовалась Лара, – и у вас такие есть! Аль, не изображай злость, когда ее не испытываешь. Я почему меньше всех переживала по поводу Тики и так грубо с Даном обращалась? Потому что видела: влюбленность. Розовая нить. Тонкая, такие рвутся… А сейчас, – она помрачнела, – алая. И светится. Уходит куда-то… Вот от Гая уходит синяя – это родители, от Дана тоже – наверное, к маме в другой мир, и от Аля тоже – это сестра, наверное... Когда я первый раз вас увидела, так удивилась Алю: вообще ничего, тонкая синяя нить и золотые между вами. Таких я остерегаюсь: без чувств – это только высшие маги.
Нити – связи. Забавно. Скорее всего, сама придумала нити, сама их раскрасила. Лара простая душа, ищет ясных объяснений, вот и объяснила себе: если человек привязан к родственникам, то синяя, если влюблен – розовая…
– А просто чувства ты видишь? – тускло спросил он. – Не связи?
– Вижу, – призналась Лара. – Вижу, как тебе больно. А как помочь, не знаю. А помочь надо, потому что от такой боли люди умирают. Вы слабые…
– Я не умру, – неуверенно возразил Дан. – Да, лишний повод нам быть откровенными друг с другом.
– А мы и откровенные, – пожала плечами Лара. – Стала бы я признаваться, если бы вы скрытничали.
– Я-то скрытничал, – буркнул Аль.
– Ну, что ты там скрытничал! Ты просто жадный, не хотел делиться своими страданиями, даже иногда упивался ими… а потом поумнел, и тебе стало легче. Это когда ты с Даном проговорил всю ночь? Ну вот… В общем, мальчики, властитель к нам привязан… ну, просто по-человечески. Честно. И если б такое случилось со мной или Гаем, он бы не был в таком гневе. Я его сегодня испугалась. Вот так. Он возлагает на Дана какие-то надежды…
– Я это и без эмпатии знаю, – усмехнулся Гай и протянул Дану кружку с кофе. – Мы – только защита для Дана. А ты не спорь. Люди слабы… сравнительно с нами. А мы сильны сравнительно с вами. К тому же мы очень отчетливо это поняли, когда тебя захватил тот маг.
– Отчетливо, – проворчал Аль, – до сих пор челюсть ноет. Почему, говорит, ты здесь и даже не ранен, а его нет? Вообще думал, что умру. Дан, мне кажется, властитель придумает что-нибудь.
– Вряд ли, – покачал головой Гай, и черные легкие волосы еще долго шевелились от этого движения. – Скорее, сочтет, что это только закалит душу Дана. Не сделает его черствым, но закалит. И он не так уж и неправ. Дан, мне кажется, что я чувствую то же, что и ты. Я понимаю тебя, пусть я и не любил еще. И мне страшно от того, что я
Нет. Не лишаешь, подумал Дан. Ты вообще лучшее, что могло со мной случиться. Друг и защитник, нуждающийся в друге и защитнике. Это абсолютно взаимно, Гай, и разве твоя вина в том, что тебе пока везло и сердце у тебя цело?
Еле уловимая улыбка тронула терракотовые глаза. Понял. Нет, почувствовал.
– А я бы, – мечтательно сообщила Лара, – с этим благородным повстречалась… ну так как бы случайно.
– И все немедленно приписали бы это мести властителя, – кивнул Гай. – Да эту скотину благородную скорее оберегать надо. Придумал же… тварь. Для чего спектакль устроил? Кого дразнил – Дана? Нет, Дана он убивал, унижая. А дразнил властителя. Силу такую набрал?
– Погоди, что ты хочешь сказать…
– А ты подумай, Аль, и сам поймешь. – «И потом мне расскажешь», – хихикнула Лара. – Ну хорошо, счел он этот поцелуй оскорблением. Покушением на собственность, хотя, насколько мне известно, эльфы так до сих пор заложниками и называются и являются пленниками императора, но не собственностью всяких графов. Формально, по крайней мере. Ну ладно, традиции – великая вещь, и если люди привыкли… Аль, перестань метать в меня гневные взгляды, это не я придумал, такова жизнь. Если люди привыкли, им уже кажется, что так было всегда, так есть и так должно быть. Допустим, он прав. Понятно, что он испугался Дана – в это я верю охотно. Можно бы, конечно, просто запереть его в комнате. Ну можно лишить возможности двигаться, приковать к стене… а на кой черт там цепи вообще? Даже приставить человека для ухода. Но почему именно эту девушку? Зачем спать с ней на глазах Дана? Чтобы доказать ему, что девушка принадлежит ему во всех смыслах? Зачем? Кто такой Дан, чтобы ему что-то доказывать? Как бы там ни было, мы – тени властителя. Есть он – существенны мы. Нет его – мы никто, пришелец, лекарь-вампир, беглый эльф и демон. Мы не нечто самостоятельное, мы Квадра Нирута Дана. Задевая нас, о нас никто не думает, все думают о властителе. И кто – какой-то провинциальный граф, рвущийся поближе к власти?
– Не считаешь же ты, что это все подстроено было? Слишком уж сложно. Дан мог не влюбиться, мог не поцеловать, мог не попасться на глаза… Да и за один поцелуй устраивать такое… Как ты думаешь, Дан, она могла быть заодно с ним?
– Нет, – с трудом проговорил Дан. Даже кофе не протолкнул комок, сжимающий горло. – У нее такие… такие глаза трагические. Сначала мне показалось, что просто грустные, что она всего лишь несчастна… А это… – Скорбь всего мира. Боль всех эльфов. Унижение всего гордого народа. Страдание всей расы. – Нет, Кайя не могла.
Гай подлил ему еще кофе. Водки бы штоф и вырубиться хоть ненадолго.
Что с Алем? Его лицо было настолько бледным, что казалось маской.
– Как ты ее назвал?
– Кайя, – повторил Дан, начиная понимать.
– Блестящи пепельные волосы и очень темные зеленые глаза?
– Сестра, – резюмировала Лара. – Интересно, а об этом властитель знает?
– Властитель-то знает, – задумчиво протянул Гай, – мне вот интереснее, знал ли граф.
Дан угнездился поглубже в кресле и прикрыл глаза. Жить не хотелось. Намерения немедленно повеситься тоже не было. Тоска такая… А он, дурак, думал, что по Тике тосковал.