Квадраты шахматного города. Научно-фантастический роман

Браннер Джон

Однако они забываются совсем скоро. Лишь достигнув вершин искусства, игра получает право на увековечение. Но тогда это уже не игра. Четко ограничена, например, шахматная доска и строго определено число фигур. Более того, давно расписаны по учебникам сицилианские партии и староиндийские защиты. Но всякий раз почему-то совершается чудо. Приходят в движение фигуры, появляются острота и неожиданность, начинается творчество. Впрочем, и в шахматы играть можно по-разному. Восточные деспоты забавлялись в древности партиями с живыми людьми, наряженными слонами, пешками и т. д., где каждую отыгранную фигуру ждал палач.

Сравнения условны, они ничего не доказывают, а лишь иллюстрируют, сопоставляют. Но в детективе действительно

есть нечто близкое к шахматам. В граничных условиях детективных стереотипов равно можно сыграть и вялую партию второразрядников и создать подлинный шедевр. В этом легко убедиться, взяв достаточно большое число книг даже одного и того же автора. Оставляя в стороне очевидный литературный брак, сознаюсь, что не считаю некоторых всемирно прославленных и широко переводимых у нас писателей подлинными мастерами. Отдавая должное творчеству Агаты Кристи, я тем не менее не могу назвать в числе шедевров ни одного из ее произведений. Жорж Сименон в беспримерном цикле о комиссаре Мегрэ тоже не поднялся до высот своего раннего романа «Желтый пес». Однако это не мешает мне испытывать чувство благодарности к издателям и переводчикам, которые познакомили нашего читателя с популярпейшими властителями детективного Олимпа. Лично для меня вся прелесть столь разных книг, как «Ловушка для Золушки» Себастьяна Жапризо, «Точки и линии» Сейте Мацумото или «Душной ночью в Каролине» Джона Болла, стала ясна лишь в сравнении с одноликим потоком штампов, которые неизбежно возникают, когда писатель начинает многократно повторять самого себя.

Матрицы порой бывают великолепны, но об этом забываешь, когда конвейер проносит мимо тебя одно изделие за другим. Каждое из них, возможно, хорошо в своем роде, но трудно удержаться от мысли, что все различия — окраска, профиль бампера и даже габаритные усы — не более чем взаимозаменяемые аксессуары к одной модели. Освой любую, но освой досконально, и вся серия будет ясна, как на ладони.

Несмотря на то что центральный конфликт любого детектива едва ли не столь же древен, как и само человечество, жанр сравнительно молод. Начальная веха его хронологии точно известна и относится к 1841 году, когда филадельфийский литературный журнал напечатал фантастическую новеллу Эдгара По «Убийство на улице Морг».

В «Золотом жуке» есть зародыши всех специфических особенностей, из которых сформировались современная классическая научная фантастика с приключением идеи и заодно детектив-загадка. Нужен был лишь Великий Сыщик, чтобы все стало на свои места. И По создал его. Создал впервые! Из первозданной глины. Из небытия. Пройдут десятилетия, и порожденный «безумным Эдгаром» сыщик-любитель Дюпен вызовет к жизни Шерлока Холмса.

Куприн писал, что Конан Дойль, заполнивший весь земной шар детективными рассказами, как в футляр, умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом в небольшое гениальное произведение Эдгара По «Убийство на улице Морг».

Возможно, и не стоило, прослеживая основные тенденции жанров, забираться в историю, не будь у первого из Великих Сыщиков одной важной особенности, которая бесследно исчезла у его продолжателей, хотя имя им — легион. Тайна запертой комнаты, в которой совершено сверхъестественное на первый взгляд преступление, кочевала потом из романа в роман и дожила до наших дней. Утрачено было иное — честность, благородство поединка, в котором сыщик работал в паре с читателем. Эдгар По скрупулезно описывает граничные условия. Он не позволяет себе умолчать о «мелочах», без которых нельзя решить загадку. Нам же позволено знать об обстоятельствах дела ровно столько, сколько и сыщику. И если Дюпен все же опережает нас, то это честная победа. Для ее достижения не требуется поразительных достоинств Шерлока Холмса, который различал сколько-то там сортов пепла трубочного табака, любил химию и играл на скрипке. Точная математическая логика и учет всех деталей позволяют Дюпену в полном смысле слова вычислить преступника. Что перед этим блистательным торжеством «чистого разума» мнимозначительная деятельность Холмса? Обманные вольты и напыщенная сверхпроницательность?

Собственно, и благопристойно посредственный Ватсон понадобился Конан Дойлю лишь для того, чтобы держать в состоянии посредственности читателя. На таком беспросветном фоне особенно ярко вспыхивают гениальные догадки хозяина дома 221-6 по Бейкер-стрит. Его лупа и трубка — это реквизит фокусника, которому нужно провести отвлекающий маневр. В виде некоего атавизма трубка достается потом по наследству комиссару Мегрэ, точно так же как трансформируется в сутану патера Брауна макинтош аскета-престидижитатора. Зато лупа… О, ей уготована потрясающая судьба! Она доживет не только до дактилоскопии, но до ЭВМ третьего поколения! До спектральных анализов и хроматографа, баллистики и трассологии, трупоискателей и микроскопов криминалистического сравнения! Последние годы старушка, слава богу, на заслуженном отдыхе, хотя и возникает порой то здесь, то там, чтоб отработать положенный пенсионерам короткий срок.

Научно-техническая революция, обеспечив невиданный взлет любимой дщери фантастике, поставила перед детективом трудно разрешимые проблемы. Невозможно стало и далее закрывать глаза на те же технические средства, нельзя было и далее игнорировать непреложный факт исчезновения Великих Сыщиков из юридической практики. Это противоречило хотя бы отчетам криминальных репортеров, публикуемых на самых видных местах. Жизнь требовала внести поправки в центральный образ. Сыщик, следователь и криминалист не составляли более единого лица. На первых порах детектив предпочел закрыть на это глаза (по примеру Холмса)! Говорят, и теперь приходят письма на Бейкер-стрит с просьбой о помощи…

Критики сердито пожимают плечами. Ревнители детективных традиций бьют в ладоши. Неправы обе стороны. Неправы в своем отношении к традиции.

Следование традиции, особенно в мелочах, — характерная черта детектива. Особенно английского, отражающего особое пристрастие британцев к заветам старины. В этом читателю вскоре предстоит лишний раз убедиться, ибо антиутопический роман Браннера не просто детектив, но вдобавок еще и типично английский. В нем есть почти все: экзотика, «сладкая жизнь» правящей элиты, острота противоборства, тайна и плюс ко всему та самая честность, о которой шла речь.

Да, не прост и долог был путь от Сыщика с большой буквы к сыщику поневоле. Первый из плеяды Великих Сыщиков интеллектуал Дюпен породил не только Холмса и патера Брауна, но и популярного в прошлом веке Лекока (герой серии романов Эмиля Габорио) и обаятельного мистера Каффа («Лунный камень» Уилки Коллинза). Дюпен был не просто проницательным мастером анализа. Волей своего создателя он позволял себе замечать и нечто такое, что ускользало от ока официальной полиции. Опять же впервые в истории, потому что он, будучи одновременно и ученым-героем научной фантастики, и первым Великим Сыщиком, шагал по нехоженой тропе. Зато соперничеству между его потомками и сыщиками-полицейскими суждено было стать непререкаемой догмой. Нет нужды упоминать о постоянной грызне Холмса с Лейстрендом из Скотланд-Ярда, о скромной гордыне патера Брауна, побеждающего все ту же лондонскую полицию.

Каждый новый Великий Сыщик старался отрицать предшественника в большом и малом, но это было отрицанием отрицания, чередованием утраченных и приобретенных признаков. Генетика знает такие шутки, когда в третьем — четвертом поколениях вдруг проявляются изжитые, казалось, родовые черты. Ни «вор-джентльмен», которого Морис Леблан замыслил как антитезу Холмса, ни герой Гастона Леру Жозеф Рультабиль не смогли выйти за очерченные Дюпеном рамки. Разве «Тайна желтой комнаты», которую так ловко раскрыл Рультабиль, не есть тайна запертой комнаты в доме на улице Морг? Поистине, «как скрипка в футляре»…