Квартет Розендорфа
Шрифт:
— Квартет создал из меня новую личность, — сказал я Эгону Левенталю. Он слушал меня серьезно, как исповедник, опасающийся, что его поспешная реакция с примесью будничности может развеять очарование исповеди. Потом, наверное, записал это для себя.
Публика нас любит. И критики тоже. «Палестайн пост» не скупится на похвалы. «Мы сделали огромный скачок к Европе», — так отозвалась газета на наше выступление. Сноб, написавший эту рецензию, — да простится мне, что отвечаю злом на добро, — не знает, что «Европа» более не существует и уже не восстанет из пепла…
Публика валит на наши концерты всюду — в Тель-Авиве, в Иерусалиме, в сельских поселках. Играть в Тель-Авиве нам очень удобно, но я предпочитаю Иерусалим, — может быть, из-за особой публики — она является на концерт принаряженная, как на официальные церемонии. Там видишь и служащих Сохнута, усвоивших привычки дипломатов, и британских офицеров в щегольских мундирах, и священников в таинственных мантиях, и арабских эффенди в вечерних костюмах английского сукна с клетчатыми кафиями [35]
35
Кафия — арабский мужской головной убор в виде полотняного платка, закрепляемого на голове с помощью витого шнура или обруча.
36
Согласно принятому при англичанах иерусалимским муниципалитетом закону, все строящиеся в городе здания облицовываются светлым иерусалимским камнем, который добывают в каменоломнях, расположенных в окрестностях города.
В Иерусалиме мы удостоились особой чести. Верховный комиссар собственной персоной явился за кулисы приветствовать нас. Один из служащих Сохнута вертелся вокруг, точно импресарио, и представлял нас верховному комиссару, бесстыдно перевирая наши имена. Меня он назвал Леонардом Фридманом, а в имени Эвы изменил несколько букв и вышло «Штауфенберг».
Один из знатных арабов — известный врач — пригласил нас в Бейрут, причем уже уладил все формальности с тамошним французским губернатором. Это старый знакомый Розендорфа, они познакомились на пароходе по пути сюда. Обнаружив, что я могу немного болтать по-арабски (мои жалкие познания произвели на него огромное впечатление), он так расчувствовался, что предоставил в наше распоряжение свой лимузин и несколько часов возил нас по тем районам Иерусалима, где евреи не осмеливаются гулять, несмотря на нынешнее относительное затишье.
Нам улыбается успех. Широкая публика полюбила нас, и в некотором смысле мы действительно как бы посланцы доброй воли. У музыкантов мы тоже пользуемся признанием. В Эрец-Исраэль не бывало еще такого отличного камерного ансамбля, как наш. Одна женщина, у которой большие связи в Англии, всеми силами старается организовать нам турне в Лондон. И все же нет такого места, куда бы я ехал с большей радостью, чем в деревню.
Там, в столовой бедного киббуца или в народном доме какого-нибудь мошава [37] , где собираются до смерти усталые люди, с покрасневшими веками, где, случается, напряженную тишину нарушает мычание коровы или лай собаки, разом разрушающие волшебство музыки, — там и только там я чувствую, что делаю святое дело (я не забыл замечания отца). Нам выпала честь — дать этим честным людям минуту музыки, чтобы на фоне ее звуков они смогли заглянуть в свои души, а это для меня дороже всех аплодисментов восторженной публики в других местах.
37
Мошав (ивр.) — кооперативное сельскохозяйственное поселение, основанное на совместном владении техникой и сбыте продукции при сохранении частной собственности на землю и имущество.
Там я ненадолго освобождаюсь от чувства вины несостоявшегося халуца, от ощущения, что сделал для себя больше, чем для своего народа (формулировка доктора Манфреда, убеждавшего меня «идти своим путем», безо всякого стыда, ибо, согласно разумным принципам распределения общественною труда, легче найти мне замену в коровнике, чем в оркестре, где каждый человек с «глубокими корнями» особенно важен). Уже по дороге в поселение, где все-таки может подстерегать опасность, я ощущаю в себе какую-то силу.
Не раз я замечал, что товарищи по квартету не так уж рады, когда я организую нам концерт в деревне.
«Фридман не успокоится, пока мы не попадем под обстрел», — говорит Розендорф, и за его иронией прячется простой страх, но он все же не отвергает ни одного захолустного поселения, где экономят по грошам, чтобы заплатить нам. Да и гонорар-то, по правде сказать, символический.
Но в нас пока не стреляли. Поселения, приглашающие нас к себе, принимают все необходимые меры. Они не приглашают нас, если на дорогах небезопасно. Но мне, право, трудно лишать товарищей романтического ореола. Они гордятся тем, что мы — единственный в мире квартет, разъезжающий в бронированном автомобиле с полицейским конвоем. Розендорф был бы рад, если бы я немного поумерил инициативу и не столь активно использовал свои связи с музыкантами, работающими в системе рабочих поселений [38] ,
38
Рабочие поселения (ивр. мошавей поэлим) были созданы в Эрец-Исраэль социалистами, участниками халуцианского движения, считавшими труд главным средством возрождения родины. В созданных прежде сельскохозяйственных поселениях использовался дешевый труд арабских рабочих, что противоречило одной из главных целей, провозглашенных сионистским движением, — переходу евреев к производительному труду. В рабочих поселениях каждый рабочий получал небольшой участок земли для ведения подсобного хозяйства. Первое поселение этого типа, Эйн-Ганим, было основано в 1908 г.
Союзника в этом вопросе я неожиданно нашел в Бернарде Литовском; он хоть и не проявляет теплоты по отношению к рабочим поселениям («Сажают один хилый саженец и устраивают шум на весь мир»), но любит поездки за город и обмен шутками с нотрим, которые стараются припугнуть нас, чтобы мы восхищались их мужеством. Перед сельской публикой Литовский позволяет себе всевозможное кривлянье и ужимки, которых не позволил бы себе в концертном зале. Мне кажется, что особое удовольствие доставляет ему сам факт, что он уезжает из дому и может позволить себе легкий флирт с красивыми девушками, хотя он и в городе пользуется всей свободой, которой может наслаждаться мужчина, женатый на образованной современной женщине, самостоятельной и свободной от предрассудков.
Правда, Литовский, как Эва и, к сожалению, как Розендорф, полагает, что такие концерты — жест доброй воли с нашей стороны и что они не приносят нам никакой пользы как квартету. Не эта деревенщина наша публика, не на них надо строить будущее.
— Квартет не расширяет круг своих слушателей, — сказала Эва, — если тратит час или два дорогого времени на поездку, чтобы играть Дворжака или Чайковского перед дюжиной-двумя скучающих крестьян, которых не приучили даже прикрывать рот ладонью, когда они зевают.
Боюсь, мне так и не удастся убедить товарищей в том, что союз между нами и этими «скучающими крестьянами» — особая ценность, что он каким-то образом — мне трудно это объяснить — существенно влияет на формирование характера всего еврейского ишува [39] . Эти вопросы выходят за рамки их понимания и потому кажутся им смешными. Что общего между музыкой Шуберта или Брамса и самосознанием выходцев из Польши и Галиции, сражающихся здесь с ивритом? Что общего между музыкой Моцарта или Бетховена и осознанием своей внутренней ценности у этих полуинтеллигентов, которым необходимо собрать воедино все духовные силы для «завоевания физического труда» [40] и освоения жизненно важных профессий? Ведь если мы не привьем им снобистских мыслей, например, что без классической музыки им будет чего-то недоставать, то они смогут со спокойной совестью развивать начатки культуры, вынесенные из дому, им не придется разрываться, чтобы возвыситься до состояния истинно культурных людей. К чему тратить время на то, чтобы дремать под звуки камерной музыки?
39
Ишув (ивр., букв, «население») — собирательное название еврейского населения Эрец-Исраэль, главным образом до создания государства Израиль.
40
«Завоевание (физического) труда» — один из основополагающих принципов еврейского рабочего движения в Эрец-Исраэль, сформулированный в десятых годах 20 века. Предусматривал создание общества, где евреи будут сами исполнять все экономические функции, в том числе заниматься физическим трудом.
Мы не говорим о таких материях. Мы не формулируем подобных мыслей. Те воззрения, которые я сейчас обрисовал, основываются лишь на случайных замечаниях и непосредственных реакциях. Глядя на выражение лица Розендорфа, на котором ирония сменяется скукой, когда он внимает какому-нибудь слушателю (тот, ухватив Розендорфа за лацкан пиджака, заставляет маэстро выслушивать свои рассуждения о музыке, а все его музыкальные познания сводятся к Неоконченной симфонии Шуберта и тарантелле, которую исполнял Иозеф Шмит во время последнего своего приезда в Палестину), я понимаю, что у меня нет никаких шансов убедить Розендорфа, что во время этой случайной и не имеющей, по видимости, никакого значения встречи с накинувшимся на него человеком, жаждущим культуры, происходит нечто, способное наложить отпечаток на еврейскую деревню, которая будет отличаться от всех деревень, известных нам по Германии и прочим европейским странам. Нечто такое, без чего нет никакой возможности претворить в жизни мечту о том, чтобы стать свободным народом в своей стране, в земле Сиона [41] , где каждая деревня — Иерусалим. Но может быть, все это лишь мечты, никак не связанные с действительностью.
41
Парафраз строки из «Ха-тиквы» (ивр. «Надежда») — гимна Всемирной сионистской организации, ставшего с 1948 г. государственным гимном Израиля. Автор слов Нафтали Герц Имбер (1856–1909).