КЖД II
Шрифт:
— Вот и снова ишак из тебя вышел, — хохотнула Розари, проверяя верёвки и привязанные к нему сумки. Гулко стукнула ему по плечу, чтобы он начинал подъём.
— Может, ты полезешь первой? — спросил Кальдур. — Если моя туша упадёт никому мало не покажётся.
— Мне нужно смотреть, как лезешь ты, чтобы не сорваться, — ответила Розари. — Я-то такого никогда не делала. Могу и затупить. Да и ловить меня в связке со стариком... окончится примёрно так же. Просто не падай, Ишак-Дур. Хорошо?
— Постараюсь, — буркнул Кальдур.
Он осторожно полез наверх, старясь чтобы у Анижи было достаточно пространства и чтобы её не зацепило нависающими
Через час Кальдур понял, что его всё время раскоряченные руки начинают неметь, не смотря на всю мощь и поддержку доспеха. Он сделал ошибку и посмотрел вниз. Он уже устал и дышать было тяжёло. Анижа уже давно прижималась к нему, даже не поднимая голову, он чувствовал, что её полное страха дыхание и слышал стук зубов.
— Не бойся, Анижа. Мы уже почти на вершине, — тяжёло дыша, соврал Кальдур. — Знаешь, это я тут боюсь высоты. Ну не то, чтобы боюсь, она мне ничего плохого никогда не делала. Просто чувствую, что тут мне не место. Но ведь поздно отступать назад.
Она только сильнее вжалась в него, а он про себя чертыхнулся и попробовал снова.
— Говори со мной. Расскажи, что нибудь. Что не было времени для страха. Я буду карабкаться за нас двоих.
Она ещё немного повисела на нём, скребя зубами друг от друга от боли — ей приходилось цепляться и обожжёнными руками, и заставить себя перестать она не могла от страха сорваться. И поняла, что он прав.
— У нас в храме были двери против обжорства! — почти что выкрикнула Анижа, снова опасно покачнувшись на Кальдуре. — Просто узкие двери и узкие дверные проходы.
— И? — спросил Кальдур, когда она замолчала надолго.
— И настоятель приказал их расширить, когда перестал проходить...
Анижа снова покачнулась, но на этот раз от смеха, который разобрал Кальдура. Она напугалась ещё больше и неосознанно залепила ему пару затрещин по шлему и скорчилась от боли.
— Лучше о себе расскажи, а не смеши меня, — просмеявшись, сказал Кальдур.
— А чего ты обо мне не знаешь? — удивилась она.
— Да я о тебе вообще ничего, считай, не знаю. Мы особо не разговаривали никогда. Это ты за мной подглядывала, а не я.
Она снова хотела залепить ему затрещину, но посмотрела на перемотанные руки и во время остановилась.
— Меня рано отдали в монастырь. Я была почти младенцем. Никогда не знала родителей. И не хочу знать. Что за человек может отказаться от своего ребёнка без всякой причины? — она надолго замолчала. — Помню, что до и после Шестой Битвы к нам в монастырь попало много детей. Их родителей забрала война, или же с ними случилось что-то ужасное и связанное с ней. Росла среди них, помогала им, заботилась, учила. Им было так же плохо, как и мне. Так и решила стать жрицей. Чего тут ещё рассказать?
Кальдур устало выдохнул, продолжая карабкаться и понял, что так устал от подъёма, что уже даже не может придумать какие-либо подколы в её сторону.
— Ну не знаю... чем вас вообще учат? И как?
— Меня особо ничему обучить не успели. Как готовить. Шить. Работать с ранами. Лечить лекарствами и травами. Толковых забирают жрецы и жрицы по старше. Обучают по одному, максимум трёх человек. Дают всё, что знают. Это занимает годы. Никто не торопился... а зря...
Она снова замолчала и погрузилась в свои мысли. Какое-то время Кальдур просто упорно лез вверх, тоннель вокруг него сужался, но карабкаться проще не становилось и пятно света вверху совсем не приближалось. Вдруг его качнуло и в глазах потемнело. На несколько долгих мгновений он полностью потерял нить мыслей. В себя его привёл отчаянный вскрик Анижи, одна из его рук отцепилась, он стал сползать вниз и едва не сорвался.
— Что там? — крикнула Розари снизу, едва увернувшись от упавших камней и осколков.
— Дышать тяжёло, — ответил Кальдур.
Выдержал паузу, собрался и полез дальше.
***
К сумерках мороз стал лютым и зимним. Резкие порывы ветра легко забирались под одежду, и продирали до костей. После ещё нескольких отвесных стен и крутых склонов, весь остаток дня они шли, считай что, по ровной земле лишь с небольшим уклоном. Петляли и описывали зигзаги в поисках более удобной дороги, как советовала Хизран, медленно, но продирались всё выше и выше. Снега тут так же было немного, ветер не оставлял ему шансов.
Маршрут был не таким уж и тяжёлым, за исключением холода и постоянно сбитого дыхания. Шли цепочкой, Розари и Кальдур отдыхали по возможности без доспехов, Кальдур замыкал и продолжал приглядывать за Анижей, которая даже немного оживилась или уже просто смирилась тяготами их затянувшегося пути.
От видов вокруг всё меньше захватывало дух, чем выше они поднимались, тем меньше вокруг было жизни и меньше места для человека.
— Ладно, — Дукан свернул в сторону от подобия тропинки и побрёл сквозь тонкий снежный наст к единственному валуну в поле зрения. — Ничего лучше не найдём. Будем ночевать тут, как говорила Хизран, все друг к дружке, укрытые плащами. Забросаемся снегом — это поможет, я надеюсь. Хотя я такого холода ещё ни в одну зиму не чувствовал. Давайте живее. До темноты меньше получаса.
Расчищать полянку от снега не стали, просто расположились там, где как им показалось будет меньше ветра. Ботинки Кальдур снимать не рискнул, только расслабил грубую шнуровку и оценил уже совсем не весёлое состояние кожи и трещины на подошвах. Постелили вниз пару пледов, девушек положили в центре, закрыли их по бокам, укрылись всем, что было. Ещё раз припомнили Хизран, поблагодарили за тёплые вещи, прижались друг к дружки, в обнимку, и нагребли сверху снега.
Ветер ещё долго не давал им уснуть, забирался под одеяла и настолько вывел Дукана, что тот поднялся и собрал в полутьме из снега и камней некое подобие стены, чтоб прикрывало их и направляло ветер чуть выше их укрытия.
Дрожать Кальдур перестал часа через два, метель закончилось, горячее дыхание и тела друг друга отогрели их и он погрузился в глубокий и беспокойный сон. Снилось ему пульсирующее солнце, выточенное из камня, по которому с каждой пульсацией распространялись трещины, пока оно не лопнуло и не стало грудой обломков, в которых проглядывались черты человеческих костей и черепов.
Пробуждение было ужасным. Его тело просто окостенело, болело и он едва смог заставить его хоть как-то двигаться и гнуться. В горле пересохло, как в самую сильную жару, но там же была и холодная густая и мерзкая слюна, которую он просто так не смог проглотить. Потянулся за флягой и с досадой потряс её — она была пустой. Ни капли воды. Набил туда снега, поморщился от её прикосновения к телу, убрал за пазуху, снова вернулся под одеяла, закрылся ими от холода, придвинулся бочком к Аниже и даже испугался на секунду.