«Ла»-охотник. В небе Донбасса
Шрифт:
Она, еще не знающая о его планах, подсела рядом и затихла, изучая проступающие в разрыве облаков звезды. Темнело все сильнее. Роща обратилась большой серой горой, деревня исчезла в серой тени, лишь беленые стены хат все еще выделялись в ночи.
– Звезда упала! – засмеялась вдруг Таня. – Загадала! Загадала! – Она улыбнулась и неожиданно спросила: – Витя, а у тебя есть мечта?
– Мечта? – Задремавший Саблин на несколько секунд подвис. – Мечта… Сложно с мечтой, – ответил он. – Тут выжить надо. До Победы дотянуть.
– Какой ты неромантичный, – девушка надула
– У меня нет!
– Ну, скажи, – обиделась она, – неужели ты не мечтал быть со мною, получить Героя?
– Про мечту не скажу, – осторожно ответил Виктор, – но идейка одна имеется. Только не знаю, стоит оно того… Там ведь, если браться, размах ого-го, шапка падает. Там такие перспективы… как в сказках. Можно будет все поменять, все исправить! Вот только не знаю, что потом выйдет. Может, счастье всем, а может, весь мир в труху. А скорее всего, раздавят как таракана. Сотрут так, что ни следов, ни пыли не останется… А все останется, как и было…
– Витя, ты чего? – Таня забеспокоилась. – Ты сейчас с кем разговариваешь?
– А знаешь, что страшно? – хрипло добавил он. – Страшно, что не знаешь, как лучше! Не знаешь, как подступиться, с какого конца браться. А оно, будто червь, изнутри грызет, подтачивает, отравляет. Требует!
– Ви-ить!
– Страшно? – Он засмеялся. – Раз страшно, значит, пора домой!
– Дурак! Я так перепугалась…
– Пошли, а то я уже засыпать начал…
Из-за плохо тянущей трубы по землянке витал горьковатый дымок, смешиваясь с табачным смрадом, он висел в воздухе сизым туманом. По ногам рассевшихся по лавкам летчиков терлась эскадрильная кошка Дуська. Было сухо, тепло, спокойно. В углу расселся Зайцев, пытаясь настроить, терзал струны невесть где раздобытой гитары. По столу шлепали истертые, замызганные карты – Ларин и Кот сошлись в дурака. Рябченко развалился у печки, вытянул ноги, пытаясь просушить угодивший в лужу унт. Улитка с Самойловым сошлись в шахматы, собрав вокруг ос-тальных.
Виктор устроился на самом козырном месте и при тусклом свете окошка перелистывал свою уже порядком потертую и засаленную тетрадь. Остановился на страничке с числом «1955» и печально вздохнул. На этой страничке, кроме четырех цифр, не было ничего. Сколько он ни терзал память, сколько ни страдал, пытаясь выдавить хоть что-то, но не выходило. Это угнетало. И ведь не сказать, что он раньше прогуливал уроки и плохо учился в школе. Просто не помнил, и все…
Его отвлекли азартные вопли картежников.
– С вальтов, вальтов заходи, – пряча в разросшихся усах улыбку, подзуживал Славка.
– Ось тебе вальты! – Сергей шлепал по столу червовой девяткой. – Ось тебе ще!
– А я вот так!
– Накося выкуси!
Зайцев закончил возиться с колками, ударил по струнам и тут же заиграл что-то красивое, печальное.
– Тише там! – Виктор с неудовольствием оторвался от тетради. – Расшумелись. Дай-ка. – Он убрал записи в планшетку, забрал у ведомого гитару, звякнул по струнам. Пальцы действовали неуклюже, но действовали, получилась вполне осмысленная мелодия. Захотелось вдруг спеть. Спеть свое, родное… Победно
– Сейчас я вам исполню. Вы такого и не слышали.
Он ударил по струнам и запел. Запел, стараясь изо всех сил. Получилось! Его летчики слушали, округлив глаза, и никто не смеялся, никто не критиковал. Это… это был успех!
Белый снег. Серый лед. На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней. Город в дорожной петле.
Ларин не выдержал первым. Он закашлялся, заперхал, затряс плечами. Лицо его сделалось красным, на глазах выступили слезы.
– Командир, – застонал он, – командир, не надо. Ну, пожалуйста. Ты уж извини, но это… – Он согнулся, пряча лицо и беззвучно вздрагивая.
– Я учора Дуське на хвост наступыв, – мрачно добавил Кот, – вона так же орала…
– Дурни, – обиделся Виктор, – ни хрена вы не понимаете…
– Мабуть так! – Сергей, нимало не смущаясь, заглянул в карты Ларину.
– Хрен с вами. – Саблин бросил гитару и, злобно сопя, полез за папиросами.
Некоторое время в землянке было тихо, потом Кот с довольным клекотом швырнул на стол последнюю карту.
– Як я тэбэ, а? Хе-хе-хе. Казав же: «Нэ сидай грать с бацькой!»
Славка нахохлился.
– Нечестно, ты жульничал!
– А ты мене поймав? – торжествовал Кот. – Давай, як уговаривались.
Славка обиженно поджал губы и полез под стол. Раздалось жалкое блеяние.
В землянку, внеся с собой запах ветра и сырости, ввалился Соломин.
– Узнаю красу и гордость ВВС, – засмеялся он с ходу. – Нашу третью примерную эскадрилью видно сразу. Всегда дисциплинированы, всегда в учении. Отличники боевой и политической подготовки. Сульфидин у нашего коновала вы сперли?
– Куда нам до второй, – огрызнулся Саблин, – это не твои ли орлы писаршу из БАО обесчестили всем коллективом?
В землянке засмеялись. Рекомая писарша была страшной, и на танцах ее никто никогда не приглашал.
– Ладно, – Лешка стер улыбку. – Вы тут долго сидеть собрались? Или адъютант ваш мух не ловит совсем? Мы через десять минут летим…
…– Ольха, Ольха, ответь Деду! Ольха, ответь Деду!
Радио молчало, лишь потрескивали в эфире разряды да периодически доносились короткие, лающие команды на немецком.
– Ольха, ответь Деду!
Вылет по тревоге оказался вылетом в никуда. Шестерка истребителей прибыла в требуемый квадрат, а вот что делать дальше, Виктор не имел ни малейшего представления. Станция наведения молчала, и оставалось только ходить по кругу, тем более что никаких указаний не поступало.
– Сирень, я Дед! Сирень, ответь Деду!
Не добившись успеха с дивизионной станцией наведения, он запросил полк. Эффект оказался аналогичным. Если в полку его услыхали, то услышать ответ не удавалось – далеко.
На западе поблескивал темными свинцовыми водами Днепр. Оттуда, загромождая небо, тяжелой стеной ползли осенние облака. Эти облака не нравились – могучие, плотные, они могли замаскировать приближение вражеских машин, заставляли нервничать.
– Двадцать второй, набери еще метров двести.