Лабинцы. Побег из красной России

Елисеев Федор Иванович

Впервые мы увидели здесь и гражданских беженцев из Екатерино-дара. При нашем корпусе их совершенно не было из станиц.

Я вновь бросился в розыски своего полкового экипажа с полковым адъютантом, сотником Севостьяновым, в надежде, что он взял маршрут на Екатеринодар из станицы Казанской и теперь может быть здесь. Его не оказалось. «Неужели пропали все мои самые лучшие офицерские вещи, оружие, боевые ордена, призовые жетоны, так дорогие для каждого офицера?» — думаю я, и мне стало бесконечно грустно.

Я стою на высоком крыльце дома, выходящем во двор. В ворота въехала самая настоящая казачья хозяйственная

мажара «с драбинами», запряженная парой лошадей. По дну мажары, на половину ее высоты, наложено сено. На сене ковер, а на ковре сидит полная дама в шляпе, одетая по-праздничному в какое-то цветное платье. Все это так не вязалось с обстановкой. Она властно распоряжается кучером-казаком, Тот слез с мажары, подошел ко мне и доложил, что «барыне нужна квартира» и они не могут ее найти.

Это оказалась жена начальника Кубанского Войскового штаба, Генерального штаба генерал-майора Аещенко¹⁷³. При всем уважении и к даме, и к ее мужу, я не мог выселить свой полковой штаб и уступить дом одной персоне. И мажара выехала с нашего двора.

В Хадыженской. Генерал Бабиев

12 марта наш корпус отошел в станицу Хадыженскую. Мы отходим все время без боев. Сюда уже вошла 3-я Кубанская казачья дивизия генерала Бабиева, отступавшая из Майкопа.

Станица Хадыженская была «узлом» железнодорожной линии Армавир—Туапсе и шоссированной дороги Майкоп—Туапсе. Станица раскинута но широкой, гладкой долине и по склонам гор. Возможно, что до покорения Кавказа здесь жил какой-то черкесский вождь и был большой аул. Здесь хорошее пересечение дорог, красивая и богатая местность.

Расположение штаба дивизии генерала Бабиева я сразу же определил в большом доме на южном склоне кряжа, так как над крыльцом парадного входа красовался его, большого размера, флаг Войскового цвета (красного) с пышным черным хвостом на нем, знакомый мне еще по Манычу весны 1919-го, а в доме гремел оркестр трубачей. Как часто в походах, еще с Турецкого фронта, Коля Бабиев любил и умел широко веселиться.

Со своей дивизией он отходил из Ставрополя через станицу Невин-номысскую и Лабинский отдел. К нему там присоединился дивизион Лабинских казаков в две сотни, под командой войскового старшины Козликина (см. приложение 1), прославленного героя восстаний против красных.

Узнав, что сюда прибыл их родной и кровный 1-й Лабинский полк, Козликин, как и его офицеры и казаки, естественно, хотели влиться в ряды этого полка и обратились ко мне. Я приветствовал это. Но не тут-то было. Узнав об этом, Бабиев не только что не отпустил казаков, но и расцукал их.

Его жест мне был понятен: 3-я дивизия была очень малочисленна. К тому же он очень любил своих Лабинцев, будучи и по рождению, и по службе — коренной Аабинец. Но офицеры не хотели оставаться у него (ниже напишу об этом) и вновь пришли с этой просьбой ко мне. Я тогда обратился к командиру корпуса, к генералу Науменко, попросив воздействовать. Науменко, видимо, об этом уже знал. Он был очень дружен с Бабиевым и просил меня «пока» не настаивать на этом и «понять Бабиева». Я понял и пока уступил.

Но некоторые офицеры и казаки перешли в мой полк самостоятельно. Главное — его станичники-михайловцы, хорунжие Лаптев, Диденко, Маховицкий, Лунев¹⁷⁴. Других не помню, так как эти четыре офицера как-то особенно выделялись своей самостоятельностью, разумностью и безбоязненностью перед начальством. К тому же хорунжий Лунев был

%2z-тогда станичным атаманом, а хорунжий Диденко — его помощником, то есть по положению — казаки не подчиненные строевому начальству.

«Он и тогда нам «осточертил» своим цуканьем, когда мы были урядниками в Первом полку, а теперь да и лета наши не те, а он и не переменился, хотя и стал генералом, так мы и пришли в свой родной полк на законном основании», — сказали они мне, когда я спросил их, почему они, станичники, не остались у генерала Бабиева?

Свою Михайловскую станицу они оставили в последний момент отхода наших войск. И вот — вновь в своем полку. У них на линейках запасы белой муки, соленого свиного сала. Умные, хозяйственные были казаки. 1-й Аабинский полк увеличился в своем составе и офицерами, и казаками.

Я тогда впервые услышал такую оценку генерала Бабиева со стороны казаков и был удивлен. К тому же это говорили его родные станичники. Иногда слышал это и за границей. Я отлично знал Бабиева еще с Турецкого фронта, когда он был сотником. В 1918 году, когда он командовал Корниловским конным полком на Кубани и Ставрополье, будучи старшим офицером в полку и его непосредственным помощником, я познал его еще глубже. Его властный характер мне был знаком. Но это был отличный офицер Кубанского Войска, пример казачьего молодечества. Я его любил и уважал. Но получается так, что на все его молодечество многие казаки смотрели иначе. Оно, это бабиевское молодечество, их ущемляло и принижало человеческое достоинство, потому что взгляд офицера и казака на некоторые вещи и события имеет разность.

Калмыки-дзюнгарцы. Начало голода

Наш корпус перебрасывается к перевалу Гойтх, который идет через Кавказский хребет и разделяет земли нашего Войска с крестьянской Черноморской губернией. За Кавказским хребтом расположена Грузия, куда мы идем, как в «обетованную землю».

Полк подходит к крестьянскому селу Елисаветпольскому Кубанской области. Шоссированная дорога прямою стрелою тянется по красивой долине. По бокам ее небольшие пашни и склоны лесистых гор. Слева, к югу, они тянутся высоко и скрываются в туманных облаках серого дня. Странно бросилось в глаза то, что почти все домики, сараи и другие мелкие постройки были «без крыш». Голо торчали вверх только одни стропила, почерневшие от времени. Впечатление такое, что здесь прошел сильный пожар или вихрь.

Звуки полкового оркестра 1-го Лабинского полка далеко оглашают окрестность, эхом несутся вперед по долине. На шоссе высыпало много народу. Во дворах и на улицах масса лошадей. Все село — словно разоренный муравейник.

— ДЗЮНГАРСКИЙ ПОЛК - СМИ-ИР-НО-О!.. ГА-АСПАДА-А ОФ-ФИ-ЦЕ-ЕРЫ-Ы!.. — вдруг я слышу команду, поданную высоким, растяжным голосом, и вижу красивого калмыка-полковника в кителе, при поясе, взявшего под козырек.

Это он отдавал положенную по уставу воинскую честь проходящей части и полковому знамени, идущему позади моих ординарцев.