Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры
Шрифт:
Догнать их даже не пытались; однако этот инцидент помог оставшимся двенадцати прийти в себя и утихомирить нездоровые раздоры. Судя по отдельным репликам, брошенным мятежниками, их целью были Ганимед либо Европа, – считалось, что на обоих спутниках имеется атмосфера, пригодная для дыхания. Однако казалось весьма сомнительным, что они сумеют миновать опасный пояс астероидов. Помимо того что проложить курс между бесчисленных небесных тел, разбросанных в космическом пространстве, было не так просто, на «Селените» не имелось достаточно топлива и припасов для столь длительного путешествия. Гершом, Кольт и Беверли в своем безумном порыве поскорее расстаться с прочими не удосужились
После прощальной вспышки в марсианских небесах «Селенит» так больше никто и не видел; и на протяжении тридцати лет судьба его оставалась загадкой. Позднее, в ходе экспедиции Хольдейна к астероидам, истерзанные обломки ракетного корабля были обнаружены на крохотной далекой Фокее.
В момент прибытия экспедиции Фокея находилась в точке афелия. На ней, как и на прочих малых планетах, была обнаружена атмосфера, слишком разреженная, чтобы ею можно было дышать. Оба полушария были покрыты тонким слоем снега, и в этом-то снегу исследователи, огибавшие крохотную планетку, и разглядели «Селенит».
Увиденное их заинтересовало: форма холмика, частично засыпанного снегом, была вполне узнаваемой и не походила на разбросанные вокруг скалы. Хольдейн отдал приказ совершить посадку, и несколько человек в скафандрах вышли наружу, чтобы осмотреть находку. Обломки вскоре были опознаны как давно пропавший «Селенит».
Заглянув в один из толстых, небьющихся неохрустальных иллюминаторов, они встретились взглядом с пустыми глазницами человеческого скелета, привалившегося к стенке опрокинутого корабля, нависающей над поверхностью астероида. Казалось, скелет ехидно ухмыляется, приветствуя исследователей. Корпус корабля частично врылся в каменистую почву, смялся и даже слегка оплавился при падении, однако не раскололся. Крышку люка заклинило намертво, так что попасть внутрь без газового резака было невозможно.
Громадные засохшие криптогамные растения, которые смахивали на лозы и осыпались от первого прикосновения, оплетали корпус корабля и скалы по соседству. В легком снегу под иллюминатором, подле которого застыл на страже скелет, лежало множество изломанных тел, принадлежавших инсектоидам, похожим на гигантских палочников. Судя по расположению их тощих, трубкообразных конечностей, длиннее, чем у человека, они, видимо, были прямоходящими. Существа эти выглядели невообразимо гротескными, и благодаря почти отсутствующей гравитации их телосложение оказалось пористым и фантастически эфемерным. Позднее в других районах малой планеты было обнаружено еще больше тел подобного типа, однако ни единого живого существа исследователи не нашли. Очевидно, все живое погибло в разгар сверхполярной зимы, когда Фокея пребывала в афелии.
Внутри «Селенита» экспедиция узнала из найденного на полу то ли бортового журнала, то ли дневника, что скелет – все, что осталось от Эдмонда Беверли. Двое его спутников исчезли бесследно; однако же из бортового журнала сделалась известна и их судьба, и последующие мытарства Беверли вплоть почти что до самого момента его смерти от непонятных и необъясненных причин.
Повесть эта странна и трагична. Судя по всему, Беверли вел записи день за днем, с самого отбытия с Большого Сырта, тщась сохранить подобие мужества и умственного равновесия посреди черного одиночества и дезориентации в бесконечности. Здесь я привожу его записки полностью, опустив лишь наиболее ранние отрывки, изобилующие ненужными деталями и враждебными выпадами в адрес других людей. Все ранние записи датированы, и Беверли предпринимал героические усилия, чтобы как-то вести счет дням в космической пустоте, лишенной всяких примет земного времени. Однако после катастрофической посадки на Фокею он эти попытки бросил, так что о периоде, в течение которого он вел эти записи, остается лишь догадываться.
Бортовой журнал
10 сентября. Марс сделался всего лишь тускло-багровой звездой в наших кормовых иллюминаторах; согласно моим расчетам, вскоре мы должны оказаться на орбите ближайших астероидов. Юпитер с его лунами, по всей видимости, так же далек, как и прежде, подобно маякам на недостижимых берегах бесконечности. Я сильнее даже, чем поначалу, испытываю эту ужасную, удушающую иллюзию, которой всегда сопровождаются космические путешествия: как будто мы висим неподвижно в застывшей пустоте.
Гершом, однако, жалуется на проблемы с равновесием, сильное головокружение и преследующее его ощущение, будто он падает, словно бы наш корабль с невероятной скоростью летит в бездонную пропасть. Причина подобных симптомов неясна: с регуляторами искусственной гравитации все в порядке. Мы с Кольтом ничего подобного не испытываем. По-моему, ощущение падения было бы и то лучше, чем эта кошмарная иллюзия полной неподвижности; однако Гершом, судя по всему, сильно подавлен и сетует, что эти галлюцинации у него все ярче, а периоды нормального состояния все реже и короче. Он опасается, как бы это ощущение не стало постоянным.
11 сентября. Кольт подсчитал запасы топлива и провизии и полагает, что при условии разумной экономии нам должно хватить и того и другого, чтобы долететь до Европы. Я перепроверил его расчеты и нахожу, что он чересчур оптимистичен. По моим прикидкам, топливо закончится, когда мы будем посреди пояса астероидов, хотя пищи, воды и сжатого воздуха и впрямь могло бы хватить почти до самой Европы. Придется мне скрывать эту новость от остальных. Возвращаться поздно. Я уже не понимаю, не сошли ли мы все с ума, отправившись наобум в странствие по космической бесконечности, толком не подготовившись и не подумав о последствиях. Кольт, судя по всему, утратил даже способность к математическим вычислениям: его расчеты полны самых чудовищных ошибок.
Гершом не может спать и не способен даже стоять на вахте в свою очередь. Галлюцинации падения преследуют его непрерывно, и он вопит от ужаса, думая, что ракета вот-вот рухнет на какую-то темную неведомую планету, к которой ее влечет неодолимое тяготение. Ему очень трудно есть, пить и передвигаться, он жалуется, что не может даже дышать как следует, потому что от стремительного падения задыхается. Состояние его в самом деле мучительно и жалостно.
12 сентября. Гершому хуже. Ни бромид калия, ни даже сильная доза морфия из корабельной аптечки ему не помогли и не дали возможности уснуть. Он выглядит как утопающий, словно вот-вот задохнется. Ему тяжело говорить.
Кольт весьма мрачен и угрюм и постоянно огрызается, когда я к нему обращаюсь. Думаю, состояние Гершома сильно действует ему на нервы – как, впрочем, и мне. Однако мне тяжелее, чем Кольту: я-то ведь знаю о неизбежном конце, который ждет нашу безумную и злополучную экспедицию. Иногда хочется, чтобы все закончилось поскорее… Ад, что таится в глубинах человеческого рассудка, бесконечней космоса, темней, чем ночь, царящая в межпланетном пространстве… и мы, все трое, провели несколько вечностей в аду. Наша попытка к бегству всего лишь ввергла нас в черный, безбрежный лимб, где мы обречены претерпевать свои собственные вечные муки.