Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры

Смит Кларк Эштон

Были и те, кто поначалу поглядывал на Жиля косо, кто шептался, что он-де прибыл из Блуа, где все, носившие фамилию Гренье, издавна считались оборотнями. Их смущала чрезмерная волосатость колдуна, чьи руки поросли черной шерстью, а борода доходила до самых глаз. Подобные обвинения, однако, были ни на чем не основаны, ибо иных признаков ликантропии Жиль не выказывал. И со временем по причинам, указанным выше, наветы клеветников забылись, уступив место всеобщему уважению.

Впрочем, даже покровители странной пары знали о них немного, ибо Жиль с Сабиной проявляли сдержанность, присущую тем, кто имеет дело с чарами и тайными знаниями. Сабина, миловидная женщина с серо-голубыми глазами

и соломенными волосами, ничуть не походила на ведьму и была гораздо моложе Жиля, на чьей иссиня-черной шевелюре и бороде время уже оставило белые отметины. Те, кто посещал хижину колдуна, болтали, что нередко слышали из уст Сабины громкую брань, обращенную к мужу, однако люди скоро обратили это в шутку, приговаривая, что неплохо бы тем, кто варит любовное зелье, почаще самим к нему прибегать. Помимо этих слухов и сплетен, сказать о странной паре было нечего. Какими бы ни были их супружеские разногласия – мелкими или серьезными, – популярности волшебных снадобий это не уменьшало.

Поэтому никого особенно не удивило, когда спустя пять лет после прихода колдуна с женой в Аверуань соседи и алчущие любовного зелья посетители заметили, что Жиль живет один. В ответ на расспросы он отвечал, что жена навещает родственников в далекой провинции. Этому объяснению поверили без лишних слов, и никому не пришло в голову задуматься, почему никто не видел отъезда Сабины.

В середине осени Жиль туманно намекнул интересующимся, что жена не вернется до весны. Зима в тот год выдалась ранней и задержалась надолго, заметя снегами лес и возвышенности, а болота сковав тяжелой ледяной броней. То была зима, полная лишений и испытаний. Когда запоздалая весна распустила серебристые почки на ивах и покрыла хризолитовой листвой кусты бузины, никто не сообразил расспросить Жиля о возвращении Сабины. А когда пурпурные колокольчики мандрагоры сменились оранжевыми яблочками, Сабинино отсутствие начали воспринимать как должное.

Жиль, чья жизнь тихо текла среди книг, котлов и трав для магических зелий, был этому только рад. Он не верил, что Сабина вернется, и резоны у него были самые рациональные. Ибо однажды осенним вечером в пылу ссоры Жиль убил жену, перерезав ее нежное бледное горло ножом, который сумел вырвать из ее занесенной руки. Затем колдун похоронил жену при свете полной луны в низине, под зарослями мандрагоры, тщательно расправив листья, чтобы никому не пришло в голову, будто кто-то их потревожил, разве что выкопал пару корешков.

После того как в низине растаяли глубокие снега, Жиль и сам не мог бы с уверенностью указать точное место погребения. Впрочем, когда мандрагора пошла в рост, он заметил, что в одном месте она растет особенно буйно, и решил, что именно там покоится Сабина. Часто приходя туда, колдун иронически усмехался, и мысль о могильной пище, что придает темным глянцевым листьям такую пышность, доставляла ему скорее удовольствие, чем беспокойство. Вероятно, склонность к иронии подобного рода и заставила его выбрать местом погребения плантацию мандрагоры.

Жиль Гренье ничуть не жалел об убийстве Сабины. С первых дней их семейная жизнь не ладилась; в самых пустяковых перебранках эта женщина проявляла себя истинной мегерой. Жиль не любил чертовку; ему, с его сумрачным нравом, было куда вольготнее жить одному, чем выслушивать язвительные речи и беречь смуглое лицо и седеющую бороду от ее острых коготков.

С приходом весны, как и надеялся колдун, спрос на любовное зелье у соседских парней и девушек возрос. Приходили к нему и кавалеры, задумавшие сокрушить упрямую добродетель, и жены, желавшие вернуть загулявших мужей или самим завести шашни с мужчиной помоложе. Вскоре колдуну понадобилось пополнить запасы мандрагорового

снадобья, и однажды под полной майской луной он отправился на болото накопать свежих корней.

Мрачно усмехаясь в бороду, Жиль склонился над пышными, побледневшими в лунном свете листьями и особой лопаткой из бедренной ведьминской кости принялся аккуратно выкорчевывать стержневые корни, напоминавшие гомункулов.

И хотя Жилю было не впервой разглядывать странные человекоподобные корни мандрагоры, первый же извлеченный из земли экземпляр удивил колдуна. Был этот образчик на диво крупным, неестественно-белым и при ближайшем рассмотрении поразительно походил на женское тело, раздваиваясь посередине и образуя женские ноги, каждая из которых даже заканчивалась пятью пальцами! Рук, впрочем, у фигурки не было, а грудь завершалась пучком овальных листьев.

Удивление Жиля, когда он вытащил корень из земли, а тот стал корчиться и извиваться у него в руках, не поддавалось описанию. Колдун отбросил находку от себя, и крошечные ножки затрепетали на траве. Поразмыслив, Жиль, однако, воспринял этакую невидаль как знак сатанинской благосклонности и принялся копать дальше. Каково же было его удивление, когда второй корень по форме в точности повторял первый! Следующая полудюжина представляла собой все то же миниатюрное подражание женскому телу от груди и до пят; суеверное благоговение и изумление, которое испытал колдун, не помешали ему заметить определенное сходство корней с фигурой Сабины.

Это открытие потрясло Жиля, ибо происходящее находилось за гранью его понимания. Чудо, божественное или дьявольское, начинало обретать зловещие и необъяснимые черты. Как если бы убитая им женщина вернулась или из корней мандрагоры сотворила свое нечестивое подобие.

Когда колдун взялся за следующее растение, руки его тряслись, и ему не удалось отделить раздвоенный корень целиком, а лишь острым костяным лезвием отрезать часть.

Жиль посмотрел на отрубленную крохотную лодыжку и вдруг услышал нестерпимо пронзительный Сабинин вопль, исполненный боли и гнева, но негромкий, словно издалека. Вопль смолк и больше не повторялся. Жиль вне себя от ужаса таращился на лезвие лопаты, на котором обнаружилось темно-красное пятно. Дрожа, он вытащил из земли поврежденный корень: тот сочился алой жидкостью.

Поначалу, одолеваемый ужасом и смутным чувством вины, колдун решил зарыть всю эту груду бледных корней, имевших столь жуткое и непристойное сходство с мертвой колдуньей. Он спрячет их подальше от собственного взора и взоров остальных, чтобы никто не заподозрил его в убийстве.

Спустя некоторое время, однако, колдун успокоился. Ему пришло в голову, что посторонние, даже увидев эти корни, сочтут их причудой природы, а вовсе не доказательством его преступления, ибо кто, кроме него, мог поручиться, что корень напоминает тело Сабины?

К тому же, рассудил колдун, корни эти наверняка обладают особой силой, и, возможно, из них выйдет непревзойденно крепкое зелье. Окончательно пересилив страх и отвращение, колдун наполнил ивовую корзину трепещущими фигурами с лиственными головками. Затем вернулся в хижину, видя в причудливом явлении лишь возможную выгоду и окончательно забыв о его зловещей природе, над которой на его месте задумался бы любой.

Черствого и упрямого колдуна не смутило обильное количество крови, которое выделилось из корней, когда он готовил их перед варкой. А богомерзкое яростное шипение, обильную пену и кипение дьявольского бульона Жиль приписал их силе. Он даже осмелился выбрать самый фигуристый корень и повесил его на стену рядом с другими корнями и травами, надеясь в будущем обращаться к нему за предсказаниями, как заведено у колдунов.